Диссертация (1145201), страница 33
Текст из файла (страница 33)
Феномен свободы существует вданном смысле как трансцендентное выражение в бытии самого факта«насилия» над истиной, помимо которого социальная реальность возникнутьи осуществиться так просто не может. Снятие той негативности, которую порождает социальная «механика» разделения людей (вплоть до их прямойвражды), осуществляется только благодаря обретению и последующему воплощению истины. Только истинная картина положения дел может актуализировать интенцию свободы, снимающей негативный плод насильственногоразделения людей, ведущего их к неравенству.Точно так же и конечный результат дружбы ведет к социальноэгалитаристской «механике» уравнивания людей, превращающего каждогоотдельного человека в часть социально-совокупной общности, где «Я» самоотождествляется и идентифицируется в совокупном «Мы» (эту ситуациюпрекрасно чувствуют, например, подростки: одинокий подросток обычно ведет себя как ангел, а группа подростков, предоставленных самим себе - ну,просто, свора чертей.) Это, в свою очередь, заставляет истину актуализироваться в обратном направлении, т.е.
инициировать среди людей проблемуравенства, которого на самом деле в самих людях нет, ибо это равенство изначально возникало как воображаемое, т.е. вопреки истине бытия. В утвер-163ждении своего равенства с другими людьми, человек, приобретая друзей (сообщников, единомышленников, сотрудников), вынужден, ограничив себя,расстаться с целым рядом других своих возможностей, в которых заключенаширокая палитра его уникальных признаков, его неотъемлемое право насвою специфическую индивидуальность, в ущерб социально-групповой индивидуальности, одинаковой для «массового человека» как члена данногосообщества.
Это проявляется в том, что свобода и равенство (как особые источники человечности) различным образом отделяют человечное от бесчеловечного. Если для свободы человечность открывается через право на суверенный выбор чего-либо из того, что есть, то для равенства человечность реализуется через право на общий поиск и обретение того, чего нет.Хотя друзья и определяются через условную взаимную тождественность отношения каждого из них к другому как к самому себе, тем не менее,это не снимает с самих друзей той совокупности отличий, которая характернакаждому из них. Суверенное «Я» феноменально уравниваемое с «Мы» очеловечивает социально-партнерские отношения их равенства, а «Мы» уравниваемое с «Я» расчеловечивает это равенство, возвращает ему исконныйсоциальный статус и делает его преодолевающим и снимающим себя.
В данном случае «Мы» становится не только трансцендентным источником человечности для каждого обособленного, суверенного «Я», но и ее имманентным критерием, выступающим в качестве категорического императива. Каждое отдельное «Я», включаясь тем или иным образом в партнерское, совокупное «Мы», обнаруживает феноменальность субъективных положений человека в виде его исповедальности (в религиозной философии), «дескрипции» (у М.Хайдеггера), «децентрации» (в структурализме), «деконструкции»(в постструктурализме) и этот список всегда будет открытым и непрестанномодифицируемым.Таким образом, социальная «механика» принудительного уравниваниялюдей, возникающего в ходе их дружбы, порождает негативность иного рода, где человек поставлен перед необходимостью проблематизировать свое164равенство с другими.
Но это открытие человек сделает лишь благодаря последующему обретению отчужденной им истины, над которой он сам же совершил имманентное насилие, вступив в отношения равенства с другимилюдьми. До тех пор, пока истина принудительного равенства не открыта, иотношения господствующего равенства в отношениях людей не преодолены,эта истина в сознании человека испытывает имманентное насилие со стороныдружбы.
Здесь, воистину, дружба становится дороже самой истины. Этот парадокс стоит гораздо большего внимания, чем мы себе можем представить.Итак, один из корней, питающих проблему свободы и равенства, произрастает из феноменальности «другого». Дружба и вражда открывают передчеловеком противоположные пути самоотчуждения. Но это открытие происходит, как это ни парадоксально, вопреки истине, т.е.
в ходе имманентнооправданного насилия над истиной.В феноменальности «другого», взятого в качестве «чужого», человек,открыл для себя проблему отчуждения, из которой сформировался соответствующий социальный механизм, вызывающий множество других дочернихот него проблем в понимании социальной реальности. Так, особый интерес впонимании критериев человечности вызывает проблема совести как своеобразной социальной формы отчуждения отчуждения. Здесь имманентное самоотчуждение манифестируется трансцендентным отчуждением.
