Диссертация (1148382), страница 49

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 49)

«Напиши намПутин статью, мы бы и ее сократили, потому что условия таковы».221– То есть ваши колонки в «Известиях» вы философией не считаете?– Нет, это публицистика в классическом смысле слова.– А в «Санкт-Петербургских ведомостях»?– Поскольку там нет жесткого формата, я считаю, что там опубликована парочкаэссе.– Позиция публикации в газетах – сознательная? «Не хочу я в “Новом мире,его никто не читает”»?– В газетной публикации есть свой азарт – что на нее кто-то откликнется, отреагирует. Мы с Топоровым не раз об этом говорили: достаточно интересно вызвать ту илииную реакцию, посмотреть, как все обернется. Когда ты осознаешь, что причастен ккакому-то процессу, который сам затеял, исходя из своих политических соображений,это захватывает. Но зато «Новый мир» – более долгосрочная единица хранения.– То есть позиция публикации или не публикации где-то – скорее вопрос договоренностей, чем интереса к изданию?– Взвешиваются и те, и другие моменты.

В этом отношении мы с вами, можетбыть, ничем не отличаемся. Поступи вам личное предложение о колонке в «Известиях»...– Почему вас не видно в интернет-изданиях?– Я не участвую не в Facebook, ни «ВКонтакте», ни в других сетях, располагаютолько электронной почтой. У меня нет «Живого журнала». Это принципиальная позиция. Я не хочу тратить время на эти, в значительной степени пустые, хлопоты. Хотя коекакие «Живые журналы» просматриваю.– Под интернет-изданиями я подразумеваю условную «Lenta.ru», где тожеесть свои колумнисты.– Наверное, просто нет предложения.– Кто ваш читатель: как вы его видите, и как он влияет на вашу жизнь?– Их две категории.

Это люди, причастные к философии и люди, причастные ккино. Что же касается политической журналистики, то там нет никакой определеннойаудитории.– Как обогащают ваши работы их отклики?– Я иногда просматриваю раздел «блоги» по фамилии «Секацкий» и знакомлюсьс длинными содержательными откликами. Читать короткие – нет смысла. К примеру,главка «Космология лжи» в «Онтологии лжи», действительно, заинтересовала многихлюдей.

Я нашел целых четыре внятных текста с разбором этого отрывка, был удивлен.Определенную пользу они принесли. С парочкой аргументов я согласился в итоге. Тамбыли хорошо обоснованные соображения о формах лжи в природе.– В нашем разговоре мы упомянули слово «писательство». Писателем высебя считаете? Или эссеистом? Или философом?– Справедливой должна быть внешняя оценка. Мне совершенно не важно, назовут ли меня публицистом, философом, писателем. Но, что касается внутреннего самоощущения, я себя ощущая философом, сколь бы это ни было пафосно или самонадеянно.222Г. Л.

Тульчинский*: Философствуют все, даже сантехники– Григорий Львович, мой первый вопрос – о понятии «философская публицистика», которое употребляют часто. И по отношению к символам русской философии, и по отношению к малоизвестным людям. Что такое, с вашей точки зрения,философская публицистика?– Это некий способ философствования. Он свойствен и философам, и журналистам, и писателям и, вообще, более-менее задумчивым людям. Они ставят перед собойвопросы о важных, если не сказать предельных, проблемах человеческого существования: жизни и смерти, отношении к самому себе, к обществу, любви, дружбе, заботе,надежде.Философствуют, в принципе, все, даже сантехники.

Но положить на бумагу, выразить свои мысли может не каждый. Нужна культура письма и, может быть, мысли.Вот и все. В общем-то, философская публицистика – речевая способность.– В чем тогда разница между философствованием философа, сантехника ипублициста?– Я давно различаю две вещи – во-первых, само философствование, во-вторых –деятельность профессиональных философов. Преподаватели философии – бывает, чтоони не способны сами философствовать.

Хотя могут много и хорошо рассказывать одругих, делиться радостью узнавания чужой мысли.Философия к преподавательской и научной практике не сводится. Как известно,Спиноза шлифовал линзы, Бахтин преподавал филологию, Флоренский был священником, Рене Декарт пробавлялся всяким преподаванием, Кант учил студентов логике.Дицген был, вообще, рабочим, Маркс – редактором-литератором. Но при этом все онипозволяли себе некие развернутые мысли. Иногда оформленные в систему. Это первоеразличение.Философская публицистика, как я уже говорил, – один из способов философствования. Есть философствование в виде афоризмов, как у Монтеня, Паскаля.

Существуетбуддизм, как духовная практика, связанная с афоризмами. Есть басенная форма философствования. Есть особый, романный способ – развернутый литературный текст. Языкне поворачивается назвать Льва Толстого и Федора Достоевского не философами.Есть системный способ философствования в духе Гегеля. Но тут имеется одинмомент: любое философствование, поскольку оно пытается охватить и некий универсум, и отдельные вопросы, оно должно быть слегка противоречивым.

