Диссертация (1148382), страница 54

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 54)

Эту книгу я читал и считаю ее философской. Он сам разделяет этот тезис об ангажированности, напоминая Сартра. Онувлечен софистической идеей о человеке как мере всех вещей, прибавляя к ней ницшеанский смысл. В философии он занимает такое же место, как Пелевин в литературе. Какотносится литературный мир к Пелевину? Как к блудному дитю, но на которое приходится реагировать.– Философским публицистом Секацкий является?– Конечно.

Он считает, что эти вещи хорошо смешивать в одном котле. Его диссертация о лжи – чистая философия, в которой нет публицистики.– Секацкий, кстати, сейчас пишет докторскую.– Секацкий считает, что философия сама определяет свой предмет. Он агажирован своими идеями.

Это вещь очень распространенная. Тот же Дугин это делает. Вообще масса людей пишет на эту тему. Критика Секацкого не похожа на другую, она нетрадиционалистская. Его нигде не используют. Например, всеядный Дугин. Если этосвинья найдет где-нибудь трюфель, то его, безусловно, съест. Это человек, который обожает цитировать, вплоть до плагиата. Но он ни разу не ссылался на Секацкого.

Это значит, что в дугинских целях его использовать нельзя. Если Секацкий ругает Запад, то недля того, чтобы удовлетворить потребность в духовных скрепах. Кстати, это выражениечисто либеральное. Это симулякр, когда одна сторона обвиняет другую, что та не такего интерпретирует.– Мы поговорили немного о содержании и вывели, что философская публицистика – это… Можете ли дать определение?– Это использование философского аппарата, который чаще всего связан с социальной философией. Хотя можно и Аристотелем шарахнуть для продвижения определенных взглядов социально-политических, иногда даже очень простых.

Классическийпример, когда философская публицистика работает вовсю – это реакции на знаковыесобытия, дело Дрейфуса. Посмотреть, какой аппарат использовали стороны, то удивляешься, до каких высот они доходили. Чуть ли не историософских. Например, масса терминов классического антисемитизма. Было понятно, что люди используют аргументацию высочайшего уровня для того, чтобы победить в очень приземленном, с понятнымиинтересами споре.– То есть у нас есть социальная философия и политическая ангажированность.236– Именно.– Давайте перейдем к еще одному важному элементу – форме. Философскаяпублицистика не зря является публицистикой. Эта публицистическая форма сводится к тенденциозности, или здесь есть что-то еще?– Публицистика чем отличается от литературы и мышления? Цели литературы –развлечь читателя, никакой другой цели у нее нет.

По сути, чистое произведение искусства – это развлечение. Хорошая книга не внушает какие-то взгляды, не научает чемуто, а повышает количество эндорфина в мозгу. По большому счету, публицистика тожепозволяет получить эстетическое удовольствие. Оно более широкое, чем литературное.Читатель публицистики может испытывать кайф от того, что публицист поддерживаетего социальную группу. С другой стороны, она может злить или раздражать, или сбивать с толку врага.

В этом есть даже потребность ненависти. Это более фундаментальная потребность, чем потребность любви. Есть люди, которые никогда никого не любили, но нет людей, которые никогда никого не ненавидели.Все, что я перечислил, – эффект, который порождается публицистическим текстом. В этом плане нет большой разницы между логической аргументацией и, скажемтак, чисто словесными демагогическими приемами. Хлесткая фраза здесь стоит логического пассажа.

Цель одна – произвести определенное влияние на читателя. При этомстрогая логика может использоваться, но на тех же правах, что и хлесткая фраза. Никакой разницы здесь нет, логика не имеет онтологического преимущества.– Как в эту концепцию вписывается Пелевин? Который публицистику непишет, а пишет романы. А публицистика для нас – это статья.– Банальная совершенно вещь. Мы забыли некоторые слова.

Пелевин – это сатира. А сатира – это вид публицистики, который наиболее распространен. Она можетбыть выражена в статье, в книжке – это свойство жанра. Что такое произведение Свифта«Гулливер»? Это жесткая сатира, которую мы до сих пор читаем. Многие явления, окоторых он писал, никуда не делись. Например, лилипутские дворы не сильно изменились.

Гофман перемешивал сатиру с романтикой. Но без сатирического момента там всебы умерло. В силу особенностей этого жанра можно написать толстую книжку. Толстаякнижка унылой публицистики просто не пойдет, потому что в горло не пропихивается.А сатира имеет соответствующую смазку. Хотя бывают произведения скучной сатиры,как у Дмитрия Быкова. Понятно, что человек пытается описать именно это, но у негополучается скучно.

