Диссертация (1148275), страница 34
Текст из файла (страница 34)
München, 1960. S.16. В том жеключе характеризует положение вещей в мире мюнхенский графолог Людвиг Клагес, называя свое времяэпохой «гибели души». См.: Klages L. Mensch und Erde. München, 1920. S. 24f.152всему, что попадалось мне на глаза. Передо мной открылся совершенноновый, неизведанный мир. Любой подержанный предмет делился со мнойсвоими маленькими тайнами. Моя жена часто подсмеивалась надо мной, ейказалось комичным, что я глубокомысленно обнюхиваю какую-нибудьвещицу, книжку или табакерку. А я впрямь стал почти как собака» (71-72).Самоотождествление героя с собакой прослеживается и на иллюстративномуровнеромана.Образсобаки-тени,собаки-преследователя(ср.«я»художника, которые «терялись в тени»), неотступно следующей за героем,приобретает статус лейтмотива, сопровождая его в различных жизненныхситуациях как в царстве Патеры, так и во внешнем мире.
Собака сопутствуетгерою еще на одной из Мюнхенских улиц (3, 23) и в Перле, что представленона иллюстрации с часовой башней (11, 87); свора собак играет шлафроком,потерянным художником во Французском квартале. Тяжелое внутреннеесостояние героя также уподобляется состоянию животного, и тогдасравнениессобакойстановитсяметафорическим.Впреддверииприближающейся смерти супруги «снедаемый внутренней тревогой» геройчувствует себя «словно побитая собака» (117), а уходя от пьяной ватаги воФранцузском квартале, художник мчится как «бешеная борзая» (107).Постигшая художника метаморфоза обнаруживает богатую традицию вевропейской литературе. Не претендуя на полноту, укажем лишь на самыеочевидные примеры, связанные с мотивом превращения героя в собаку илиего внутреннего родства с ней, начиная от «Известий о дальнейших судьбахсобаки Берганца» (1814) Гофмана и заканчивая «Cлавными собаками» (1865)Бодлера или «Встречей» (1907) Рильке.
Образ собаки у Кубина может бытьпроинтерпретирован и с точки зрения мифопоэтики как хтоническоеживотное, обеспечивающее связь героя с потусторонностью460, и в контекстес мотивом социального отчуждения художника461, но и как литературная460Смирнов И. П. Место «мифопоэтического» подхода к литературному произведению среди другихтолкований текста (о стихотворении Маяковского «Вот так я сделался собакой») // Миф–фольклор–литература.
Л ., 1978. С.196.461В мифологическом осмыслении собака связывается с очевидным социальным отчуждением героя иодновременно его притязанием на избранничество, компенсирующим отчуждение мотивом социального153аллюзия на популярные на рубеже веков «научные» открытия, связанные сособой ролью запаха как определяющей характеристики всякого живогосущества.Отсылая читателя уже на первой странице романа к произведениям«новомодных знатоков человеческих душ» (7), нем. «Seelenforscher», Кубин,вероятно, имеет в виду немецкого дарвиниста и естествоиспытателя ГуставаЙегера (1832-1917), «специалиста» по ее запахам.
Йегер был известен своимиоригинальными воззрениями на сущность отдельно взятого человека, а такжеживотного или растения, которая определяется, согласно теории ученого,особым веществом или материалом, получившим наименование «запахдуши» 462 . Специфическое и уникальное в человеке, отличающее его отдругих людей, Йегер связывал с так называемыми «веществами души»(«Seelenstoffe»), якобы передаваемыми по наследству на молекулярномуровне компонентами, определяющими индивидуальный запах каждогочеловека и формирующими идентичность его организма, способствуяадекватномувыборупродуктовпитания,гарантируяподдержаниеоптимального физического состояния и конституции.Юлиус Лангбен в своей книге «Рембрандт-воспитатель», отсылая ктому же Йегеру, констатирует: «Нет ничего более очевидного, чем то, что укаждого человека есть свой индивидуальный запах, так же как у него естьиндивидуальный голос; это известно любой собаке»463.
