Диссертация (1145183), страница 33
Текст из файла (страница 33)
Чуть позже, в 1943 году в лекциях о Гераклитеэтот же подход находит свое отражение в отношении природы: «…Мы не можемсказать – как кому-то легко могло бы показаться – что Гераклит ‖влагает‖ в θύζιρ‖личные‖ивообщечеловеческие‖переживания‖…,…будтов‖природу‖‖втолковывается‖ некое человеческое отношение… Отстаивая это вполне обычноесоображение, мы ведем себя так, как будто все, что отличается благосклонностью иготовностьюдаяния,–собственность‖субъекта‖,которыйимеетнаэтопреимущественное право; …тогда как на самом деле такая ситуация длится только тристолетия…»230.Сущее здесь близко по значению ко всему вещному, данному фактически, так илииначе зримо явленному, и в гегелевском варианте сближается с наличным бытием, счувственно-воспринимаемым. Историко-философские штудии Хайдеггера показывали,что в истории философии постепенно происходило смещение в сторону отождествлениябытия и сущего, особенно после Аристотеля, который ввел в качестве основыпонимания бытия – первую сущность, т.
е. когда бытие предлагалось мыслить черезсоотношение раздельно данных сущих, с чем и должно было быть согласовано нашепознание. Таким образом, познание заключалось в правильном занятии познающимотношения к единичному сущему, благодаря чему прояснялось бы и бытие каксущность.Но подобная стратегия подстраивания познания под сущее преобразовалась вподстраивание сущего под нашу познавательную позицию.
Со временем произошлоизменение и в понимании сущности, которая стала связываться уже не с единичнымсущим, а с неким глубинным содержанием, которое выявляется в явлении или в сущем входе совершенствования наших методов познания. Сущность становится тем, чтообнаруживается вне зависимости от второстепенных наслоений, присущих явлениямили сущим (вещам).
Например, сущностью человека объявлялась разумность,сущностью материи – тяжесть или протяженность и т. п.229Хайдеггер М. Время картины мира // Хайдеггер М. Время и бытие. С. 50.Хайдеггер М. Гераклит. 1. Начало западного мышления. 2. Логика. Учение Гераклита о Логосе. СПб.:«Владимир Даль», 2011. С. 165.230130Примечательно, что эта логика отождествления бытия с сущим и сущностьюнаходит свое отражение в языке, в частности, процесс этого слияния хорошо виден напримере английского языка. В переводе хайдеггеровского понятия «бытие» (Sein)(например, в «Введении в метафизику») чаще используется слово «Being», причемименно с большой буквы. Для передачи понятия сущего (Seiende) используется все тоже being, а также выбранный для него ближайший аналог – thing.
В результатепредлагаются три варианта перевода слова «сущее»: 1) «beings» – отсылка к сущему вомножественном числе; 2) «being» с маленькой буквы – сущее в единственном числе.Здесь может озадачить мотив, по которому в одном случае переводчиком используетсямножественное число, а в другом – единственное, хотя и в том и другом случае речьведется об одном и том же – о сущем. «Beings» является указанием не на какое-тоотдельно взятое сущее, а на множество отдельно взятых всевозможных (т. е. даже тех,которых мы не знаем и о которых даже догадываться не можем, однако, если будетиметь место совпадение их характера существования с теми сущими, о которых мыосведомлены, то они автоматически также должны быть причислены к известным ужесущим) сущих, обобщенных общим понятием «beings»; 3) «thing» – слово, посредствомкоторого сущее конкретизируется и тем самым отождествляется с вещью (выбор этогослова определяется контекстом, т.е.
когда приводится пример с деревом, то вполнелогично дальше его, как сущее, обозначать с помощью слова «вещь» – «thing»).В случае с Сартром само бытие не переводится при помощи графической эмфазы,т. е. почти везде «being» пишется с маленькой буквы. Отсюда проистекает трудностьопределения, о каком бытии ведется речь – о бытии как бытии или о бытии как сущем,ведь сущее как нечто существующее не тождественно бытию. Чаще всего этозатруднение разрешается контекстом, приходится полагаться исключительно наязыковое и философское чутье.
Ситуация немного облегчается, когда мы имеемсочетание бытия и сущего. Переводчик в отношении сущего использует слово «theexistent» (например, «being of existent» (бытие сущего) или во множественном числе«being of existents» – бытие сущих), понимая под ним феномен, явление. В это слововписывается и «вещь», и какое-то событие как факт, вообще, нечто конкретное, кактаковое. Но в целом, все эти языковые способы закрепления понятия бытия и сущегоиллюстрируют ту ситуацию забвения бытия, о которой писал Хайдеггер.
Язык здеськонстатирует утрату философского различения одного от другого.131В русле предложенного рассмотрения хайдеггеровское значение сущего уже несовпадает с тем значением, которое приписывалось ему познающим субъектомклассической рациональности. Когда бытие представало как субординационноесмешение субъекта и сущего, то сущее, как категория, уже не вполне и напрямую моглобыть отождествлено с вещью. Бытие вкупе с сущим изменялось и делалось зависимымот изменяющейся познавательной установки, присущей той или иной эпохе. Хайдеггерхочет определить бытие сущего и само бытие вне зависимости от возникающихкультурных топосов познающего субъекта. Для него бытие не является ни вещью, нисущим, ни сущностью.
