Диссертация (1145159), страница 85
Текст из файла (страница 85)
В противоположность Г.М., утратившемуэксплицитную память, но не способность овладевать новыми навыками, то есть своего рода «память как»,713386сказанное в речи полагается тем, что мы знаем; это различие определяетсяпредшествующим сказанным, тем самым забытым в речи другого, что мыприсваиваем как значение своих слов – как то, что мы хотим сказать.3.5.3.
Господство забытогоМы учимся у других правильно использовать слова, но прежде присваиваемсебе право голоса, оставленную другими позицию речи, которая оживает иприпоминается в наших словах, хотя ее значимость невозможна также безотсылки к забытому. Изначально забытое в смысле Хайдеггера и Левинасанаходит меру в отношении с близким другим, в голосе другого, которыйсоставляет содержание нашей собственной речи. Взгляд другого наделяет наслицом, отсутствие другого наделяет правом голоса и речью от первого лица, но вдействительности нет ничего более принудительного, чем это отсутствие,предписывающее правило повторения другого и ответственности за себя переддругим, самодисциплинирования и воспитания в себе способного к памяти изабвению Я.
Таким образом, свидетельство забытого выходит за рамкифундаментальной онтологии и метафизики Другого, и заданный еще Ницшевопрос о социальном культивировании памяти ставится теперь как вопрос особойсоцио-политики памяти, или меморо-политики, как ее назовет Ян Хакинг поаналогии с био-политикой Мишеля Фуко.Необходимым введением к исследованиям подобного рода служит концепцияколлективной памяти, разработанная Морисом Хальбваксом. Книга Хальбвакса«Социальные рамки памяти» выстраивает социальную онтологию памяти,направленную против бергсоновской концепции длительности и чистоговоспоминания.
Бергсон видит силу настоящего в сжимании прошлого и порыведлительности, порождающем новые формы жизни, для Хальбвакса, напротив,инициатива на стороне настоящего, поскольку именно оно задает рамкивоспоминания и извлекает из прошлого лишь те идеи и образы, что отвечаютборхесовский Фунес застывает как раз в невозможности «забвения что» и, как следствие, в неспособность «бытькак».387интересам социума 715. Стоит признать, что и Бергсон считает прошлоебессильным вне действия настоящего, но Хальбвакс идет гораздо дальшеБергсона, настаивая на том, что область чистого воспоминания такжеопределяется социальными рамками, как и сновидения, которые воспроизводятсялишь потому, что и во сне не умолкает дневная речь как социальная страховка всмутном пространстве памяти716.В этом подчинении прошлого настоящему сказывается не только неприятиеасоциальной памяти отдельного человека, бессвязности переживаний,совершенно незначимых или даже опасных своей неупорядоченностью ииндифферентностью к коллективному организму, но, в большей мере, забота осоциальной идентичности, ее утверждении и сохранении.
Общество не стремитсярассеять прошлое в настоящем, а, наоборот, принуждает помнить, требуетуважения к памяти и любви к прошлому, как если бы это был единственныйспособ для индивида не только оставаться частью социума, но и сознаватьпринадлежность обществу как условие своего бытия. Рассказ о прошломпринадлежит не только к порядку социальных практик, но и личному опыту,поэтому задачей реконструкции прошлого является такое соединениесоциального и личного, которое будет усвоено индивидом в мифе об изначальноблагой природе социума, его незаменимой и спасительной роли для каждогоиндивида 717.
Как и индивидуальная привычка, коллективная память формируетсяпод знаком изначального успеха, выделяющего и сохраняющего то, что значимо иценно и отсеивающего все, что опасно и разрушительно; поскольку в этойканонической редакции забыта способность памяти освобождать от прошлого,Хальбвакс М. Социальные рамки памяти.
М: Новое издательство, 2007. С. 30. «Социальная рамка» определяетсяХальбваксом как сетка понятий, причем не только тех, «которые мы можем усмотреть в любой момент,… но ивсех тех, к которым можно прийти, отправляясь от первых, путем умственной операции, равносильной простомурассуждению». Там же. С. С. 168. Понятие «социальной рамки» в существенных чертах предвосхищает разработкупонятия «схемы» у Ф. Бартлетта, понимаемую как стереотип, выступающий в форме коммуникативных инарративных конвенций. См.: Middleton, David, and Brown, Steven D.
The Social Psychology of Experience: studies inremembering and forgetting, London: Sage, 2005. P. 17.716Там же. С. 92.717Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. М: Новое издательство, 2007. С. 150.715388тем самым избегая принуждения настоящего, в ней утверждается пространствообщего согласия и соучастия в порядке социальной идентичности 718.Системное беспамятство коллективной памяти является условием обоснованияи легитимации действующего порядка.
Герберт Маркузе подчеркиваетнегативные последствия подобного забвения памяти для буржуазной эпохи, вкоторой традиционализм феодальной культуры вытесняется антиисторичным,сугубо функциональным языком рационализма. Прошлое подменяется здесьритуальными взываниями к основаниям, воспоминание же вытесняется:Воспоминание о прошлом чревато опасными прозрениями, и поэтому утвердившеесяобщество, кажется, не без основания страшится подрывного содержания памяти. Воспоминание- это способ отвлечения от данных фактов, способ "опосредования", который прорывает накороткое время вездесущую власть данного.
