Диссертация (1145153), страница 21
Текст из файла (страница 21)
Между двумя этими триадами нет прямогосоответствия, поскольку все три уровня Женетта принадлежат форме выражениястиля, в то время как первый ряд элементов, по Гончаровой, образованный такимипризнаками, как «семантический характер изображаемого предмета, или“проблемы”, с разрешением которой связано появление речевого высказывания;особенности коммуникативной ситуации; языковая личность, материальнымпроявлением когнитивных и коммуникативных действий которой является текст»[там же], относится к плану содержания данной категории.
ОтмеченнаяЕ. А. Гончаровой двойственность плана выражения соответствует предложеннойнами стратификации стиля на три структуры (первый аспект формы поГончаровой), выражением которых служат собственно языковые элементы,организованные эксплицитными структурами текста.В то время как стиль «всеобъемлющ и вездесущ»: в тексте все стилистично,его структуры (параметры) имеют определенные «сферы влияния». Так,композиция воплощается по преимуществу в синтаксической организациитекстовой структуры, сюжет – во взаимодействии пропозициональных функций,т.
е.персонажей,образ–налексико-синтаксическомуровнетекста.Следовательно, как справедливо указывает М. А. Марусенко, ключ описаниястиля – в синтаксисе [Марусенко 1990: 22]. Ср. также: «Значение синтаксиса дляизучения стиля определяется смысловой и стилистической значимостью самихсинтаксических единиц, в первую очередь предложения. Предложение являетсяосновной единицей синтаксиса, узловым пунктом синтаксического строениятекста, отражающим общие закономерности стиля. Структура предложения,взятого в стилистическом плане, небезразлична как к мироотношению, общейжизненной установке, так и к специфическим художественным задачам писателя.… Наблюдения показывают, что практически все уровни языковой структурыучаствуют в стилеобразовании, но синтаксический уровень обычно признается в101этом отношении самым показательным.» [Там же: 16, 18] Отметим, что стилевыепараметры базируются на разных видах языковой денотативной семантики и впринципе могут рассматриваться отдельно, более того, именно подобная, какзаметил Ю.
М. Лотман, порочная практика изучения художественного целого какмеханической суммы отдельных «приемов» долгое время господствовала вфилологии: «При этом художественный анализ понимается как перечисление иидейно-стилистическая оценка тех поэтических элементов, которые исследовательобнаруживает в тексте. Подобная методика анализа укрепилась и в школьнойпрактике.
Методические пособия и учебники пестрят выражениями: “выберемэпитеты”, “найдите метафоры”, “что хотел сказать писатель таким-то эпизодом?”и т. д.» [Лотман 1998б: 102] Однако, следует помнить, что категориальныезначения (признаки) сюжета, образа и композиции лежат в сфере коннотата, т.
е.стиля. И именно они, а не денотативная семантика образующих их языковыхединиц, отвечают за содержательное и формальное (языковое) единство текста.Таким образом, вся имплицитная семантика имеет самое непосредственноеотношение к стилю, поскольку стиль не только включает в себя коннотативнуюсемантику текста, но и, в качестве стратегии текста, объединяет всю текстовуюинформацию, создаваемую во взаимодействии эксплицитного и имплицитногоуровней содержания. Завершая раздел, посвященный совокупному содержаниювысказываний и текстов, М. В.
Никитин пишет: «Искусство речи как деятельностисостоит не только в том, чтобы выражать нужные значения эксплицитно, но и втом, чтобы умело порождать имплицитные значения и управлять взаимодействиемэксплицитных и имплицитных смыслов» [Никитин 1996: 647]. Это искусство иесть стиль речи (текста).Как мы могли убедиться, «имплицитная грамматика», центральнымпонятием которой является категория стиля, – это в сущности стилистикалитературного текста. Означает ли это, что изложенные выше соображенияотносительно существования и взаимосвязи эксплицитных и имплицитных102структур справедливы лишь для такой разновидности текста, которая не допускаеткомпрессии в макроструктурах без ущерба смысловой полноте?В поисках ответа на этот вопрос обратимся к онтологической спецификелитературного текста.
В литературе по данной проблеме указываются разныепризнаки«художественности»распространение,пожалуй,иразныеимеетихточкаисточники.зрения,Наибольшеесформулированнаяструктуралистами, согласно которой отличительная особенность художественноготекстазаключаетсяв его принадлежностик вторичноймоделирующей(семиотической) системе – языку искусства, которая надстраивается надпервичной моделирующей системой – естественным языком, а потому имеетболее сложную структуру [Лотман 1998б: 21-23].
Усложнение структуры вомногом связано с отмеченной Р. О. Якобсоном проекцией парадигматическихотношенийнасинтагматическуюосьтекста.Ср.развитиеэтойидеиЮ. М. Лотманом: «Ф. де Соссюр говорил, что вся структура языка сводится кмеханизму сходств и различий. В поэзии этот принцип получает значительноболее универсальный характер: элементы, которые в общеязыковом текстевыступают как несвязанные, принадлежа к разным структурам или даже разнымуровням структур, в поэтическом контексте оказываются сопоставленными илипротивопоставленными.