Например, в фольклоре можно найти ответы на все случаи жизни. Но, поскольку жизнь противоречива,то, с одной стороны, «семь раз отмерь, один отрежь», а с другой – «смелость городаберет». Давно отмечено, что философия – это не столько наука, сколько способ осмысления. Наиболее последовательные философы прямо начинают с противоречия, как Гегель, Фихте.Публицистика – тоже способ философствования. Она демонстративно публична,что не всегда свойственно другим формам.

Это message, адресованный к широкомукругу людей. Поэтому возникают стилистические критерии – у публицистики долженбыть достаточно понятный язык, без использования особой терминологии. На это невсякий философ способен – чаще всего, оригинальный философ приносит собственнуюстилистику письма, свои термины – кто-то придумал «деконструкцию», кто-то – «сверхчеловека».– Публицистика – это только популярный язык? Или ей нужны какие-тообщественно-политические основания?Г. Л.

Тульчинский – доктор философских наук, профессор Высшей школы экономики в Петербурге, авторпубликаций в «Знамени» и «Неве». Интервью проведено 3 февраля 2015 г.*223– Вопрос очень серьезный, на него однозначного ответа нет. Всякий философ,поскольку он ставит предельные вопросы о мире, о месте человека в мире, о месте человека в обществе и в самом себе, он не может не становиться политическим. Потомучто политика – практика, обеспечивающая целостность общества.

Она строит систему,где позиционируется личность. По большому счету, не политическим философствование быть не может. Но часто публицистика посвящена вопросам власти, происхождению власти, ее природе – откуда она берется, как завоевывается, как удерживается? Вэтом случае можно говорить о политической философии в узком смысле. Философии,которая посвящена политическому.– Вы не первый, кого я спрашивала о природе философской публицистики– говорила и с философами, и с теоретиками СМИ.

Пока между ними нет единства,получается своеобразное перетягивание каната. Философы считают, что философская публицистика – способ философствования. Публицисты – что это публицистика, но с философской надстройкой...– Ну и что? Это как два конца палки: дернешь за один – потянется второй. Иликак две стороны монеты. Если ты публицист и занимаешься философской тематикой,то ты уже немного философ. Если ты философ и адресуешь свои мысли широкой аудитории, то занимаешься публицистикой. Одно не исключает, а предполагает другое.– Себя вы считаете философом-публицистом?– Не знаю...– Вы выступаете публично в толстых журналах...– По крайней мере, в своих резюме я пишу: «Род занятий – эксперт, лектор, исследователь». «Публицист»? Да. На радио, где-то на телевидении выступал, печатаюсьв Сети, как блогер...

Действительно, в чем-то я – публицист.– Публицист и философ-публицист все-таки не одно и тоже.– Наверное.– Вы к себе применяли когда-нибудь термин «философ-публицист», «авторфилософской публицистики» – до того, как я спросила?– В своих резюме я это пишу.

Но я не только философ-публицист. Это одна изсфер самореализации. У меня много «Я», много идентичностей. Ты можешь читать лекции, можешь писать статьи, можешь позволить себе иногда публичные выступления.– Вы можете назвать других наших современников, на которых, условно говоря, можно приклеить тот же лейбл – автор философской публицистики?– Да, наверное. Это очень разные люди.– Тем интереснее.– Первый, кто приходит в голову – это Михаил Наумович Эпштейн. Он позволяетсебе иногда публицистичность, более того, в последнее время я склоняюсь к тому, чтоон больше публицист, чем философ.

Любит писать такие тексты Александр Секацкий.У Саши это получается так, что я зачастую с ним не могу согласиться, но Саша – талантливый автор-публицист.Раньше был, в советское время, философский публицист Симон Соловейчик. Онмного написал по поводу философии и образования, много сделал для понимания природы педагогики.– Уточню: Михаил Эпштейн – публицист?– Чем больше я думаю, тем больше склоняюсь, что это так.– Скорее публицист, чем философ?– Да! Это не умаляет качества философствования. У Михаила Наумовича естьочень интересные и концептуальные вещи.224– Когда я начала изучать философскую публицистику, фигура Эпштейнабыла одной из центральных, но постепенно переместилась на второй план. И сейчас объясню, почему: для себя я выяснила, что существует публицистика, и существует эссеистика.

Это не всегда одно и то же. Публицистика имеет достаточносильную общественно-политическую привязку, а эссеистика сама по себе ближе клитературе.– Не скажите. Тот же Михаил Наумович пишет эссе, которые выглядят, как отклик на какую-то сиюминутную ситуацию, но в то же время являются и некоей моделькой, которой можно пользоваться дальше. В свое время Секацкий написал хорошуюстатью про братков.

Характеристики

Список файлов диссертации