Диссертация (1145159), страница 87
Текст из файла (страница 87)
В исследовании «О процессе цивилизации» Элиасом ставится вопрос: «Как и почему, начиная с позднегоСредневековья и раннего Возрождения, происходил этот мощный сдвиг в сторону индивидуального самоконтроля,к выработке независимого от других и автоматического, как бы встроенного контроля над самим собой (сегодня оннередко называется «интернализированным»), - на эти вопросы отчасти отвечает данная книга. Происходитпереход от принуждения, господствующего в отношениях между людьми, к индивидуальномусамопринуждению».
Элиас Норберт. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетическиеисследования. Том 1. Изменения в поведении высшего слоя мирян в странах Запада. М.; СПб.: Университетскаякнига, 2001. С. 39.736См., напр.: Фуко Мишель. О начале герменевтики себя// Логос. Философско-литературный журнал. М.:Территория будущего. # 2(65), 2008. С. 66.395неизбежным, незыблемым, необходимым» 737. Вот почему вопрос стоит не о«подлинной» природе расстройства «множественной персональности», но о том,что «можно было бы назвать версткой людей (making up people)», о власти,которой обладает знание о людях, и, прежде всего, о том, что они могут илидолжны помнить и забывать о самих себе 738.Симптомы болезни, признанной Американской Психиатрической Ассоциациейтолько в 1980 году (в последующие десятилетия ее распространение сравнивалосьдаже с эпидемией), состоят в том, что за случаями скоротечной, но частоповторяющейся амнезии, обнаруживается не полная потеря памяти, апробуждение самостоятельных агентов, идентифицирующих и сознающих себя,которые берут на себя ответственность за поведение человека, и хотя они чащевсего осведомлены о существовании "нормальной" личности-хозяина, для самойэтой личности они как правило остаются совершенно неизвестными 739.
Основнаяидея терапевтов состояла в том, что насилие (чаще всего, сексуальное), которому"множественные" были подвергнуты в детстве, вызвало к жизни такие версии"себя", которые могли за себя постоять, позволяли приспособиться кдействительности, укрепляясь в ней по мере того, как основное "Я" сохраняло засобой позицию слабого. Впрочем, эта идея, вполне убедительная в светемногочисленных воскрешений в памяти ужасных подробностей насилия, сталапостепенно угрожать всей диагностической концепции DID, поскольку историинасилия и подробности его совершения становились все более многочисленнымии все более ужасающими (а потому и все менее вероятными).Работа Хакинга позволяет взглянуть не только на то, как сформироваласьподобная «конфигурация идей», как проявляет себя пластичностьсубъективности, в какой мере характеристики болезни зависят от клиническихметодик анализа, предпочтений и ожиданий врачей 740.
Объяснение симптомов737Hacking, Ian. Rewriting the Soul: multiple personality and the sciences of memory. Princeton, NJ: PrincetonUniversity Press, 1995. P. 4.738Ibid. P. 6.739Ibid. P. 33.740Ibid. P. 21.396болезни посредством пережитых в прошлом событий, затемняет тот факт, чтосамо воспоминание осуществляется лишь через пере-осмысление, пере-описаниеи даже пере-чувствование прошлого.
Идея причины, существенная для этиологииболезни, вторгается на территорию этики, свободного решения, принимаемогоиндивидом, и подменяет этическое измерение объяснением, конструирующимдушу по модели памяти. Этот способ моделирования душевной жизни по образцупамяти, построенный на практике припоминания существенно за-памятного изабытого, Хакинг возводит к истории формирования дискурса психиатрии и вцелом – к замещению вопроса о практиках души (прежней заботы о себе,субъективного знания-как) вопросом о душе как объекте (об изначально забытоми потому принадлежащем другому знании-что).
Результатом становитсяпоявление «наук о памяти», к которым Хакинг относит нейрологическиеисследования локализации видов памяти в головном мозге, экспериментальныеисследования памяти, начатые Г. Эббингаузом, и динамическую психологию З.Фрейда; в этих науках «знание о памяти стало суррогатом духовного (spiritual)понимания души» 741, причем, если и не с самых первых шагов становления этихнаук, то совершенно точно – к началу их институцианализации во второйполовине XIX века, научное освоение души оказывается на пересечении какнаучных, так и политических интересов, иными словами, вместе с «науками опамяти» формируется политика памяти 742.Мы видим, что прежние стратегии социальной памяти, оставлявшиенеобходимое пространство для индивидуальных техник «себя», в число которыхвходили и многообразные мнемонические упражнения, дополняются новымидискурсивными ресурсами, позволяющими забытое, существенно недетерминированное прошлое наделять значением, востребованным741Ibid.
