Диссертация (1145183), страница 78
Текст из файла (страница 78)
Тем самым мы имеем дело скосвенным свидетельством наличия у способности суждения в целом рассудочногоаспекта, ибо обратное выглядело бы совершенно непонятно или даже нелепо – судитьбез рассудка, хотя бы взамен ему предлагалось понятие разума705. Безусловно, ниэтические, ни эстетические суждения в отличие от суждений теоретического разума неспособны предъявить нам объективное знание. Тем не менее им присуща априорнаянацеленность на него, или более того, уже его присутствие, правда, смутное, а посемунеэксплицируемое в доказательной форме. Поэтому такие суждения тоже не обходятсябез участия работы рассудка и осуществления (не всегда явного) логических операций.Возражение может вызывать лишь попытка превратить эти операции в определяющийкритерий личности, но этого Кант своей критикой как раз таки старается избежать.действия были, хотя бы и оспариваемые как не столь однозначные и очевидные.
Если же иметь в видупринципиальность гуманистической позиции самой Аренд, то, казалось бы, даже простое постулирование такихидей не должно было бы позволить ей, по крайней мере, возвеличивать, если уж не осуждать, этого политическоголидера. Любопытно в этой связи восклицание Арендт о соглашательской позиции Папы Пия XII в отношении рядадействий гитлеризма как свидетельстве «катастрофической потери всякого чувства реальности» (Аренд Х.«Наместник»: вина – в безмолвии? // Арендт Х. Ответственность и суждение.
С. 285). Но не выходит ли, что точнотакже она сама не замечает, как утрачивает это чувство?705И действительно, если отвлечься от кантовской концепции, то традиционное формально-логическоепредставление о суждении связывает его с возможностью утверждения истинности или неистинности, т. е.напрямую отсылает нас к теоретическому разуму в классификации Канта. Это будет очередным свидетельствомтого, что разрыв теоретического и практического разумов принадлежит исключительно к методологическомупорядку, что абсолютное различие своей оборотной стороной имеет тождество, поэтому основная задача критикисостоит в том, чтобы «показать в одном общем принципе единство практического разума со спекулятивным, таккак в конце концов мы имеем дело с одним и тем же разумом, который должен иметь различие в применении»(Кант И. Основы метафизики нравственности // Кант И.
Соч. в 6-ти т. Т. 4. Часть 1. С. 226). Соглашаясь с этимтонким и глубоким положением, не позволяющим односторонне оценивать философию Канта, мы все жесклоняемся к тому, чтобы дать обобщающее представление о ней как о преимущественно спекулятивнорациональной.307Когда Кант проводит различие между определяющей и рефлектирующейспособностью суждения, то более высокому в социальной и культурной иерархииуровню развития ума будет соответствовать определяющее суждение, а более низкому –рефлектирующее: «Способность суждения можно рассматривать либо просто какспособность рефлектировать согласно некоторому принципу о данном представленииради понятия, возможного благодаря этому, либо как способность определять лежащее воснове понятие данным эмпирическим представлением»706. При выборе такойдифференциации в качестве отправной точки для последующего рассмотрения, большийинтерес вызывает, как показывает Х. Арендт 707, именно рефлективное суждение,обеспечивающее и устанавливающее специфическое отношение между всеобщим иособенным, узловым моментом которого оказывается особенное.
В суждении обособенном усматривается и презентируется всеобщее, но удивительно, что при этом емуне присуща познавательная сила: «На деле способность суждения подводить особенноеподобщее,узнаватьвчем-тослучайпроявленияправилалогическинедемонстрируется»708. Здесь-то и обнажается неясность онтологического статусаспособностисуждения,болеетого,«выясняется,чтокантовскоеразличениеопределяющей и рефлектирующей способности суждения небесспорно»709.В самом деле, можно хотя бы озадачиться степенью адекватности использованияприлагательного«рефлективное»из-завозникающегоподозрения,насколькоспособность к такому суждению может быть связана с человеком, имеющим слабыеинтеллектуальные возможности, потому что сложилось представление о рефлексии како рассудочном акте, действии достаточно развитого, логически оперирующегомышления.
Однако такое сомнение снимается самим Кантом, который оговариваетвозможность понимания его и на уровне инстинкта: «Рефлектирование (котороесовершается даже у животных, правда, только инстинктивно, а именно не поотношению к понятию, получаемому благодаря этому, а по отношению к определяемойэтим склонности) так же требует для нас принципа, как и акт определения, при которомпонятие об объекта, положенное в основу, предписывает способности суждения правила706Кант И.
Первое введение в критику способности суждения // Кант И. Соч. в 6-ти т. Т. 5. С. 115.См.: Арендт Х. Лекции по политической философии Канта. СПб.: Наука, 2012. – 303 с.; Арендт Х.Ответственность и суждение. М.: Изд. Института Гайдара, 2015. – 352 с.708Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М.: «Прогресс», 1988. С. 73.709Там же. С.
74.707308и, следовательно, заменяет принцип»710. Здесь немецкий философ отдает дань уваженияДекарту, который ввел в лексикон своего механистичного учения о природе слово«рефлекс», и по сей день используемое в биологии и психологии. Но в этом нюансезаключена опасность попадания в ловушку при истолковании кантовского пониманияразума, с которым, очевидно, связывают доминирование рациональной силы. Таков«дух» кантовского мышления.
