Диссертация (1145183), страница 29

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 29)

Перед нами изнутри них самих раскрываютсяразличные индивидуальности, вводящие нас во внутреннюю жизнь их сознания, совсеми их мыслями, эмоциями, интересами и переживаниями. Но из особо ничем непримечательного рассказа обо одном дне светской дамы, готовящейся к встрече гостей,следует удивительный результат, достигнутый за счет, как может показаться, всеголишь технических средств, примененных писателем.Введением определенных стилистических приѐмов, возникает неожиданныйэффект, что все эти индивидуальные сознания существуют не обособленно друг от друга,а в некоем переплетении, смешанно между собой, утрачивая непосредственного«владельца» или источника этих переживающих состояний сознания.

Здесь перед намивырисовывается как бы сознание само по себе, мышление как таковое, ничейная мысль,которой нередко ставится в соответствие понятие бытия, а мышление их единстватрадиционно становится горизонтом философии. Мы имеем сознание, которое уженевозможно никому конкретно приписать, несмотря на то, что оно всегда обнаруживаетсебя в конкретных персональных проявлениях. Когда мы не рефлексируем само по себемышление, не выходя за рамки его внешних границ, связанных с нашейиндивидуальностью, то такое немыслие является нашей несвободой. В ничейном жесознании, дающим о себе знать через наше индивидуальное участие, нам открываетсясвобода.

Обобщающееся мышление всегда дается в множественности своей данности,114что блестяще, вполне в феноменологическом духе было показано английскойписательницей.Приведем всего лишь несколько фрагментов из данного произведения, хотя дляполноты картины и для лучшего понимания возникающего эффекта его стоит читатьпоследовательно и целиком. Хорошо известно, что при рождении литературного жанра«потока сознания», к чему имела самое непосредственное отношение В. Вульф,появились новые художественные средства, с помощью которых можно было решатьдуховные задачи, стоявшие перед творцом в изменившихся культурных и социальнополитических обстоятельствах.

Используемый Вульф синтаксис, слабо обозначенныепунктуационные различия между прямой и косвенной речью и другие приемыпостепенно стирают грани, отделяющие героев друг от друга, погружая их всуществование как бы в одном сознании, вещающем их голосами и о них, не стирая приэтом их представлений об автономии и самостоятельности.

И это не хитрость чьего-товозвеличенного в степени ума, так как это мысль ничья, она бессубъектна, а значит,принципиальнонепричастнаяобмануиманипуляции.Показановызреваниесопричастности всех в одном мышлении, распределенном во множестве субъектов,причем в таком смешении имеется дело с непотерянностью ни того (единства), нидругого (множественность). В следующем далее фрагменте все выделения сделанымной, чтобы подчеркнуть неявные стилистические переходы, плавно распыляющиесубъекта речи и действия: «Элизабет ждала автобуса на Виктория-стрит.

Онарадовалась, что вырвалась из магазина. Домой ей идти пока не хотелось. Хорошопогулять немного на свежем воздухе. Надо сесть в автобус. И уже, пока она стояла наостановке в своем превосходно сшитом плаще, – начиналось… Уже начинали еесравнивать с тополями, и ранней зарей, и гиацинтами, ланями, текучей струей исадовыми лилиями; а это страшно отравляло ей жизнь, потому что она мечтала делатьчто вздумается в деревенской тиши, а всем хотелось ее сравнивать с лилиями, и еезаставляли ходить на приемы и торчать в этом жутком Лондоне, когда так хорошо вдеревенской тиши только с отцом и собаками.Автобусы налетали на остановку, замирали, трогались с места, вульгарно сверкаякрасным и желтым лаком. В какой сесть? В общем, все равно. Лишь бы непротискиваться. Элизабет предпочитала покой.

Ей именно живости не хватало, но глазау нее были прекрасные, китайские, восточные глаза, и с такими плечами и осанкой,115говорила ее мать, она всегда выглядела прелестно; а в последнее время, особенно повечерам, когда разговор занимал ее (взволновать ее, впрочем, не удавалось), онаказалась почти красавицей – величавая, тихая. Но о чем она думала? Все влюблялись внее, она же не в шутку скучала. Из-за того что – начиналось. Мать видела – начиналиськомплименты. То, что ей в самом деле наплевать на поклонников – и на тряпки, кстати,тоже – даже беспокоило Клариссу, но, может, так оно лучше, может, все эти морскиесвинки, щенки со своей чумкой и создают ее очарование? А теперь еще дружба этанелепая с мисс Килман.

Ничего, думала Кларисса в три часа дня, читая барона Марбо,потому что сон к ней не шел, ничего, значит, есть у девочки сердце.Вдруг Элизабет шагнула вперед и очень уверенно, прежде всех, влезла вавтобус»208.Итак, мы имеем дело то ли с потоком мыслей только Клариссы, то ли большаячасть размышлений принадлежит Элизабет или, ни то, ни другое, а все это целикомсодержание авторской речи с вставкой мыслей Элизабет и Клариссы. В конечном итоге,при такой неопределенности, мы получаем простой факт бытия сознания, в которыйвтягиваются не только люди, но и вещи: «Биг-Бен пробил полчаса.