Принцип со-противопоставления элементов являетсяуниверсальным структурообразующим принципом в поэзии и словесномискусстве вообще.» [Лотман 1996: 47] Однако, и принцип со-противопоставленияи сама структура суть не что иное, как элементы аналитической процедуры. Каксправедливо указывает Б. А. Успенский, «если монтаж … может мыслитьсяприменительно к порождению (синтезу) художественного текста, то подструктурой художественного текста имеется в виду результат обратногопроцесса – его анализа» [Успенский 2000: 16].Следовательно, специфика литературности (художественности), по меньшеймере в ее видении структуралистами, лежит не в бытийной, а в гносеологическойплоскости: с точки зрения бытия есть единый в своих свойствах материальный103объект – текст (и в этом смысле он представляет собой «первичную данность …всего гуманитарно-философского мышления… Где нет текста, там нет и объектадля исследования и мышления» [Бахтин 1986а: 473]).
Но практика показывает, чтоонтологическое основание для построения текстовой типологии все же есть илежит оно в прототипической вариативности дискурсивного мышления иобусловленного ею разнообразия коммуникативно-когнитивных функций языка.Как отмечает М. П. Брандес, «важнейшими чертами структурного охватамысли являются модусы [способы выражения] пространства, времени, причины.Формы материи, способы ее движения бесконечно разнообразны, столь жемногообразны и формы ее организации. Однако человеческое мышление издавнаразличает среди этого многообразия два основных вида структур: структурупространственную и временную, экстенсивную и интенсивную» [Брандес 1988:95].
Форма существования экстенсивной структуры – пространство, интенсивной– время и причинность. Тип дискурса, в общем случае, определяется типомреализуемойвтекстепоследовательностиизложения:пространственной,временной, или логической. В соответствии с этими доминантами выделяютописание (descriptio), повествование (narratio) и рассуждение (tractatio).Однако, тип дискурса является необходимым, но не достаточным условиемдля текстовой вариативности. Этим последним является существование (бытие!)типических форм построения самих текстов – речевых жанров и созданных наоснове их обобщения функциональных стилей, т.
е. «речевых норм построенияопределенных, достаточно широких классов текстов, в которых воплощаютсяобобщенныесоциальныероли... Эти нормы ... определяютсяролевымиожиданиями и ролевыми предписаниями, которые общество предъявляет кговорящим (пишущим)» [Долинин 1987: 74]. Языковые средства, как элементыпланавыраженияфункциональногостиля,выполняяопределенныеинструментальные функции, вместе с тем «играют также символическую роль:сигнализируют жанр, ориентируют читателя» [там же: 75]. Перефразируя иобобщая эту мысль, можно сказать, что функциональный стиль, как и стиль104вообще, имплицитно выражает ту информацию, эксплицитное развертываниекоторой противоречит закону экономии усилий.
Именно последний обусловливаетавтоматизацию языковых знаков, устойчиво соотносимых с той или инойкоммуникативной ситуацией, так что в реальности мы имеем дело сопределенными исторически сложившимися типическими формами отражениятипического содержания – жанрами, объединяемыми далее на основе общностиимплицируемой информации в стили.Такимобразом,жанр,отражающийнормативно-прескриптивныйисторический аспект стиля, является тем дифференциальным свойством, точнее,целым набором признаков, которые позволяют различать любые разновидноститекста, а «литературность», в этом смысле, можно представить как некуюобобщенную характеристику жанровых форм, составленную рядом наиболеевероятных содержательных и формальных признаков, а также тенденций, средикоторых видное место займет наличие двух противоположных языковыхтенденций: формализации и семантизации (Ю. М.
Лотман), или формализации ипсихологизации (К. Фосслер). (О других признаках художественного текста см.:[Долинин 1992], [Киклевич 1992], [Степанов 1988].) Выделенные нами параметрысодержательной структуры стиля, или имлицитные параметры текста, также могутбыть отнесены к признакам литературности.105Выводы по главе 11. Специфика текста как объекта лингвистического исследования состоит втом, что единственно текст, обладая функциональной полнотой, может служитьмоделью языкового мышления, языковой коммуникации и языкового творчества.Иными словами, смещение текста с вершины лингвистической иерархии,характерное для когнитивно ориентированной парадигмы [Чернявская 2009, 1213], следует считать преждевременным.
Все указанные функции текста связаны скатегорией информации. Использование термина «информация» в изучениипроблематики текста имеет то явное преимущество перед употреблением другихродственных понятий, таких как «содержание», «значение», «смысл», что«информация – мера реализации содержания», «снятие неопределенности в какомлибо [конкретном] сообщении [Гальперин 1974: 13, 15] (курсив наш. – И. Ш.), втом числе в результате анализа, тогда как содержание, или понятие, какмыслительная категория, и значение как собственно языковая категория скореепотенциальны, причем значение как «понятие, связанное знаком», т.