Диссертация (1145201), страница 19

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 19)

Перспектива холистской гармонии между категориями «общественность» и «человечность» для настоящего и ближайшего будущего является вечно неуловимой,а следовательно иллюзорной и утопичной. Отчасти же реализуются толькотождественные элементы и фрагменты такого соотношения.Чтобы избавиться от таких иллюзий, человек должен испытать реалистичность своих целей, т.е. своим усилием и движением преодолеть ту дистанцию, которая разделяет цель и полученный результат деятельности. Создавая мир новой реальности вокруг себя, человек избавляется от старого иллюзорного мира внутри себя.

Но на смену старым иллюзиям приходят новые,более изысканные, которые требуют более изощренной деятельности. И всеопять начинается сначала. Таковы микро-циклы индивидуальной целеполагающей деятельности человека в истории, отделяющие его участие в одномпроцессе от участия в другом.92Человечность, обретая черты реальной исторически зрелой самостоятельности, перед тем как они начнут повсеместно тиражироваться и широко заимствоваться в разных сферах жизни общества, сначала смело сбрасывает ссебя строгий мундир социальной объективности и предстает в облике тогопрекрасного короля, о котором никто не смеет сразу сказать, что он голый.Видимо, человечность не может простираться только в направлении своего величия, как это пытаются ей предписать учения гуманизма, солидаризмаи др., которые утверждают свои понятия, идеи, принципы, идеалы и ценности.

Человечность предполагает имманентную соизмеримость и включает всебя теневую тенденцию умеренного самоуничижения. Поэтому, в своем основании человечность - это столь же великое, как и ничтожное. Историяучит, что все великое начинается с малого. Великое перестает быть таковым,если оно охвачено «гордыней» и теряет свою соизмеримость с малым. Бесконечно великое и ничтожно малое - это два полюса, между которыми вертитсявся история человечности. Для этого человечеству постоянно необходимоностальгическое припоминание о той исторически утраченной тварности, вкоторой возникла и зародилась человечность. Это припоминание будет всегда сопровождать даже самые дерзкие искания, которыми так полна современная практика и наука.Безусловно, человечность в том или ином виде существует в каждом человеке.

Но здесь хочется спросить о том, какое место отводит сам человексвоей человечности? Имеет ли она в нем какие-то ограничения, или же онасуть сверхценность, не имеющая границ и пронизывающая в нем все? Знать ипочитать свою человечность, лелеять и пестовать ее в себе стремится не каждый. В таком случае человечность должна составлять общий ценностныйориентир жизни, чтобы не стать той разменной монетой, которой, порою,платят за мимолетное благополучие. Если это не так, то заключена ли в человечности самодостаточная целесообразность, или же это заурядное средство,прикрываясь наличием которого, человек демонстрирует себе и другим людям свое преступление над самим собой? На эти вопросы всегда сразу же93всплывают интуитивные ответы, но как невообразимо они могут меняться вразных условиях и состояниях? Все это убеждает в том, что во всех сферахжизни человека должно быть прочное место для обретения не только общепринятой, но и личной человечности.В человечности всегда заключена сокровенная и самодостаточная целесообразность, истоки которой довольно разные и многогранные.

Они одновременно могут проявляться столь неожиданно и внезапно, что трудно представить, как такая далекая друг от друга разнообразность и феноменальностьможет быть где-то сведена к одному целостному человечному бытию. В числе этих истоков человечности можно назвать истину, веру, надежду, любовь,дружбу, мудрость, совесть, справедливость, страдание и многое другое,что в уникальной жизни каждого человека переливается богатством всехсвоих достоинств.

Порою истоки человечности меняются местами с ее механизмами и движущими силами. Для одного человека совесть - это исток, отправной пункт его человечности, а для другого - это уже испытанный и давносформировавшийся механизм нормирования и упорядочения жизни, - своеобразный жизненный принцип поведения, позитивно связывающий в одноцелое все свои действия, - механизм, соединяющий свободу и ответственность как слагаемые единого нравственно устоявшегося образа жизни.