Память возвращает как ушедший ужас, так иутраченную надежду, но в то время как в действительности первый повторяется во все новыхформах, последняя по-прежнему остается надеждой 719.Анализ Хальбвакса не позволяет приписывать традиционному обществубольший интерес к воспоминанию, чем это присуще одномерной культуресовременности, однако, в качестве существенной поправки к Хальбваксу, стоитпризнать, что «несовременность» памяти отнюдь не менее важна для социума,чем простая легитимация существующего порядка. Как замечает антрополог ЯнВансина, устные традиции – это всегда «документы настоящего, потому что онирассказываются в настоящем», но «одновременно они также воплощают собойпослание из прошлого… Связывать все их содержание с сиюминутнымнастоящим, как это делают некоторые социологи, значит калечить традицию» 720.Для традиционного общества память предстает ресурсом, который позволяет нетолько поддерживать состояние гомеостаза, но и отвечать на новые вызовы,изменяться и оправдывать эти изменения авторитетом прошлого; но то же верно иБолее детально значимость общих воспоминаний для поддержания социальной идентичности анализируетКейси на примере того, что он определяет, как мнемонический модус реминисценции, а также на примересовременных ритуалов коммеморации.
См.: Casey, Edward S. Remembering: a phenomenological study. P. 108,718223.719720МаркузеГерберт. Одномерный человек. М.: REFL-book, 1994. С.368Цитата по: Томсон Пол. Голос прошлого. Устная история. М.: Издательство «Весь мир», 2003. С. 173.389для письменных культур, поэтому Юрий Михайлович Лотман называл культуру«коллективным интеллектом и коллективной памятью», работающей не только насохранение и дешифровку, но равным образом на изменение кодов игенерирование новых текстов721.Мы видим, что модель Хальбвакса здесь восполняется идеей Бергсона, чтообщество в стабильном состоянии наследует свою память как привычку,воспоминание же пробуждается как интуиция изменения и творчества, как стимулсоциальных и религиозных движений, ведущих к революци в культуре.Исследование Яна Ассмана показывает, что сочетание двух этих функций памятизадает возможности различных типов культурной памяти в зависимости от того,как совершается обращение к памяти, «как общества помнят и как общества черезвоспоминание «воображают себя»» 722.
Выше мы приводили слова Ассмана о том,что отношение к мертвым образует наше знание прошлого, по этой причиневоспоминание предстает не столько личным делом, сколько культурным исоциальным долгом. По сути, речь идет о праве на захоронение мертвых какправе собственности на территорию жизни, оплаченном и узаконенном договоресо смертью. Различая понятия «традиции» и «культурной памяти», Ассман пишет:многое из того, что описывается здесь с помощью понятий «помнящая культура», а также«культурная память», можно назвать и традицией, или преданием.
Но это обозначение неотражает присущего данному явлению аспекта усвоения, преодолевающего разрыввозвращения, равно как и его отрицательных сторон – забвения и вытеснения… Мертвые ипамять о них не передаются «традицией». То, что о них помнят, есть дело эмоциональнойпривязанности, культурной работы и сознательного, преодолевающего разрыв, обращения кпрошлому723.Смерть другого предстает как временной разрыв, который восполняетсязахоронением, при этом мертвый являет собой смерть как изначально забытоежизни, что собственно и отличает ее как жизнь, соединяя все живое в памяти оЛотман Ю.
М. Память в культурологическом освещении. В кн.: Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т. 1.Таллинн, 1992. С. 202.722Ассман Ян. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурахдревности. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 17.723Там же. С. 31.721390том, что не должно припоминаться, а остается забытой мерой присутствия внеобратимом потоке умирания и смены поколений. Стратегии культурной памятипредставляют собой различные формы удержания забытого, оберегания утратыкак единственной в своем роде возможности возрождения и обретениявневременного существования.В этом различении мертвого и живого, ушедшего и настоящего, передачатрадиции, предание, является лишь одним из путей прочерчивать границунастоящего, связываясь с прошлым как существенно отличным, иным,удержанным на расстоянии забытого. В «Истине и методе» Ганс-Георг Гадамерименно так характеризует природу исторического сознания, задача коего состоитв том, чтобы «видеть как себя самое, так и историческое другое в правильныхпропорциях» 724.
Горизонт настоящего непрерывно меняется, и по этой причинемы должны подвергать постоянной проверке все наши предрассудки. К подобной проверкене в последнюю очередь относится встреча с прошлым и понимание того предания, из которогоисходим мы сами. Таким образом, горизонт настоящего формируется отнюдь не без участияпрошедшего. Не существует никакого горизонта настоящего в себе и для себя, точно так же какне существует исторических горизонтов, которые нужно было бы обретать. Напротив,понимание всегда есть процесс слияния этих якобы для себя сущих горизонтов 725.Гадамер признает, что в былые эпохи это слияние горизонтов не оставляломеста различию старого и нового (что собственно и ведет к разделению у Ассманапонятий «традиции» и «культурной памяти»), однако в современном мире ужесама традиция оказывается предметом утраты и припоминания, заботой«исторического сознания» как памяти.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
