Диссертация (1144866), страница 25
Текст из файла (страница 25)
– В.З.),имеющего жену и детей, приставляли к нему ловкого человека, если можно офицера, переодетого лакеем. Затем этого жителя отправляли в расположение противника, предупредив его, что если он не вернется, то его жена и дети будут казнены. Житель проникал туда под каким-нибудь предлогом, его же мнимый лакейсобирал сведения»1.В ходе знакомства с методикой японского шпионажа было установлено, что«японский вариант заложничества», вобравший в себя «немецкую модель», представлял1изсебяиноекачество.Потенциальнымиобъектами морально-Рюдеваль Р.Ж.
Разведка и шпионаж // Военное дело за границей. 1911. № 27. С. 67.108нравственного (и психологического) воздействия становились китайцы (выходцыиз Маньчжурии). Инструмент давления на них (наряду с шантажом, подкупом иубийствами) – захват заложников – позволил японцам надеяться на неукоснительное и беспрекословное участие китайского населения в ведении разведкипротив русских. Вместе с тем, к занятости в сложных и рискованных предприятиях китайцев подталкивала нужда. С началом боев в провинциях СевероВосточного Китая «местная торговля сошла на нет, и оставшиеся без работы приказчики и торговцы охотно принимали предложение японцев для формированиясобой кадров разведчиков»1.Однако, спустя непродолжительное время, в связи с организацией мероприятий контрразведывательного реагирования в штабе Главнокомандующегорусской армией, количество «шпионов-инициативников» из среды китайцев резкосократилось.
И вот тогда, для восполнения заметно поредевшей агентуры, японцыприбегли к крайним (насильственным) мерам.Благодаря обобщению документального материала удалось заключить, чтонемецкая идея с захватом заложников (в целях оптимизации осведомительной работы) не только расширила познания японцев в тактике шпионажа, она воплотилась в ухищренном виде и трех модификациях. Первая. Японцы «отбирали у китайских семей отцов или сыновей, причем отца оставляли заложником, а сыновейотправляли шпионить.
В случае невыполнения задач отца казнили» 2. Вторая.В условиях недостатка добровольцев в шпионы, японцы брали в качестве заложников членов богатых и влиятельных китайских семей. От их глав требовалосьвысылать своих шпионов в русский тыл и добывать сведения. Если же информирование японской разведки было неверным или заведомо лживым, заложники наказывались «строго, до смертной казни включительно»3. В том же случае, еслидонесения отвечали критерию качества, заложников избавляли от наказания.1Из истории русско-японской войны 1904-1905 гг.: Сборник материалов к 100-летию содня окончания войны / авт.-сост.
Е.М. Османов. Документ № 31.2Рюдеваль Р.Ж. Разведка и шпионаж // Военное дело за границей. 1911. № 27. С. 68.3Михайлов Д. Тайные разведчики – лазутчики и шпионы // Русский воин. 16 мая. 1907.№ 20. С. 2.109На эффективность использования практики «заложничества» в целях сбораразведданных одним из первых указал специалист по японскому шпионажу капитан Д. Михайлов. С его слов, «эта мера давала самые хорошие результаты, так какместный житель готов был пойти на все, лишь бы выручить семью и близких емулюдей»1. В итоге, апробированный на театрах войны прием «заложничества»приносил японской разведке «хорошие сведения о русских войсках» 2.АнализсодержаниярапортаполковникаМ.Огиевскогогенерал-квартирмейстеру при штабе Главнокомандующего от 27 июня 1905 г. помог диссертанту увидеть третью модификацию «ситуации заложничества». Заняв очередную местность, японцы выясняли, кто из местных жителей находился на службе урусской военной администрации.
Политически неблагонадежные попадали в «категорию подозрительных». Таким лицам (под угрозой расправы) предоставлялосьправо заслужить расположение японских властей. Для этого им рекомендовалосьотправляться на север Маньчжурии и, пользуясь своими прежними связями с русскими, доставлять военные сведения. Семейства завербованных китайцев оставались у японцев в заложниках3.Во-вторых, в ходе своей деятельности военная разведка японцев прибегалак приему внедрения в армейские, полковые, бригадные, дивизионные и отрядныештабы русских войск завербованных китайцев-переводчиков и использования их вцелях хищения оперативных сведений.Изучение ряда опубликованных документов показало, что слабым местом ворганизации вооруженных сил Российской империи явился недостаток знатоковвосточных языков (в частности японского, китайского, корейского и монгольского).
Причем число штатных «толмачей» было ограниченным и в частях, дислоцировавшихся на Дальнем Востоке.С началом Русско-японской войны в Маньчжурской армии имелось всего11 переводчиков с японского языка: 8 выпускников Восточного института и1Там же.Там же.3Из истории русско-японской войны 1904-1905 гг.: Сборник материалов к 100-летию содня окончания войны / авт.-сост.