P. 197.Так, Хакинг описывает энтузиазм французских позитивистов-республиканцев, вызванный первымиклиническими описаниями «множественности сознаний» у истериков, которые воспринимались как опровержениетеологической версии единства бессмертной души. Впрочем, особый ажиотаж в политическом освоении памятислучится в шестидесятые и семидесятые годы ХХ века, когда проблема «множественных» окажется в центревнимания феминистского движения (проблема патриархального сексуального насилия) и фундаменталистскихрелигиозных кругов (борьба с сектами и сатанистскими ритуалами).742397современностью. Хакинг обращает внимание на то, что за последние десятилетия,на которые приходится период активной терапевтической работы с«множественными», постоянно изменялось то, что пациенты считали возможнымили необходимым говорить о себе743, и в итоге едва ли не главным достижениемконцепций «множественной персональности», о котором можно говорить как о неподлежащем сомнению, стало то, что они «обеспечили новый способ длячеловека быть несчастным» 744.
Как и в поле историографии, индивидуальноепрошлое здесь предстает как насилие и разрыв, как нечто, принципиальнонесоизмеримое настоящему и потому порождающее множество идентичностейкак множество внутренних мер, виртуальных «alters», позволяющих справиться собостренной и болезненной чувствительностью к настоящему.Дискурс «наук о памяти» пытается присвоить себе забытое, недетерминированное прошлое, которое как раз и должно служить единичноймерой несоразмерного, свободой определения и заботы о себе. Свидетельствозабытого в этом случае признается болезнью настоящего, его внутреннейнесостоятельностью и неспособностью к истине.
Как показывает Хэкинг,противники диагноза DID ставят под сомнение, прежде всего, истинностьвоспоминаний пациентов, всплывающих в ходе анализа, настаивая на том, чтодаже незначительные подсказки врачей могут вести к существенному искажениюсвидетельств 745. В этом случае память не только создается как некий конструкт,но и признается не более, чем конструктом, который уже потому не способен датьнам истинное воспроизведение прошлого, что само переживание прошлого внастоящем понимается не более, чем иллюзия, болезненный самообман, ложное743Ibid. P.
227.Ibid. P. 236.745Подобное искажение воспоминаний определяется как «синдром ложной памяти» (в 1992 был создан FalseMemory Syndrome Foundation, среди целей которого – защита чести семей, обвиняемых в совершении насилия наоснове воспоминаний, полученных в ходе терапии «множественных»); серьезное обоснование понятие «ложнойпамяти» получило в работах Элизабет Лофтус: «Говорилось, что мы есть сумма наших воспоминаний, что все, чтомы когда-либо пережили, создает этот конечный результат. Но после трех десятилетий моих исследований памятии в особенности – искажений памяти, имеет смыл рассмотреть обратную сторону этого положения.
Воспоминаниялюдей являются не только суммой всего того, что они сделали, но сверх этого: их воспоминания являются суммойтого, что они думали, что ими было сказано, во что они верили. Возможно, мы сформированы нашимивоспоминаниями, но наши воспоминания сформированы нами и тем, во что нас приучили верить». Loftus ElizabethF. Make-Believe Memories. American Psychologist.
November 2003. P. 872.744398решение искать связи с забытым и принимать забытое как исходноесвидетельство памяти о неотчуждаемой мере присутствия субъекта в настоящем.Очевидно, что мы ошибаемся в своих свидетельствах, однако едва ли в том, чтопридаем особую значимость бывшему как изначально забытому в настоящем.Ускользая от простого порядка детерминации (в смысле определения настоящегопережитыми травмами или, напротив, пере-определения прошлого согласноизменчивой мерке настоящего), бывшее остается той мерой субъективности,которая не подлежит оценке с позиции фактической истинности.
Даже когда мыпутаемся в рассказах о прошлом, мы не растворяем память в безудержнойфантазии, поскольку и рассказ о воображаемом прошлом должен предъявить егокак реальность потери настоящего и обретения права свидетельствовать о нем како своем прошлом, о праве быть мерой своего забытого как о мере своего бытия.Свидетельство по существу рискованно, если оно удостоверяется лишь однимсвидетелем (testis unus testis nullus), однако никакая проверка на совместимостьзасвидетельствованного с известными фактами или принятыми способамивысказывания не отменяет необходимость единственного в своем роде выборатого, как именно высказать то, что еще не было сказано, поскольку, выступая отпервого лица, свидетель говорит прежде всего о своем собственном забытом, особственном видении того, чего не существует для других.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
