Диссертация (1148382), страница 46
Текст из файла (страница 46)
А, стало быть, автору эссе нужен вкус, потому что именно вкус предполагает,какое место будет принадлежать различным аргументациям, способам убеждения.– Позвольте остановиться на вашей фразе об академических жанрах философии: итак, они годны, чтобы преподавать и транслировать, не годны, чтобы вербовать сторонников. А подходят ли они для того, чтобы философию создавать?– Тот факт, что философы точно так же защищают диссертации и являются кандидатами и докторами наук, исторически сложился, но неверен. Будь моя воля, я бы егоотменил.
Можно защищать диссертации по истории философии, культурологии, политологии, но, собственно говоря, «диссертация по философии», за которую тебе присуждают степень кандидата или доктора философских наук – нечто внутренне противоречивое и нецелесообразное. Можно быть специалистом по истории философии, но бытьфилософом – нечто иное. Это как раз совершенно не определяется объемами текстов, аопределяется какими-то другими вещами.– Давайте, в таком случае, временно отбросим публицистический и журналистский компонент и сосредоточимся на, как вы ее называете, философской эссеистике.
Часто ее считают несистематическим, если не бессистемным способомсуществования философии. С вашей точки зрения, это действительно так? И, вовторых, что в таком случае для вас есть философская система?– Поскольку мы отделили публицистику и журналистику, то и популяризациюоставим в стороне. Мы увидим, что на уровне здравого смысла может возникнуть представление, что, чем больше страниц человек написал, и чем более невнятным, косноязычным способом это сделал, тем он образованнее и умнее.
Все понимают, насколькоэто отвлекает. Но таковы требования академического сообщества, и их надо соблюдать.И, на самом деле, люди, защищающие диссертации, так и говорят – что им нужно написать «кирпич» установленного образца, чтобы в этой системе работать. Но понятно, что,написавши кирпич, и ничего, кроме этого, не сделавши, они, что свойственно человеку,защищают свою позицию всеми доступными способами. В том числе хотят приписатьименно себе основательность, образованность и знание. Хотя, если спросить коллег истудентов, ты видишь, что все это не так.Сам по себе объем текста и количество цитат, действительно, ничего не определяет, если произведение содержит ноль целых и несколько десятых мысли.
Просто свидетельствует об усидчивости, ну, может быть, об образованности и эрудированности.– Развернем вопрос по-другому: как вы считаете, вы философскую системусоздали?214– Думаю, что нет, и никогда не собирался это делать. Среди параметров науки –и гуманитарных, и естественнонаучных дисциплин – есть такое понятие, как единствоточки зрения, которое навязано нам извне. Предполагается, что, если человек высказалнекое соображение, то он должен в дальнейшем его всячески отстаивать, наращиватьаргументы в его пользу и, наоборот, отбрасывать то, что может ему повредить.А ведь в голову могут приходить самые разные мысли, в том числе со своимисобственными способами выражения.
Но единство точки зрения некоторым образом заставляет их отбраковывать. В этом отношении писатели зачастую имеют преимущество, потому что могут эти точки зрения раздать персонажам, соответственно, они будуттак или иначе представлены.Персонажами я, как правило, не располагаю.
Но – в чем особенность эссеистики– стараюсь излагать разные точки зрения в разных текстах. Такая вот своеобразная позиция высказывания об этом мире или, может быть, даже о конкретной проблеме.Что касается систематичности философии и целостности, то это тоже зачастуюзависит от времени, потому что в разные периоды своего существования философия тоуподоблялась науке, то далеко отходила от нее. Я понимаю философию как функциюработающего сознания.
Она совершенно не обязательно должна быть похожа на науку.Хотя, как ни странно, даже систематичность иногда может быть оправдана эстетическими критериями – в той мере, в какой она красива, насколько этот развернутый горизонт способен вместить в себя разнородное, нечто объяснить.Но в погоне за систематичностью потери иногда бывают гораздо больше, чемхотелось бы. Небольшое, внятное, внутренне отделанное высказывание, содержащее всебе мысль или провокацию, зачастую работает гораздо эффективнее. Оно вводит в работающее состояние сознание людей. Таким образом, цель оказывается достигнутой.– То есть, в вашем представлении, существует некая истинная систематичность и псевдосистематичность, и основным критерием псевдосистематичностиявляется единство точки зрения?– Если мы говорим об естествознании, то там построение системы – нечто святое.Ученый-естествоиспытатель обязан руководствоваться этой системой, которая задаетгоризонт целей, пусть даже она будет меняться.
В философии нет даже задания внутреннего. Философия может быть просто рефлексией о мире, о сущем. Поэтому, еслипредположить, что, условно говоря, истинная обобщающая система периодических знаний построена, это нисколько не исключает необходимость бытия философии.
Философия может быть просто обеспокоенностью отдельного сознания. Если это сознание сможет передать свою обеспокоенность другим, то это уже будет философия безотносительно к ее систематическому характеру.– Вы только что определили философию как «обеспокоенность отдельногосознания». А вам не кажется, что в этом моменте ваше определение философиивплотную подошло к традиционному определению публицистики?– Нет, не думаю. Публицистика все-таки требует решения некоей формальнойзадачи. И эта формальная задача складывается в определенный интерес, в некую устойчивую тему.
Какую-нибудь вроде: «Доколе можно так учить детей», «Что нам делать сбездомными животными». И прочие бесчисленные перечисления, которые считаютсяпублицистическими, поскольку составляют медийный стержень высказываний. Ты обязан как-то высказаться о них.Если, например, философа беспокоит вопрос: «А чем сны в состоянии невесомости отличаются от снов в обычной кровати, с хорошим отоплением», и он чрезвычайновзволнован этой мыслью, и, в конце концов, не выдерживает, и пишет текст, полагая,что они отличаются тем-то и тем-то, это будет полноценная философская эссеистика.215Но она публицистикой не будет, потому что, быть может, она непосредственно ни одного медийного вопроса не касается.– Получается, прикосновение к социальной проблематике – главный признак публицистики?– Публицистика так же, как и «республика», это некая «вещь общая».
Это в своемроде медийная республика, перечень проблем, о которых стоит высказываться. Он исторически меняется. Тот или иной момент становится публицистической проблемой.Например: «Должны ли родители называться папой и мамой или родитель № 1 и родитель № 2?». С позиции самопрезентации философии может оказаться, что некоторая изпублицистических формальных задач будет близка и философам. Тогда мы будем иметьдело со случайным совпадением публицистики и философской эссеистики.
А можетбыть, и нет. Ну, что ж. Если нет – значит, нет.– Можете ли вы, в таком случае, еще раз и более четко определить, что выпонимаете под публицистикой? Философию вы определили как функцию работающего сознания.– Под публицистикой я понимаю прямую журналистскую речь, которая авторизована. Я внутренне разделяю журналистику на две части: репортерская журналистикаи публицистическая. Репортаж – это производство новостей. Оповещение мира о том,что случилось. Любое высказывание относительно случившегося уже будет публицистикой, которая, опять-таки, может самыми разными качествами отличаться.
От чрезвычайно простой и примитивной, до достаточно изощренной и достойной внимания идаже хранения.Так я определяю публицистику. Тогда как философия и эссеистика как способ еесамопрезентации – это определенный транспорт философской мысли, который кому-тоболее удобен, кому-то – менее. В одних случаях он оправдан, в других – нет, но, в общем-то, относится к другому ведомству.– Мы говорим о «транспорте» и уже затронули вопрос популяризации. Покрайней мере, это слово в нашей беседе звучало.