Диссертация (1145195), страница 40
Текст из файла (страница 40)
Но я уступаю, ибо оно внезапнообернулось моей конечной целью!»296— говорит философ. Он продолжает: «Всамом деле, по всей видимости, и в глазах многих эротизм связан с рождением, своспроизведением жизни, неустанно восстанавливающей опустошения, принесенные смертью. Тем не менее верно и то, что животному, что обезьяне, чувственность которой иногда ожесточается, неведом эротизм.
Эротизм ей неведомкак раз постольку, поскольку ей недостает знания смерти».297 Вожделение, несомненно, является пиком утверждения жизни, которая бьет через край, и оргазм,осмысленный в качестве осуществления себя в другом, есть «маленькая смерть»,с которой сталкивается жизнь на в момент своей кульминации. Батай трактует296См.: Танатография Эроса: Жорж Батай и французская мысль середины XX в. (под ред. С.Л. Фокина.). СПб., 1994.C. 272.297Там же, с.
278.195«распущенность» древних в связи с сокрытым в ней райским началом, котороесвязано, с его точки зрения, с «незнанием о смерти».Далее, Батай полагает, что подобная «распущенность» противостоит дионисийской мистерии, которой свойственно слияние комического (стыда или запрета)и трагического (исступления или трансгрессии). «Греческие вакханалии, какпредставляется, выражали вначале опыт преодоления разгульного эротизма. Вначале дионисийство было неистово религиозно, вначале это было огненное движение, это было движение обреченных. Однако в общем это движение настолькомало известно, что трудно на самом деле точно определить связи культа Дионисаи греческого театра.
Не следует удивляться тому, что некоторым образом происхождение трагедии связано с этим неистовым культом. По существу своему культДиониса был трагическим».298Интересен в связи с этим неистовствующим дионисийством и взгляд Батаяна половой акт. Он считает его вполне рациональным и типичным видом человеческой дейтельности: «Совокупление влюбленных или супругов имело вначалелишь один смысл - смысл эротического желания: эротизм отличается от животнойсексуальной импульсивности тем, что он в принципе, так же как и труд, есть сознательное преследование цели; эротизм есть сознательное искание сладострастия».299 Это сознательное искание сладострастия Батай в качестве скрытой цели противопоставляет появившейся позднее цивилизованной полезной сексуальной деятельности, для которой рациональная цель заключается в продолжениирода.
Такой «запрет на эротическое», с одной стороны (смешной, постыдныйЭрос), и трагическое дионисийское исступление, с другой, наделяет Эрос, по мнению Батая, священным статусом «запретного плода»: «Средневековье выделилоэротизму местечко в своей живописи: оно водворило эротизм в ад! Художникитого времени работали для Церкви. А для Церкви эротизм был грехом. Эротизм298299Там же, с.
294.Там же, с. 282.196мог проникнуть в живопись в единственном виде: отмеченным печатью проклятия».300 Нам, однако, хотелось бы представить такой категоричной позицииконтраргументы.В самом деле, христианство, да и вообще авраамические религии в целом необожествляли вожделение. Плоть и плотские желания находили оправдание в связи с необходимостью продолжения рода, но даже и тогда половая связь признавалась греховной и требовалось покаяние.
Показателен один из эпизодов из Ветхогозавета: после того, как Содом был уничтожен в наказание за распущенность егожителей, и ангел вывел праведника Лота и его семью из города, дочери Лота решились родить детей от своего отца. Для сознания современного человека инцесткажется совершенно неприемлемым и не может быть оправдан ни при каких обстоятельствах. Важно, однако, иметь в виду, что в Писании эта история предваряется пояснением: «И сказала старшая младшей: отец наш стар, и нет человека наземле, который вошел бы к нам по обычаю всей земли» (Быт 19:31).
Из сказанного дочерью Лота мы можем сделать вывод, что существует причина, заставляющая дочерей Лота пойти на этот шаг и дать жизнь потомству, зачав от собственного отца. Причина эта кроется вовсе не в похоти и не в жажде удовольствий. Согласно одной из трактовок, дочери Лота посчитали, что с уничтожением жителейСодома и Гоморры на земле просто не осталось никого, кроме них, а значит онистремились к восстановлению рода человеческого.Тем не менее грех не перестает быть грехом, и для христианской аскезы,наследующей ветхому завету, наслаждение во имя наслаждения остается неприемлемым.
Впрочем, едва ли это означает, что христианство трактует телесные желания только как «сосуд мерзостный и греховный». Смысл христианской аскезызаключается в пожертвовании желаниями плоти во имя наивысшего таинства инаслаждения. По существу, перед нами новый вид мистерии, который придаетэротическому отклику совершенно иной сакральный статус. Если импульс жела300Там же, с. 301.197ния в самом деле зиждется на том, что «древнему человеку» ничего не известно осмерти или не ведом ужас перед ней, а вакхические таинства — на трагическомединстве Эроса и Танатоса, то христианская (авраамическая) чувственность ужетрактует возможность преодолеть смерть посредством стремления к любви.Именно в авраамической религиозной традиции человек представляется единымдуховно-телесным существом, природа которого не разделена на чистую и нечистую: именно ветхозаветные пророки осознали, что цель развития человека заключается в свободе и независимости, и Э.
