Диссертация (1145159), страница 49

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 49)

В этом действии прошлое и настоящее предстаютмоментами одной и той же силы, а память, которая и есть не что иное, как формапреобразования этой силы, наделяет необходимостью знание причинностипосредством суждения «Будущее похоже на прошлое» 392.В философии Нового времени форма знания определяется действием субъекта,которое совершается в настоящем, но захватывает также и будущее благодаряпроекту преобразования наук, развертыванию методологических принципов. Вэтой перспективе прошлое неизбежно отодвигается в тень, отчасти как условиедействия, но по большей мере – как негативное условие, предшествующаяистория заблуждения, детское состояние неясного и неотчетливого мышления.Отделяя себя от своего прошлого, от его идолов и предрассудков, настоящееобретает подлинную форму знания; тем самым память прошлого утрачивает свою392Там же.

С. 188.219значимость, но, как и положено памяти, забываясь, она заново пробуждается наокраинах новых форм знания и суждения, чтобы обозначить неустранимуюграницу субъекта, будь то с новым, прошедшим или еще неизвестным будущим.Речь идет о знании, которым субъект обладает лишь как конечное целое,поскольку он и различает новое, и различается им, воспринимает его как печатьсвоего иного и приспосабливается к присутствию в своем ином. В самом деле, разуж субъект вообще способен обладать памятью, он вынужден отстаиватьсобственную автономию не в чистом размежевании со своим объектом, то есть сосвоим иным (неясным и неотчетливым, телесным, чувственным, пассивным,лишенным силы и живости), но, наоборот, в своем ином, в превращенияхвремени, в чувственности и аффектах, мыслимых исключительно как соизмерениесущественно различного, разнородного.Сказанным, по-видимому, объясняется тот немаловажный факт, что памятьпочти не выходит на передний план, обсуждается по случаю в письмах (Декарт), вдобавлениях ко второму изданию (Локк), всплывает в полемике с другимфилософом (Лейбниц), не входит в список основных способностей познания(Юм), но неизменно напоминает о себе в ситуации внутренней неразрешимости,парадоксальности установленной системы мысли.

Мыслящая субстанция Декарта,как и пассивность чувственных идей Локка, не предоставляют места единичномусубъекту знания, лишая той самой очевидности, из которой, казалось бы, этиконцепции произрастают. Юм, принимая в целом посылки Локка, изначальноформулирует ситуацию познания как парадокс умозаключения о причинности,незаконного для разума, но необходимого для практической деятельности. Но, какмы полагаем, память и есть практический парадокс, а потому обращение ксуждениям памяти, хотя бы они и не были окончательным решениемконцептуального затруднения, дает право видеть в парадоксе не ошибку ислучайность, а необходимость, определяющую логику самого мышления.Суждения знания устанавливают определяющий принцип, общее основание,охватывающее единой формой познания или бытия многообразие вещей.Суждения памяти лишены такого основания, однако ими фиксируется различие,220которое может уходить дальше любого основания, раскалывать единствопринципа, представляя подобное иным, в точности таким же, но при этом новым,уже прошлым или еще только будущим.

Таким образом, само единство основанияоказывается тем принципом, которое улавливает предшествующее емуразличение. Мы говорили во Введении, что любой принцип, различающий истинуи ложь, может быть представлен как суждение, из которого при одних условияхследует истина, а при иных – ложь. Эта странная особенность мышления полагатьпринципы, ведущие к собственной противоположности, не лишает их ценности,потому что, определяя меру знания, эти принципы позволяют до известнойстепени примириться и с тем, для чего эта мера неприменима, – снесоизмеримым. Подобными несоизмеримостями как раз и предстают мышлениеи протяженность у Декарта, пассивность чувств и продуктивность рефлексии уЛокка, единичность монады и виртуальная бесконечность ее знания у Лейбница,впечатления настоящего и необходимость заключения о будущем у Юма.Признавая соотнесенность несоизмеримого, то есть разнородного, лишенногоединого основания, суждения памяти устанавливают тем самым парадоксальнуюмеру присутствия, которая остается мерой самой себя, мерой собственнойединичности не иначе, как в своем ином, во всеобщности мышления имножественности материи.

Различая себя, эта мера позволяет тем самым говоритьо своем ином, выступая не только в качестве единичного субъекта знания (какиндивидуальная душа у Декарта или сознание «я» у Локка и Лейбница), но и вкачестве собственно знания, то есть полагания того, что подобная мера вообщевозможна, что несоизмеримое может быть приведено к встрече, что одно можетстать продолжением своего иного, не подчиняя его себе и не растворяясь в нембесследно.2.5.2. ПоследовательностьПопытка представить память в качестве формы знания, очевидно, разбивается онеприступные стены, возведенные кантовской критикой.

