Диссертация (1148382), страница 55
Текст из файла (страница 55)
Те же самые труды Платона («Государство») в какой-то мере можно отнестисюда же. Безусловно, это философия, но в то же время философская публицистика.– А о диалогах Сократа что можете сказать?– Там немного другое. Сократические диалоги посвящены одной проблеме и являются чисто философскими. Публицистического момента там нет, но литературно онисовершенны. Они не для этого. Но «Государство» – да. Многие сейчас его неправильновоспринимают.
Мне очевидно, что Платон вряд ли захотел бы жить в таком государстве.Здесь дело в критике понятия справедливости. Какой-нибудь Штраус это понимал, а унас принимают на голубом глазу. Но он хотел показать, что, исходя из идеи справедливости, можно построить фашистское государство. Потому что нигде, кроме Афин, онсебя не мыслил. Он писал, что если будем проводить такую-то идею, мы будем жить втаком-то государстве.– Мне кажется, чтобы появилась публицистика, должен быть развит аппарат СМИ, должна возникнуть газета, и, конечно, – буржуазия.– Совершенно справедливо. На самом деле, газета первична, буржуазия вторична. Тут важна цена.
Любое дешевое издание дает эффект массовости. Если это есть,то есть публицистика. Временной горизонт у нее был узкий, он может быть широким втом случае, если описывает долговременное явление. Тут технические средства важны,хотя бы еженедельные.– Тогда Платон – не совсем публицистика?– Тут не надо забывать, что у них была возможность устного распространенияинформации и личного знакомства. Ведь античные Афины были совсем небольшими.Публичный интеллектуал может функционировать как оратор, если есть ученики. Этонеполноценное средство, но оно тоже работает.– Когда вы пишите публицистику, вся ли она философская или там есть какое-то соотношение с публицистикой «обычной» – политической, социальной?– Я для себя в какое-то время решал, буду ли я заниматься пропагандой.
И решил,что нет. Не потому, что я плохо к этому отношусь, а потому что есть люди, которыеделают это лучше меня. Они могут написать простой пропагандистский текст. Я, какправило, пишу сложные тексты. Тщательное изложение мысли является моей сильнойстороной. А какого-нибудь Шендеровича способности к рефлексии нулевые, зато естьспособность поставить в нужных местах «суку» или «мразь». Я поэтому просто не сталпытаться.Я могу написать чисто философский текст или частично пропагандистский. Ночтобы дойти до уровня чистой пропаганды, ненависти или обожания… Мне неприятнописать такие тексты.– То есть любой ваш текст – философская публицистика?– Я бы сказал, процентов 70 текстов. Есть, к примеру, Егор Просвирнин.
Он может написать чистую эмоцию, поэтому получил законное признание. При этом он совсем не дурак.– Вы хотите сказать, что в публицистике в принципе отсутствует рефлексия,и есть лишь эмоциональность?– Я сейчас немного упрощаю. Возьмем идеальный публицистический текст. Онможет обходиться без единого рефлексивного хода, например, он называется «Я проклинаю». «Вчера случилось страшное, которое все переворачивает и отменяет. Я могусказать, что терпел вас, но теперь будьте вы прокляты… вы – животные. Вас надо истреблять. Это я – гуманист, который не обидел мухи, буду выжигать глаза паяльником…».239Это может быть гениальным текстом, но в нем нет ни одного рефлексивногохода.
Чистый выплеск мозга.– Вы недавно написали пост о гибели Бориса Немцова. Он является философской публицистикой?– Нет, это пример чистой публицистики, в которой было всего полторы мыслишки. Текст начинался с того, что не надо сейчас говорить о Немцове плохого, котороебудет использовано против вас. Другая часть – описание Немцова, чистый мемуар.Нельзя возразить против честного мемуара, в котором человек описывает, что сам онвидел.– Судя по вашему примеру, современная философская публицистика нынебазируется в Facebook.– По большому счету, это очень печально.
«Живой журнал» был гораздо болееудобным форматом для длинных текстов. Но это гнездо сознательно разорили простыми приемами, когда его купили россиянские владельцы. А это уже первый признак,что вещь будут портить. По большому счету, его доломали. То есть путем недружественных действий спровоцировали массовое бегство пользователей. Для меня ЖЖ былестественным форматом, но я ушел в Facebook. Я, правда, подстраховался, у меня естьличный блог, в который транслируется все, что я пишу.
По крайней мере, записи непропадут.– Почему ЖЖ и Facebook, а не «Агентство политических новостей», где вы,на минуточку, главный редактор? Там вообще появляется немного ваших статей.– АПН я должен беречь, потому что есть Роскомнадзор. Если я напишу там чтонибудь этакое, ресурс закроют. Причем уже были предупреждения. Там нет интерактивки, даже комментарии пришлось закрыть.