Фромм справедливо замечает, что«идея единства человечества нашла свое первое выражение в истории созданиячеловека», а еще одно выражение «всеобщности человеческой расы может бытьнайдено в завете, который Бог установил с Ноем».301 «Греховное желание» в этойтрадиции — не плотская похоть вообще, а лишь победа, которую похоть одерживает над нашим стремлением к безусловной любви и настолько же безусловномужеланию. Христианство, говоря словами Ж.
Батая, не «водворило эротизм в ад», апреобразило его.Слова книги Песней Песней Соломона, ничуть не утратив своей чувственности, в христианстве понимаются в ключе бракосочетания Невесты (человеческой души) и Жениха (Бога): «Да целует он меня лобзанием уст своих! Ибо ласкитвои лучше вина» (Песн.
1:1); «Сотовый мед источают уста твои, невеста; мед имолоко под языком твоим <…>» (Песн. 4:11); «…ибо крепка, как смерть, любовь;люта, как преисподняя, ревность <…>. Большие воды не могут потушить любви,и реки не зальют ее. Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то онбыл бы отвергнут с презрением» (Песн. 8:6—7). Могло ли позволить себе сколько-нибудь схожую интерпретацию учение, которое сознательно ввергает эротизмв ад?Отводя сексу первое место, а соблазну — этой тонкой, глубинной эротической тяге, пронизывающей бытие — второе, наш рассудок допускает ошибки в301Фромм Э.
Вы будете как боги. М., 2013. С. 280.198отношении важнейших понятий. Подобная путаница, с нашей точки зрения, и послужила причиной суждения Жана Бодрийяра, в котором столь явно прочитывается досада: «…сексуальное в нашей культуре возобладало над соблазном и аннексировало его в качестве подчиненной формы. Наше инструментальное видение все вывернуло наизнанку. Потому что в символическом строе сначала идеткак раз соблазн, а секс только присовокупляется — вдобавок к соблазну, как егонечаянный прирост».302«Прямое сексуальное приглашение именно слишком прямолинейно, чтобыбыть правдой, и в то же время, в тот же миг отсылает к чему-то иному».303 Именно не вполне осознаваемой поэтичности эротического, соблазнительного начала«удается показать обходной маневр, петлю непристойности, непристойность каксоблазнительное украшение, т.
е. как “непостижимый” намек на желание». Ибодаже в речи и молчании влюбленных (Бодрийяр говорит, обращаясь к книге Ф.Дика) «есть нечто непостижимое, что заставляет желать».304 Мощнейшую, светлую силу желания мы могли бы уподобить благодати. Как и вообще всякой благодати, источником этой силы является Бог, способный как наградить ею, так иотнять ее. Вот почему если двое не осознают божественной, потусторонней, независящей от их воли природы эроса, любовь может причинить им страдания.Наиболее удивительная и по-прежнему остающаяся непознанной нами тайна эротического желания заключается в том, что любовь и желание даруются намвовсе не для страдания. Они суть сила, которая дана нам для со-причастия миру,ради преображения других и самих себя.
Страдания могут быть причинены нетолько лишением одного или обоих влюбленных благодати желания, но и эгоистическим, неосознаваемым стремлением объявить частное и ничтожное «хочу»одного-единственного человека тождественным тому желанию, которое соединяет нас. Вполне вероятно, что романтический тип «несчастного влюбленного»302Бодрийяр Ж.
Соблазн. URL: http://e-libra.ru/read/185086-soblazn.html.Там же.304Там же.303199формируется вовсе не отсутствием взаимности, не жестоким поведением его возлюбленного и даже не роком. Несчастный влюбленный претерпевает страдания всилу того, что его надежды не оправдываются, его представления оказываютсяложными. В своем исследовании любви Э. Фромм приводит выразительную цитату К. Маркса: «<…> В какие бы отношения с человеком и с природой вы ни вступали, они непременно должны быть определенным выражением вашей реальной,индивидуальной жизни, соответствующим объекту вашей воли. Если ваша любовьбезответна, то есть если ваша любовь не порождает любовь; если, проявляя своюлюбовь вы не добились ответа и не стали тоже любимы, — значит, ваша любовьнемощна, значит, она не удалась».305Гармоническая и миротворящая сила эротического желания — это сила, которая рождает во влюбленных чудо восприятия и со-причастия друг друга, и поэтому она играет в жизни инвалида целительную и социализирующую роль, едвали поддающуюся переоценке.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