Если предшествующаяфилософия отводит памяти далеко не первую, но все же заметную роль, то Кант221вовсе вычеркивает ее из списка познавательных способностей. В «Критикечистого разума» лишь бегло говорится о репродуктивном воображении, причемиз «Антропологии» мы узнаём, что эту способность нужно отличать от памяти;что же касается данного «Антропологии» определения памяти, то оно выглядитдостаточно противоречивым. Очевидно, что в отличие от категорий рассудка, атакже чистых форм созерцания, память представляется способностью сугубоэмпирической, хотя, противопоставляя ее репродуктивному воображению, Кантговорит о присущей памяти свободе обращаться к тому или иному событию либопредмету, а также о верности припоминания, которой не должна бытьпрепятствием игра воображения.

Однако и свобода, и верность припоминания вконечном итоге определены тем, что память осуществляет себя во времени393, апоскольку время – это форма внутреннего чувства, продукт способностивоображения, стоит заключить, что свобода в отношении репродуктивного (чистоэмпирического) воображения нисколько не наделяет память самостоятельностью,оставляя ее целиком в тени трансцендентальной способности воображения.Можно сказать, что память запирается Кантом в промежутке междуэмпирическим и трансцендентальным, на той самой границе, которуюустанавливает критика, дабы избежать антиномий догматической философии, ипоскольку место памяти – это место парадоксов знания, то Кант действует вполнепоследовательно, лишая память права голоса и ссылая всю ее проблематику вобласть антропологии.

Единственное, что сигнализирует о памяти, утраченнойтрансцендентальным субъектом, – сама форма времени, последовательностьпредставлений, известная Лейбницу как форма памяти у монад-душ. В качествеформы созерцания время разделено в себе, поскольку является и результатомдействия рассудка, и объектом этого действия, пассивностью внутреннегочувства; именно потому Кант отделяет названную форму от суждений рассудка и,конечно, даже не думает о возможности суждений памяти. Поскольку времяопределяется как форма внутреннего чувства и, более того, как форма действия393Кант И.

Сочинения. В 8-ми т. Т. 6. М.: Чоро, 1994. С. 205.222рассудка на внутреннее чувство 394, подлинная значимость этой формы состоитименно в том, что в ней сходится два основных ствола познания, чувственность ирассудок, задавая основу, на которую наносится рисунок всех прочих, не толькоапостериорных, но и априорных знаний. Исключение составляет лишь знаниетрансцендентального «Я», которое утверждается в чистом акте апперцепции «Ямыслю» и потому никоим образом не зависит от чувственности395. Но здесь какраз и обнаруживается существенная трудность, состоящая в том, что помимочистого знания у нас есть еще и совершенно другое знание самих себя,основанное на представлении себя как объекта, и такое представление дается намв форме внутреннего чувства, то есть в форме времени396.

По Канту, у нас нетответа на вопрос, как два различных «Я», действующее и ощущающее, могутпризнаваться одним и тем же или, иными словами, как определяющее действиерассудка может быть формой явления, единой и вместе с тем многообразной;именно в этом и состоит парадокс внутреннего чувства 397.Поскольку под знанием самих себя мы понимаем как действие, так ипредставление себя в качестве объекта этого действия, то мы допускаем, чтодействие не только схватывает и определяет некий объект, но и само оказываетсяуловлено объектом, запутывается в паутине отношений последовательности исосуществования, и если это так, то мы можем обратить неразрешимый вопрос овнутреннем чувстве и спросить уже не о том, как можем узнать тождество вразличии, единство двух ипостасей «Я», а, наоборот, как возможно распадениеединого действия в множественность явлений, и еще – не сохраняет ли формавнутреннего чувства, то есть время, всего лишь память того распадения,границей которого она является; не обнаруживает ли она всего лишь присущеевсякому действию субъекта начало рецептивности, страдания? Возможно, этотвопрос не имел бы особого значения, если бы Кант показал, как именно рассудок394395396397Кант И.

Сочинения. В 8-ми т. Т. 3. М.: Чоро, 1994. С. 140.Там же. С. 129.Там же. С. 75.Там же. С. 141.223мог осуществиться в форме времени, то есть как нам опознать впоследовательности представлений форму действия рассудка, а неприрожденный порядок восприятия, инстинкт или же случайность привычки.Временную последовательность составляют моменты «раньше» и «позже», иесли при содержательной интерпретации потока ощущений «раньше» будетпроисходить то, что сможет восприниматься без всякого «позже», то отношение«раньше» и «позже» в качестве формы созерцания требует их полнойвзаимоопределенности, которое, как и утверждает Кант, не может вытекать изданностей опыта.

Характеристики

Список файлов диссертации