Потому что, по нашим законам, владелецресурса несет ответственность за брошенный кем-нибудь комментарий. А держать модератора, который уничтожал бы лишние записи, у нас просто нет денег. В Facebookесть цензура, но американская. Меня уже несколько раз блокировали, но достаточнокинуть пару гневных писем в комиссию, чтобы решить проблему. Там предпочитают неразбираться, а тупо следить за перепиской.– То есть социальные сети сейчас представляют площадку для публицистики? Ты там более свободен?– Свобода там весьма относительная. Имеешь возможность общаться. Раньше отписьма в газету до публикации там проходила минимум неделя. Здесь же время реакцииисчисляется секундами. Разумеется, это совсем другая вещь.
Правда, и общение соответствующего качества, но за все приходится платить.– В «Твиттере» может быть опубликована философская публицистика?– Для гениального афориста, пожалуй, да. Ницше мог бы писать подобное.– Мне очень нравились ваши заметки в «Русской жизни». Это чудесный пример философской публицистики.– Русская жизнь была очень удобная. Жаль, что она закрылась. Сам Ольшанский(главный редактор интернет-журнала «Русская жизнь» Дмитрий Ольшанский – прим.авт.) – человек весьма неглупый. Я давно его знаю, он писать умеет.
Но сейчас он занимается нерефлексивной публицистикой. Вот он может написать: «Ах вы, гады!».240К. Г. Фрумкин*: Философская публицистика – специально приготовленноеблюдо– Константин Григорьевич, вы журналист и заместитель главного редактора журнала «Компания», координатор ассоциации футурологов, которая является первичной ячейкой философского общества…– Уже не является. Это очень хлопотно поддерживать: платить взносы каждыйраз, а смысл? Она была зарегистрирована в качестве первичной ячейки, пару лет просуществовала. Потом я устал платить взносы…– Но, тем не менее, даже формально вы были философом.
Как вы сами себяидентифицируете?– Я себя, конечно, идентифицирую как философа, но не по профессиональнойдеятельности, а как философа – любителя. Если смотреть, что обо мне пишут, то меняназывают культурологом, потому что у меня кандидатская по специальности «культурология», меня называют литературным критиком, потому что пишу много о фантастике. В общем, как только не называют.– Термин «философский публицист» вы когда-нибудь по отношению к себеприменяли?– Не применял, но, думаю, это очень точный термин.
Вообще, слово «философская публицистика» слышал только в одном контексте – применительно к Бердяеву,хотя это явление более широкое. Несомненно, я под него подпадаю. Хотя, нет, меняназывают просто публицистом, называли интеллектуальным публицистом. Но философским – нет, не называли.– Давайте попробуем подобрать еще какие-то имена, которые под ваше ощущение «философской публицистики» подходят.– Современные?– Начнем с них...– Михаил Эпштейн – несомненно.
В истории, конечно, это Бердяев и Розанов.Розанов начинал с профессиональных философских работ. У него была монографическая работа «О понимании», а потом он стал профессиональным газетчиком, которыйработал в редакции. Он писал такие «завернутые» статьи. Еще можно сказать, МихаилВеллер – не будем оценивать качество, но формально – Веллер. Несомненно, стоитназвать Дугина Александра Гельевича, может быть, Сергея Роганова.
Кто же еще?Наверное, Григорий Померанц, но он уже умер.– Что вы вкладываете в термин «публицистика»?– Публицистика – род журналистики, представляющий собой высказывание мыслей автора без привязки к конкретному информационному поводу и, в отличие от всехосновных жанров журналистики, не несущая задачу доведения до читателя каких-тофактов, но исключительно мысли автора.– Публицистика должна убеждать?– Собственно, это ее единственная задача.
Хотя к философской это не всегда относится, но тем не менее. Поскольку автор обладает какой-то мыслью, то он навязываетэту мысль. Даже если он аналитически смотрит на вопрос, он все равно навязывает своюточку зрения.– По моему предварительному ощущению от работ и, исходя из ваших слов,это навязывание может быть не агрессивным...К. Г.
Фрумкин – кандидат культурологических наук, заместитель главного редактора журнала «Компания»,координатор Ассоциации футурологов России, автор публикаций в «Знамени», «Неве», «Новом мире»,«Дружбе народов». Интервью проведено 4 марта 2015 г.*241– Агрессия зависит от политической актуальности. Сейчас эти жанры вымерли, япомню еще советскую публицистику, тогда философия была не в загоне, но мало известна широкой публике. Тогда философы не были так на виду, как сейчас. Они существовали на кафедрах, а философия была довольно лирическим делом. Она могла касаться морального облика, семейных отношений, и люди морализировали в литературном стиле. Публицистикой часто занимались писатели и использовали свое умение художественного слова.
Если посмотреть исторически, публицистика в России близкабыла к художественной литературе по форме производства, хотя была близка и к прессепо форме подачи. Она была на грани между литературой и прессой. Было очень многописателей, которые вели постоянную публицистическую рубрику. Это, конечно, «Дневник писателя» Достоевского, был свой дневник, своя рубрика у Салтыкова-Щедрина.– Я спрашиваю об убедительности не случайно. По-моему, то, что делаетЭпштейн – ближе к эссеистике, причем, как к виду литературы...– Я к этому очень технически подхожу, думаю, что грань между эссеистикой ипублицистикой в российском контексте, да и в западном, очень зыбкая.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