У него большие сложности с юмором, несмотря на то, что он пытается пастись на этой поляне.Итак, есть свойство жанра. Пелевин просто заключил кабальный контракт и вынужден писать романы. Для него естественная форма – это рассказ, причем необычайнозлобный. И бьющий в цель жестко. Я, к примеру, сам такие штуки делаю.– Что вы имеете в виду?– У меня в блоге регулярно такие вещи появляются. Это именно литература какреакция на какое-нибудь событие. Вместо того, чтобы объяснять, что у наших «заукраинцев» есть двойной счет, я напишу рассказ.

Все наши либеральные деятели страшновозмущаются событиями, произошедшими в России. Я напишу, что то же самое произошло на Украине, и напишу, как они этим восторгаются.То есть чисто литературная форма дает иногда преимущество. Возьмем Камю иСартра, они писали художественно. Это было страшно ангажировано, и делалось, чтобыпровести свои идеи.– «Чума» Камю и «Анна Каренина» Толстого – с вашей точки зрения, скореепублицистика, чем литература? Потому что цели у них не литературные, а публицистические?237– Безусловно, Анна Каренина была написана с понятными публицистическимицелями. Это мы сейчас ее читаем как весьма отвлеченное литературное произведение,потому что время прошло, проблематика ушла. Другой пример – розановская публицистика была посвящена проблеме брака и развода.

Он написал дикое количество текстов,но теперь их можно читать только из литературного интереса, потому что абсолютно неактуально. Все что он там писал, уже не проблема, давно забыто. Но мы читаем этистатьи, потому что красиво написано: процитированы письма каких-нибудь барышень.Но публицистической ценности там ноль. Так же и с «Анной Карениной», которуюНабоков ставил выше, чем «Войну и мир», считая ее литературным произведением. Этоон писал, будучи профессором в США.

Проблема с публицистической частью тогда никого не волновала, и он мог сосредоточиться на чисто художественной стороне дела.Мне это напоминает коктейль, который долго стоял, и спирт испарился. Цель коктейля– кирнуть – исчезла. Но он может быть вкусным. То же самое происходит с публицистикой.Ну не нужно сейчас в современной России агитировать за развод. Или агитировать за любовь – зачем? Это всегда неактуально…– По-моему, любовь, наоборот, одно из редких явлений, за которое стоит агитировать.– Любовь появилась во времена Шекспира. Это любопытная вещь, когда какаято фундаментальная штука появляется в определенный исторический период, легитимируется, и дальше мы ее считаем онтологической принадлежностью.

В библейскиевремена любовь, безусловно, существовала. Но отношение к ней было другое. Тогда еесчитали родом простительного умопомешательства – «бывает такое явление среди молодежи, мешает делам».– Для Платона это было по-другому.– С одной маленькой деталью, которая меняет дело. «Понятно, что невозможномужчине и женщине любить друг друга, потому что женщина – неполноценное существо», – думали древние греки. – «В Греции не о чем говорить с женщиной, она жедура».

И самое интересное, что это так и было. Были исключения, удивительные и чрезвычайно приятные. Их воспринимали как мужчин в женском теле. Но, в общем, междумужчиной и женщиной были невозможны высокие чувства. Обычную, стандартнуюженщину никто не смог бы полюбить. Чтобы испытывать любовь к слабому полу,нужны были совершенно другие условия.– Раз мы ушли в античность, можете ли поразмышлять о первых образцахфилософской публицистики?– Греки ее и создали. Например, то, что писал Ксенофонт о Спарте. Это же апология Спарты, написанная афинянином. Это именно философская публицистика, потому что человек использует классический публицистический прием.

Хвалит чужое иругает свое, чтобы провести определенную точку зрения, имеющую смысл среди своих.Вот она, категория философии – «иное». Он был, безусловно, философом и использовалклассические приемы. «Вот похвалю я чужую, в сущности, отвратительную цивилизацию, чтобы провести свою политическую линию внутри Афин». Объективности там никакой нет. Например, в Спарте мальчиков заставляли воровать, а потом, если их ловили,то наказывали особенно жестоко. Ксенофонт оправдывал это, объясняя, что такое умение полезно на войне, оно развивает хитрость и ловкость.

Естественной реакцией людей, оказавшихся в Спарте, были бы ужас и отвращение.Это напоминает российское западничество. Другое дело – западники занималисьпропагандой и в нее же поверили. Например, Вольтер, хваливший Англию, может, онработал за их деньги. Все это находилось внутри французского интеллектуального поля.238Он соблюдал меру, которая отделяет философскую публицистику, использующую рисковые приемы, от тупой работы на онтологического противника. Греки изобрели публицистику.

Характеристики

Список файлов диссертации