В том женаправлении мыслит и Кубин, отмечая в своих подготовительных заметках кроману: «Наши испарения, в которых содержатся мельчайшие частицы души,наполняют дома, в которых мы живем ˂...˃ В результате дома и отдельныеинобытия. См.: Смирнов И.П. Там же, С. 198, 202. Прибывший в новое место художник, ощутив в себесобачью «природу», незамедлительно стремится противопоставить себя окружающему миру и его героям.Результатом такого противопоставления становится выделение героя на фоне окружающих его персонажей,его надежная функция героя-наблюдателя, не причастного происходящему. Аспект избранничества герояобнаруживает себя и на пространственном уровне в мотиве подъема героя на гору, в его пребывании надгородом во время его крушения, но и в том факте, что герой избегает гибели и – один из немногих - остаетсяжив.462Об этом.
см.: Neue deutsche Biographie. Berlin, 1974. B. 10. S. 269. Weinreich H. Duftstoff-Theorie. G. Jäger(1832-1917). Vom Biologen zum Seelenriecher. Stuttgart, 1993.463Von einem Deutschen (Langbehn J). Rembrandt als Erzieher. S. 75.154предметы получают совершенно особенную атмосферу»464. Вслед заЙегером, Кубин отводит запаху определяющую роль как при характеристикечеловека, так и любого неживого предмета. В соответствии с этим, не разумичувства,аобостренныеобонятельныеспособностистановятсянеобходимой предпосылкой для «подлинной глубины понимания» (71) мира.Развитые обонятельные способности, свойственные собаке, к которымапеллирует Йегер, провозглашаются в романе Кубина необходимыминструментарием для человека, стремящегося познать во всей полнотеокружающий его мир.
В этом случае позиция автора смыкается сэкспрессионистским подходом к трактовке анималистического в человеке,воспринимаемого в отдельных случаях как «примета другого, болеесильного, чистого мира»465 .Возникающая в романе смысловая амбивалентность в трактовке образаживотного отсылает к философским воззрениям Ницше, который вычленял ванималистическом одновременно и деструктивные силы, и неизведанныепотенции для будущего человечества, для появления «сверхчеловека» 466 .Конфронтациясмысловпрослеживаетсявроманенетольковпротивопоставлении той роли, которую играют животные для жителей Перлеи для художника, но и в связи с превращениями самого героя. Мотив еговнутренней эволюции в результате обострения обоняния соседствует смотивом анималистической угрозы, пусть и не такой деструктивной и«подавляющей», как в случае с другими героями. Опасность, исходящая отстайнасекомых,ассоциируемаянемецкимиэкспрессионистамисанонимизацией и подавлением личностного начала, в случае с героемхудожником романа «Другая сторона» в значительной мере редуцируется засчет особого способа их рецепции, включающего элементы эстетизациисамих животных, и комизма, с которым освещаются методы борьбы с ними:черные спинки тараканов, поселившихся в апартаментах героя, располагаясь464Geyer A.
Träumer auf Lebenszeit. S. 133.Martini F. Was war Expressionismus. Urach, 1948. S. 159.466Об этом: Соsentino Ch. Tierbilder in der Lyrik des Expressionismus. S. 13, 16.465155на одинаковом расстоянии друг от друга, напоминают ему архитектурныйфриз (191), а двух опасных скорпионов, облюбовавших кровать, геройпытается «выселить» с помощью устройства для снимания сапог.3. Ретроспективный город и художник-ребенокРетроспективное Царство грез, где носят кринолины и царит мода на«старую мебель» 467 , иллюстрирует не только концепции английскогоэстетизма, отраженные в работах Уолтера Пейтера, но и мысль овозможности возвращения в детство, к миру самых ранних впечатлений,имеющих ключевое значение и для самого автора, отметившего однажды,что он описал в романе «пережитое им самим» 468 .
Собственное детствоКубин ассоциирует с атмосферой так называемой «старой Австрии» до еепревращения в дуалистичную монархию (1804-1867), необычайно важнойдлявсейегопоследующейжизни.Овнутреннеосознаваемойпринадлежности к этой эпохе Кубин пишет в письме своему другу Ф. фонХерцмановски-Орландо: «Да и вообще, мой век – это 1770-1870 годы,которые, к сожалению, кончились за семь лет до моего рождения».469 Именнов эту эпоху, фактически ушедшую в прошлое еще до его появления на свет,автор помещает своего героя, делая упор на 60-х гг. XIX470. Возвращениерассказчика во времена его детства осуществляется в романе Кубина за счетокружающих его старинных предметов, перехода на другой берег реки ипророческого сна, предвещающего состояние эпифанической сопричастностикратким мгновениям ожившего прошлого, а также различных сказочных467См.: Hofmannsthal H.