Но гдета линия, которая в разных жизненных ситуациях отделяет переход междуисточником и движущей силой человечности. Почему одно и то же действиеу разных людей может вызывать разные нравственные оценки с разбросом отнеобходимости поощрения до неизбежности наказания, - от головокружительного восторга для одного и до снедающего угрызения совести для другого, или до полного безразличия к этому у третьего? Почему человечность инвариантно оправдывает такое положение, при котором одна «векторная сила»может перекрываться другой; например, сила совести может нивелироватьсянеумолимой силой любви, или слепая сила воли с лихвой накрываться слабым шепотом разумной истины? Вряд ли совесть, или что-либо еще, взятое вчеловеке как само по себе, может быть универсальным критерием человечно-94сти? Здесь даже негативный ответ на этот вопрос скрывает в себе особый позитивный результат.Это видно, например, из того, что в любом цивилизованном обществевсегда формируется, а затем и институционализируется особый политический механизм правосудия, который по своему значению устремлен к справедливости и предназначен быть выше стихийного самосуда толпы, предписывающего неизбежность возмездия и безусловную синкретичность стыда исовести со статусом человечности.

В отличие от самосуда, правосудие игнорирует феномены стыда и совести, выводя их за скоки правового статуса человечности. Правосудие формирует и поддерживает лишь государственныйобраз справедливости, выводимой из государственных представлений о человечности. Но возведение правосудия в такую степень отрывает и удаляетее от исконной самотождественности со справедливостью. Это чревато тем,что правосудие может выходить за пределы человечности и действовать виных целях, постулируемых государством как аппаратом власти. Ведь некаждый проступок, даже получивший правовую оценку, расценивается истановится преступлением, так же как и не каждое преступление возникаетиз определенного проступка. Если правосудие выходит за пределы своихполномочий и преисполняется иным смыслом, то это уже судилище, в котором заключен злой умысел, вызванный субъективными интересами.

Здесьправосудие становится страшнее самосуда, возникающего как стихийныйпорыв общественно-эмоциональной волны, как внезапная, ответная, неуправляемая реакция массы людей (толпы) на возникающий раздражительпреступного деяния. Когда же страсти толпы утихают, то разум скромно раскрывает завесу с хода событий и обнаруживает тот предел человечности, который необходимо теперь продвинуть дальше, чтобы вытеснить очередноебесчеловечное действо из общепринятого бытия людей.Пока правосудие исторически выделялось из традиционной общественнойформы и переходило в форму самодовлеющего государственного институтавласти, то оно невольно получало фетишизированный, метафорический, иде-95ализированный статус. Это такой статус, в котором правосудие ценится превыше не только преступного бытия (деяния, события) как такового, но и превыше традиционного общественного бытия, где обитает стихийный самосудтолпы, а значит и превыше самой исконной справедливости, ради которойэто правосудие изначально возникало.Исходная природа правосудия связана с трансцендентными позициямиабсолютной социальной справедливости, на фоне которых стихийный самосуд толпы должен был полностью исключаться из социальной жизни традиционного общества.

Но в современном обществе вполне очевидным становится такой загадочный парадокс человечности, суть которого состоит в том,что в цивилизованном мире качество человечности уже больше не зависит отколичества людей, которые его формируют, будь это малые или великиенароды.Практическая реализация идеалов правосудия может привести его к такому состоянию, в котором правосудие теряет свой исконный истинный смысли выступает средством реализации деспотической власти. Формула императора Фердинанда – «Да свершится правосудие, да погибнет мир», - показывает яркий пример того, через какие дебри бытия прокладывала свой невообразимый путь история человечности.

Для прозорливого рока истории благиепожелания правосудия всегда скрывали за своими интенциями едва просматриваемую тропинку, влекущую в просвет вечности.Один из парадоксов человечности состоит в том, что сопровождающаяисторию вечная борьба между злом и добром становится более прозрачной иочевидной в современном тотально-информированном мире. Если преждеэта борьба представлялась внешней в отношении к статусу самой человечности, то теперь она со всей своей очевидностью разрывает, разделяет и поляризует человечность на такие ее крайности как величие и низость, бескорыстное великодушие и безудержная алчность.96Обычно в истории было так, что добро всегда более тесно связывалось сверой в человечность. Добро всегда оставляет открытой возможность для«искупления грехов» и исправления ошибок, какими бы эти грехи и ошибкини были.

Характеристики

Список файлов диссертации