Е.М. Османов. Документы №№ 31, 46.21103 вольнонаемных1. Такое положение не позволяло надеяться на ведение успешных контрразведывательных мероприятий в расположении и тылах русской армии. Обеспечение ее безопасности от японских шпионов без наличия надежных имногочисленных агентов на японской стороне, а также без знания устного иписьменного японского и китайского языков не представлялось возможным.Возникшую проблему решали путем приема на службу по вольному наймуиностранных переводчиков (как правило, жителей Северо-Восточного Китая, втой или иной степени знавших разговорный русский язык).
О том, какую опасность для русской армии многие из них представляли, военные даже не догадывались. Непосредственный участник вооруженного столкновения с Японией капитан А.А. Игнатьев (старший адъютант разведотделения крепости Порт-Артур, военный цензор, позже – военный атташе) в последствие признавался: «Я не подозревал, что большинство китайских переводчиков были японскими шпионами»2.К середине военной кампании эпизоды сотрудничества переводчиков сяпонскими шпионами нашли свое документальное подтверждение. ПолковникМ. Огиевский, руководствуясь следственными материалами по делам о шпионаже(им было рассмотрено 8 дел о неприятельских лазутчиках; из 25-ти обвиняемыхосуждено и казнено 16 человек, оправдано – 93), докладывал: японские агентыочень часто именно от переводчиков получали «наиболее ценные сведения» 4.И лишь после окончания войны эти данные напечатал «Русский инвалид».В вышедшей статье все тот же М.
Огиевский – контрразведчик и публицист – доносил до русского воинства главную мысль: «Находясь постоянно при команди-1Деревянко И.В. Русская разведка и контрразведка в войне 1904-1905 гг. Документы.«Отчет № 2. О деятельности разведывательного отделения Управления генералквартирмейстера при Главнокомандующем с 4 марта 1905 г. по 31 августа того же года».2Игнатьев А.А. Пятьдесят лет в строю. С. 174.3Деревянко И.В. Русская разведка и контрразведка в войне 1904-1905 гг. Документы.«Отчет № 2. О деятельности разведывательного отделения Управления генералквартирмейстера при Главнокомандующем с 4 марта 1905 г. по 31 августа того же года».4Из истории русско-японской войны 1904-1905 гг.: Сборник материалов к 100-летию содня окончания войны / авт.-сост. Е.М. Османов.
Документ № 46.111рах, помещаясь зачастую в канцеляриях с писарями, переводчики были осведомлены обо всем том, что делалось в армии»1.А в 1909 г. о реальной внешней военной угрозе, исходившей от азиатскихпереводчиковвовремяРусско-японскойвойны,заговориливвоенно-политическом руководстве Российской империи. В своем письме к П.А. Столыпину военный министр В.А.
Сухомлинов писал: «…главный контингент переводчиков в армии составляли китайцы, совершенно ненадежные в политическом отношении и приносившие армии громадный вред – как шпионы»2.После обобщения документальных свидетельств о деятельности китайскихпереводчиков-шпионов, был сделан вывод о том, что привлечение японцами лицданной категории к сбору разведывательной информации о боеспособности передовых частей, планах командования, передвижениях войск, директивах и др. небыло единичным явлением. И, тем не менее, распознание и идентификация новойугрозы безопасности действующей армии, контрразведывательное реагированиена нее не получили квалифицированной реализации, происходили с заметнымопозданием и, зачастую, случайно.Не смотря на потерю времени, благодаря личной инициативе и усердию военного следователя М.
Огиевского (рассекреченные) сведения о преступных действиях китайцев-переводчиков стали известны не только в России, но и в частяхманьчжурских армий. Однако полезность пусть и несвоевременного, но массовогоинформирования сводилась лишь к повышению бдительности в расположениипотерпевших поражение русских войск.
А проблему некомплекта штата военныхпереводчиков (слушателей Восточного института) и наличия неблагонадежногоэлемента иностранцев при штабах решить так и не удалось.В-третьих, во время Русско-японской войны японский Генеральный штабиспользовал в деле разведки иностранцев с европейской внешностью.1Огиевский М. Наши переводчики в Русско-японской войне // Русский инвалид.16 октября. 1905. № 220. С. 7.2РГИА. Ф. 1276. Оп. 5 (1909 год). Д. 739. Л. 573.112Такой подход был продиктован реалиями оперативной обстановки во внутренних губерниях России, ее Приамурском генерал-губернаторстве (особенно сначалом выдворения российских японцев из местностей, входивших в составбывшего наместничества на Дальнем Востоке 1) и на театрах военных действий.Русское общество (в первую очередь, население Приморской, Амурской и Забайкальской областей), а вместе с ним военные власти и личный состав Маньчжурской армии, относилось к находившимся рядом японским мигрантам (или иностранцам с азиатским типом лица) в высшей степени настороженно и подозрительно.
Следствием доминирующего инстинкта самосохранения у обывателей иотсутствия объективных знаний о замыслах и возможностях японского шпионажау военнослужащих (русская военная («тайная») и дипломатическая разведка имели о противнике недостаточное, неточное, а порой противоречивое представление2) стало чувство индивидуального и коллективного страха. Механизмом поведенческой реализации данного социально-психологического феномена на территории российского государства стала шпиономания (японофобия).
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