Совесть актуализируется как человеческое переживание не в каждом случае, который,казалось бы, должен был ее инициировать. Реализация совести зависит отспособности человека воспроизводить в себе устойчивое бытие истины. Еслиэто бытие истины связано с намерением исказить свое феноменальное бытиенастолько, что от этого причиняется имманентное страдание другому человеку, то ответом на такое страдание другого является переживаемая человеком совесть.
Совесть как имманентный результат двойного самоотчужденияосуществляет корректировку целенаправленных ориентаций в дальнейшемповедении человека в отношении к другому человеку как внешнему продолжению самого себя.165Человеческое отчуждение порождает в социальной реальности свойособый способ бытия - отчужденное бытие, связаное не только с уникальными трансформациями человечности, но и с феноменальными переходами человека к запредельным для него формам бытия, к формам бесчеловечногосуществования людей, подрывающим структурную целостность самой сущности человека.Для постановки и осмысления горизонта проблемы насилия дружбы надистиной здесь можно обозначить три ключевых пункта. Первый пункт в тезисном виде сформулировал Аристотель: «Платон мне друг, но истина дороже».
Второй пункт в качестве антитезиса можно привести из фольклоракавказской народной мудрости: «Друга, кунака и гостя цени больше, чем себя». Синтезом в решении данной проблемы будет результат поиска причиннасилия дружбы над истиной, а в конечном счете и обретение такого идеалачеловечности, который удовлетворил бы справедливым требованиям в развитии человека и общественного прогресса в целом.Рассматривая границы данной проблемной области можно обозначить рядключевых вопросов. Кто и в каком отношении здесь прав - Аристотель,представляющий метафизически культивированную мудрость философскогодуха, или же права естественная народная мудрость, почерпнутая из природных глубин естественного социального бытия и взращенная на основе генеалогического опыта жизни?Для выработки исходных представлений заметный результат дает методгерменевтической интроспекции, который часто используется в философском поиске решения самых разных проблем.
Здесь, прежде всего, спрашивается: что я ценю выше - истину или дружбу? Ясно, что как дружба, так и истина являются общепризнанными атрибутами для человеческого существования. Их функциональная асимметричность служит мощным источником,питающим «древо» человеческих отношений. Дружба предполагает моевнешнее бытие (порою, инобытие) в другом человеке, а истина, прежде все-166го, требует моего соответствия самому себе (самобытие), если это «моя» истина, а не истина другого человека.Истиной нельзя владеть как вещью, «ибо истина не есть владение, правона которое предоставляется одному и отнимается у другого»96. Вместе с тем,вполне очевиден и тот факт, что человек не стал бы человеком, если он непостигал истину, не думал о ее присвоении и применении в жизни. Антропологическая и социальная природа истины состоит не в том, что ее можноиметь, а в том, что с ней можно быть: истина – это со-бытие, в котором изначально притаилось небытие.
Различные формы и способы овладения истинойстали возможными не через истину бытия, а через бытие истины. Истинабытия всегда одна и та же, и в этом гностическом смысле она не доступнаовладению. Бытие же данной истины может получать вполне различныеформы и способы присвоения человеком, вплоть до полного отождествлениясебя с истиной. Поэтому человек способен, если не обладать самой истиной,то открывать для нее свое бытие, присваивать бытие истины, открываемое имв таком виде, как он его в себе полагает, воспринимает и понимает.
Если я неприсвоил некую истину, т.е. не открыл для нее свое бытие, то это еще вовсене означает, что для данной истины нет никакого бытия. Во-первых, у нее,по-своему, всегда имеется то объективное бытие, которое возникает из отражения реального положения вещей, а во-вторых, эта истина всегда можетбыть свободно присвоенной любым другим человеком, имеющим к ней своеотношение. Поэтому, одно бытие истины может кончаться или продолжатьсятам, где начинается другое бытие этой же истины, полагаемое другим человеком. Такое положение свидетельствует о том, что постигаемый человекомсмысл вещей может отнимать бытие у истины и присваивать последнюю вформе собственного (человеческого) бытия, но это всегда чревато отрывомистины от собственного (гностического) бытия.96Кант И.