Даже в тех случаях, когда в отношении ряда сфер жизничеловека, таких как эстетическая, этическая или религиозная, делаются заявления, чтоони лежат за пределами действия логизированного рассудка, нам трудно избавиться отощущения, что он и там сохраняет свою власть. В итоге, имея под ногами столь зыбкоеоснование, мы вынуждены постоянно остерегаться делать поспешные шаги ввыдвижении однозначных выводов.И все же произведенное Кантом ограничение забегающего вперед и теряющегосяв спешке разума трудно переоценить, потому что в режиме рефлексии высвечиваетсямысль о том, что наша способность схватить свою ограниченность является лакмусомнашей способности видеть себя и другое.
Осознание своей ограниченности становитсяпринципомдифференцированногоиконтингентногоотношениякмиру,неутрачивающего при этом своего единства. Через это открытие обнаруживаетсяпродуктивная роль и самого «слепого пятна», способного показаться себе осознанным,благодаря чему создается условие для понимания его в качестве возможнойметодологической функции. «Слепое пятно» есть маркер границы разума, позволяющийвылечить от ослепления idée fixe, и, прозрев, признать другого и примириться с ним. Ивозможность достижения этого не ограничивается только эстетической способностьюсуждения.В этой связи помимо проявления теоретической строгости при констатацииглупости, существует более чуткое и, на наш взгляд, верное определение этого явления– вера в самом широком культурно обобщающем смысле слова (т. е.
ею может оказатьсяи миф, и мнение, и общее чувство711 (здравый смысл712), и убеждение, и «животная710Кант И. Первое введение в критику способности суждения. С. 115.«…Ни зрение, ни вкус не могут отличить белое от сладкого, поскольку для того, чтобы отличить две вещи,необходимо распознавать ту и другую. Поэтому вынесение суждений приписывается общему чувству, к которому,как к общему знаменателю, сводятся схватывания всех чувств и которым воспринимаются все интенции чувств(как когда кто-либо видит, что он – видит)» (Фома Аквинский.
Сумма теологии. Часть 1. Вопросы 75-119. Киев:Эльга, Ника-Центр, 2005. С. 87-88).712Краткий обзор истории здравого смысла см.: Гадамер Х.-Г. Истина и метод. С. 61-72.711309вера»713, и собственно религиозная вера, или, что будет совсем неожиданно ипарадоксально, – беспредпосылочное начало, ученое незнание, интеллектуальнаяинтуиция, мудрость и т.п.714).2.3.Моральная проблематизация абсолютизации частногоУчитывая, что сильное влияние на философию Х. Арендт оказало кантовскоеучение о способности суждения, для чуть более подробного разбора указанногопарадокса мы останемся в рамках кантовского категориального аппарата, хотясущественноскорректировавегосодержание.Такоеизменениевпониманииспособности суждения в нашем случае обусловлено в первую очередь трудностьюнахождения в классическом философском дискурсе прямого аналога феномена «слепогопятна» мышления.
Но допустимость такого хода для решения поставленных проблемпродемонстрировала сама Х. Арендт, которая не всегда последовательно и, хоть сдопустимой, но с вольностью оперировала положениями философии Канта.Мы полагаем, что при всех необходимо сделанных оговорках, у Кантаспособность суждения, как и все иные стороны человеческого бытия, реализуется подэгидой теоретической рациональности715. Тем не менее крайне важно, что последняявопреки своим претензиям ограничена.
Осознание этого и желание достичь строгостипонятий приводит Канта к необходимости описать эту отграниченную область – к нейначинают относиться эстетическая и практическая сферы, существование которыхзадумывается определить внерациональными принципами. Несмотря на то, чтоосознаниеграницневсегдапозволяетстрогособлюстиразграничениевзаимоограничивающих сфер (теоретическая, практическая и эстетическая), а это неспособствует вопреки уверениям в полной мере признать внетеоретический характердвух сфер, факт самого ограничения как принципа имеет неоценимое значение.
Однакоэта противоречивость тоже весьма симптоматична, подводя нас к мысли о713См. разъяснение смысла данного концепта в: Мерло-Понти М. Видимое и невидимое. Мн.: Логвинов, 2006. С. 9154.714См., например, удивительное для сциентистски ориентированного мыслителя признание равноправия проблемзнания и веры: «Проблема истинности знания совпадает по своей сути с проблемой истинности веры. Здесьфактически одна проблема» (Дубровский Д. И.
Проблема идеального. Субъективная реальность. М.: Канон+, 2002.С. 292).715В подтверждение такого видения сошлемся на Х.-Г. Гадамера: «Традиционное приписывание более высокогоранга рациональному понятию, а не недемонстрируемому эстетическому представлению столь сильно, что даже уКанта возникает ложная иллюзия предшествования понятия эстетической идее там, где, однако, вообще ведущаяроль в игре способностей отводится не рассудку, а воображению»» (Гадамер Х.-Г.
Истина и метод. С. 96).310существующем их всех единстве, которое на уровне мышления дается как различенное.При этом само единство не застраховано от порождения своих издержек, что весьмаудачно подметил С. Жижек, пытаясь объяснить приблизительно тот же, как и в нашемслучае с Х. Арендт, феномен «слепого пятна» мышления М. Хайдеггера, поддержавшегонационал-социализм: «По выражению самого Хайдеггера, те, кто подходят слишкомблизко к отологической Истине, обречены ошибиться на онтическом уровне – но в чем?Как раз в вопросе разделения онтического и онтологического.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