Как этопоразительно, странно, да, странно и трогательно: вот старушка (а они ведь давнымдавно с ней соседки) отошла от окна, будто Биг-Бен ее оттянул, канатом. Огромный – аведь тоже связан с этой старушкой. Вниз, вниз, вниз, в гущу обыденщины падает персти делает миг важным. Старушку, Кларисса решила, звук просто понуждает двигаться –но куда? Кларисса следила за ней глазами, когда она отошла от окна. Вот белый чепчикмелькнул в глубине комнаты. Она там еще, в комнате, ходит. И к чему тут символ веры,и молитвы, и макинтоши? Если, думала Кларисса, вот оно – чудо, вот она – тайна:старушка, и она копошится и передвигается от шифоньерки к трюмо.

Ее еще видно. Ивысшая тайна, в которую Килманша якобы проникла или Питер якобы проник, ноКларисса-то знает – ничего подобного, и отдаленно они не проникли, – ведь высшаятайна – вот она: здесь одна комната; там другая. Ну и может религия в это проникнуть?Или любовь?»209.Более прямое подкрепление сделанного вывода о ничейности сознания даетдругой фрагмент: ««Как-то Кларисса…, у которой в те времена стремительно менялось208209Вульф В.

Миссис Дэллоуэй / Пер. с англ. Е. Суриц. СПб.: Азбука-классика, 2004. С. 144-145.Там же. С. 136-137.116настроение – то она в отчаянии, то сияет… – … сочинила целую теорию… Ей хотелосьобъяснить это чувство досады: ты никого не знаешь достаточно; тебя недостаточнознают. Да и как узнаешь другого? То встречаешь человека изо дня в день, то с нимполгода не видишься или годами. Удивительно – он соглашался с Клариссой, – какнедостаточно мы знаем людей. И вот, на Шафтсбери-авеню, в автобусе она сказала: оначувствует, что она – всюду, сразу всюду. Не тут-тут-тут (она ткнула кулачком в спинкуавтобусного кресла), а всюду.

Она помахала рукой вдоль Шафтсбери-авеню. Она – вэтом во всем. И чтобы узнать ее или там кого-то ещѐ, надо свести знакомство кой скакими людьми, которые ее дополняют; и даже узнать кой-какие места. Она в странномродстве с людьми, с которыми в жизни не перемолвилась словом, то вдруг с женщинойпросто на улице, то вдруг с приказчиком, или вдруг с деревом, или с конюшней.

Ивылилось это в трансцендентальную теорию, которая, при Клариссином страхе смерти,позволяла ей верить – или она только так говорила, будто верит (при ее-тоскептицизме), что раз очевидное, видимое в нас до того зыбко в сравнении с невидимым,которое стольким со всем еще связано – невидимое это и остается, возможно, в другомчеловеке каком-нибудь, в месте каком-нибудь, доме каком-нибудь, когда мы умрем.Быть может – быть может»210.Нечто схожее с этой идеей единства сознания как бытия и мира мы находим вопыте и других культур, например, в системе обучения и дрессуре владением мечом усамураев. Тысячеразовые ката с мечом направлены на то, чтобы в один прекрасныймомент перестать быть конкретным телом, отделѐнным от совершаемого этим теломдвижения, чтобы стать телом самого движения, самим мечом.

Когда достигнута такаяконцентрация и во владении собой ты в ключевой момент другому предстаешь орудием,другой, имеющий разум, увидев это, должен удержаться от столкновения. Тогда изсредства смерти оружие преобразуется в источник жизни. Нет разделенностивнутреннего-внешнего, я-другой – есть только само движение с абсолютностью(полнотой) его природы, которая ему и присуща как мысли-телу. Как следствие, нерассчитываемый (в силу невозможности такого расчета за отведенный краткийпромежуток времени боя) удар совершается абсолютно точно, поражая противника,если он все же решился на атаку.

Но в тот миг, когда ты вышел из полного «ухода» вдвижение, растождествился с ним и внес раскол между ним и собой, отождествился с210Там же. С. 162-163.117собой эмпирическим и упустил нить жизни, которой в этот момент становится движениемечом, за этим, скорее всего, последует потеря себя, так как соперник окажется точнее.И этот раскол, аберрация в восприятии реальности никуда не исчезает, и в первомгуссерлевском подходе как раз и обрисовывается факт повседневно обнаруживающейсяпретензии и ее инерции, свойственной «я».

Предобморочное состояние можетпослужить одним из примеров, указывающим на специфику переживаний тела, которое«я» изымает из бытия мира, и проистекающих из этого конститутивных актов. Всамонаблюдающей регистрации стадий предобморочного состояния вскрывается работамеханизма замыкания внутренней жизни посредством преобразования ее существованияиз временного в пространственный модус. Поток времени внутренней жизниостанавливается в рядо- и соположенность его частей, конституируясь в пространство.Тело, как пространство, оказывается застывающим временем, способствующимзакреплению идентификации «я». «Я» получает зримое основание самообнаружения иманифестирования своей собственной позиции в бытии, превознесение которойоборачивается еще большим отрицанием своей связности с телом.

Первичное появление«я» в паре с телом закладывает фундамент и для последующего отделения и отличения«я» от тела. Но по-прежнему и именно через тело, пространство «живого» времени,удостоверение своего «я» констатируется обращенными ко мне внимающимивзглядами, видящими и собирающимися на теле. Подобную же востребованностьдругого мы находим и в экономической онтологии К. Маркса, хотя на иных основаниях,о чем пойдет речь в конце второй части.Таким образом, в отношении картезианского мыслящего «я» и кантовскоготрансцендентального «я» мы вполне могли бы сказать, что, несмотря на то, что в жизниони сопряжены со временем, по своей природе все же существуют вне времени ипространства, в идеале совпадая с внемирным существованием, обнаруживаясь в мирелишь привходящим образом.

Характеристики

Список файлов диссертации