Оно есть такое присутствие, которое позволяет раскрыватьсявсякому сущему в том, что он есть и как оно есть, располагаясь по отношению к немукак бы перпендикулярно, пребывая в качестве своего рода арматуры, но при этом незацементированной существованием сущего. Ровным счетом такое же положениезанимает в экзистенциализме Сартра и взгляд. Он не является ни человеком, нирефлексивным сознанием, ни его сущностью. Сартр лаконично описывает то, как можнопонять его онтологический статус – он есть «сбоку сознания»231.Таким образом, Сартр разделяет стремление Хайдеггера переиначить привычнуюфилософскую терминологию, сложившуюся за 2,5 тыс. лет, хотя сам на такого родатотальное переименование не решается; он признает необходимость замены термина«категория (понятие)», предшествовавшей гносеологии, на термин «экзистенциал», чтопозволяет ему изъять понятие «взгляд» из области исключительно рациональногоподхода.
В измененном терминологическом модусе, когда понятие интенциональноститрансформируется в экзистенциал «взгляд», содержится подоплека конкретногосуществования, питающегося соками самой жизни, а не водами отвлеченностейлогических операций мышления. Если классическая философская рефлексия мыслилавозможное понимание чего бы то ни было только через посредство чистого мышления,то в экзистенциализме предлагается возможность понимания из непосредственностисамого жизненного переживания, грубо говоря, как бы пропуская через собственнуюшкуру, я получаю доступ к пониманию существа дела, без предваряющей егокатегориальной обработки. Для Сартра важно показать, что познающий субъект неоторван от конкретной вовлеченности в жизнь, от связи с миром вещей, но в дополнение231Сартр Ж.-П.
Бытие и ничто. С. 295.132к этому является еще и путѐм к тому, что не тождественно существованию самих вещейв их бытии-в-себе.Этому же умонастроению Сартра был созвучен и ряд принципиальныхутверждений Мерло-Понти232. В философии Мерло-Понти обращает на себя вниманиеуказание на некоего «некто, во мне воспринимающем», заставляя задаться вопросом обэтом «некто». Следует ли нам принимать за него только человеческого субъекта,которого Мерло-Понти как раз таки стремился децентрировать? Другая высказаннаямысль Мерло-Понти о том, что «"в-себе" может появиться только после того, какпоявится другой»233, также в полной мере применима к развиваемым соображениямСартра, рассматриваемыми нами ниже.«Бытие и ничто» содержит в себе достаточно оснований, чтобы пониманиедругого ограничивалось рамками только человеческого бытия.
К примеру, состояниестыда Сартром связывается лишь с человеческим бытием, что соответствуетпривычному представлению, согласно которому мы не стыдимся перед вещами. Наповерхности Сартр не решается приписывать подобные переживания сподручносущему, чтобы соблюсти условия различения. Очевидность данного различия делаетвесьма сомнительной попытку представить бытие-для-себя в качестве сущностнойхарактеристики, принадлежащей и бытию-в-себе, так как последнее не создает своимприсутствием интерсубъективную ситуацию: «Стыд есть открытие другого не поспособу, которым сознание открывает объект, но по способу, которым один моментсознания предполагает сбоку другой момент как свою мотивацию»234.Тем не менее «стыд… является признанием того, что я есть тот объект, накоторый смотрит другой и судит его»235. Здесь важно указание на ощущение человекомсвоей объектности (бытия-в-себе), которое проистекает от осознания человекомсвободы другого, ответственной за объективацию.
Привычно полагается, что никакаяобъективация не может исходить от соприсутствующих со мной объектов, но как раз232«…Если бы я захотел точно выразить перцептивный опыт, мне следовало бы сказать, что некто во мневоспринимает, но не я воспринимаю» (Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб.: «Ювента», «Наука»,1999. С. 276-277); «Уже плоть вещей говорит нам о нашей плоти и о плоти другого – Мой "взгляд" является однойиз этих данностей "ощущаемого" и сырого, примордиального, мира, противостоящей анализу бытия и ничто…Восприятие… одновременно является спонтанным бытием (вещью) и бытие-собой ("субъект")» (Мерло-Понти М.Рабочие записи // Мерло-Понти М.
Видимое и невидимое. Мн.: Логвинов, 2006.С. 269-270); «видение начинается ввещах» (Там же. С. 353).233Мерло-Понти М. Философ и его тень // Мерло-Понти М. Знаки. М.: «Искусство», 2001. С. 192.234Сартр Ж.-П. Бытие и ничто. С. 295.235Там же. С. 284.133таки это является экзистенциальной мнимостью, возникающей из-за присутствия болееактивного начала (бытия другого сознания), нежели бытие объекта.
Сознание другогоможет превратить меня в объект, хотя таковым я все же не являюсь, и я буду переживатьсебя как объект, хотя и содержу внутри себя интенцию субъекта: «Таким образом, яобъект-для-меня есть я, которое не является мной, то есть не имеет свойствсознания»236. Но это вполне может означать, что любой объект содержит в себе«закаменевшее» сознание, несмотря на то, что мы соглашаемся с тем, что«рассматриваемое-бытие не может… зависеть от объекта, который обнаруживаетвзгляд»237.Таким образом, метод «мифологической вычитки» позволяет показать, чтопроблематика интерсубъективности может залегать в более глубинных слоях, нежелиобнаружение ее на поверхности взаимодействия людей. Стремление отождествитьописанный Сартром взгляд только с человеческой позицией (как это мы находим впункте, озаглавленном «Взгляд»238), с нашей точки зрения, является своеобразнымупрощением тех интуиций и идей, которые проявляются при тщательном разборе ипродумывании «Бытия и ничто», точно также, как это происходит в случае расхожейссылки на то, что сартровская «попытка совместить эти два начала (бытие-в-себе ибытие-для-себя.–И.К.)приводитегокпротиворечию,показывающемувзаимоисключающую природу этих категорий»239.Сартру, как любому настоящему философу, с умыслом или без оного присущаспособность к мистификации и продуцированию парадоксов.