Диссертация (1144862), страница 4
Текст из файла (страница 4)
Ред. А.К. Гладков, П..Ю. Уваров. М.,2011. С. 351.37Вагнер В.А. Чем должен быть университет? // РМ. 1906. №9. С. 133.38См., напр.: Dhondt L. The Function of a University: General Education or Specialisation? Scottish andEnglish Views in the Nineteenth Century // University of Edinburgh Journal. 2001. Vol. 30. Pr.
1. P. 37–40; Pr. 2.P. 105–108; Heather E. Efficiency and Counter-Revolution: Connecting University and Civil Service Reform in the1850s // History of Education. 2013. Vol. 42. Issue 1. P. 23–44.3611Как показано в литературе, в России 1890–1910-х гг.
происходит стремительный процесс демократизации и численного роста университетскогостуденчества39. Так, численность студентов Петербургского университетавыросла более чем в 5 раз (с 1,7 до без малого 10 тысяч человек) при одновременном падении доли студентов из привилегированных сословий с 74%(1890) до 54% (1915)40. Необходимость демократизации высшей школы поставила вопросы не только о демократизации всей университетской структуры (затрагивающие отношения между старшими и младшими преподавателями, студенческое самоуправление, допуск в университет женщин и т. п.),но и о снижении научно-образовательного ценза как для «учащих», так и дляпоступающих в высшие учебные заведения, росте числа как признанных государством, так и непризнанных частных высших учебных заведений, а также организации т.
н. народных университетов41. Однако на практике создание массового университета в России проходило уже в условиях советскойполитической системы — где наряду с новыми формами причудливо сочетались различные элементы университетских моделей прошлого42.Разумеется, центральным для нашей работы является вопрос о том, какие задачи перед университетами ставили ученые, власть и общество и в чемони видели смысл их существования? С одной стороны, на протяжении всегосуществования университетов в императорской России идея о том, что университеты — это в первую очередь «храмы науки», культивировалась, прежСм.: Матвеев М.И. Высшие учебные заведения царской России и состав их студентов (1900–1917)// Студенческая молодежь России в борьбе против самодержавия. Сб.
статей / Отв. ред. М.И. Матвеев. Тамбов, 1981. С. 26–38.40Отчеты о состоянии и деятельности Императорского Санкт-Петербургского [Петроградского] университета за 1890–1916 уч. гг. СПб. [Пг.], 1890–1916.41См. об этом, напр.: Ростовцев Е.А., Сидорчук И.В. Негосударственные образовательные организации и инициативы в России (конец XIX – начало XX века) // Расписание перемен: Очерки истории образовательной и научной политики в Российской империи – СССР (конец 1880-х – 1930-е годы) / Ред.А.Н.
Дмитриев. М., 2012. С. 293–358.42См., напр.: Сафронов П.А. «Чутко отразить все требования революции»: советский университет в1920–1930-е гг. // Вопросы образования. 2010. №4. С. 182–197. Из общих работ, наглядно демонстрирующихдинамику перехода к эпохе «массового университета», не утратила своей ценности коллективная монография: The transformation of higher learning 1860–1930: expansion, diversification, social opening and professionalization in England, Germany, Russia and the United States / Ed. K.H.
Jarausch. Stuttgart, 1982 (HistorischSozialwissenschaftliche Forschungen: quantitative sozialwissenschaftliche Analysen von historischen undprozeßproduzierten Daten. 13).3912де всего, учеными — членами университетских корпораций. С этой идеейнеразрывно связана идея «университетской автономии», которая рассматривалась как гарантия от вмешательства государственных чиновников в жизньуниверситета, как та «академическая свобода», которая позволяла университету развиваться. С другой стороны, уже с середины XIX в. смысл и пафосидеи «автономии» стали более широкими, включавшими в себя не толькопротест против всякого «утилитаризма» в университетском преподавании истремление защититься от политического давления со стороны власти, но ижелание университетских корпораций активно участвовать в формированиисоциально-политической повестки дня.Как справедливо отмечается в литературе, при создании университетоввласть видела в них, прежде всего, центры просвещения, «нравственного образования граждан», удовлетворявшие потребности «в научных описанияхприродных и человеческих ресурсов страны, в распространении грамотностии западных знаний среди населения»43.
Однако при этом очень быстро университеты стали восприниматься как объект постоянного беспокойства, требующий политического контроля как над студентами, так и над преподавателями как раз в виду своего опасного «западного» духа «автономии». В историографии традиционно отмечаются нараставшие в XIX в. противоречия между «учеными республиками» и «самодержавно-бюрократическим аппаратом»44. Для Петербургского университета эта коллизия наглядно проявиласьуже в деле профессоров 1821 г.45 В литературе политика власти в «универсиВишленкова Е.А., Галиуллина Р.Х., Ильина К.А.
Русские профессора: университетская корпоративность или профессиональная солидарность. М., 2012. С. 23.44Петров Ф.А., Гутнов Д.А. Российские университеты // Очерки истории русской культуры. М., 2001.Т. 3. Культурный потенциал общества. С. 162.45Плисов М.Г. Историческая записка о деле С.-Петербургского университета // Сухомлинов М.И. Исследования и статьи по русской литературе и просвещению.
СПб., 1889. Т. 1. С. 307–377; Феоктистов Е.Магницкий: материалы для истории просвещения в России. СПб., 1875; Ферлюдин П.И. Исторический обзормер по высшему образованию в России. Саратов, 1894. Вып. 1; Давидович Я.И. «Дело» СанктПетербургского университета 1821 г. // Вестник ЛГУ. 1947. №3. С.
145–155; Косачевская Е.М.М.А. Балугъянский и Петербургский университет первой четверти XIX века. Л., 1971; Жуковская Т.Н.С.С. Уваров и воссоздание Санкт-Петербургского университета // Очерки по истории Санкт-Петербургскогоуниверситета. СПб., 1998. Вып. VII. С. 56–74; Марголис Ю.Д., Тишкин Г.А. Единым вдохновением: Очеркиистории университетского образования в Петербурге в конце XVIII – первой половине XIX в. СПб.,2000.С.
127–175.4313тетском вопросе» зачастую рассматривается в контексте достижения тактических целей самодержавия (стремление к демократизации или «аристократизации» высшей школы, усиление контроля за студенчеством и профессурой или попытка «либерализацией» «успокоить» университеты, а финансированием университетской науки «отвлечь молодежь от политики»)46. В тоже время такой подход не учитывает общих ориентиров сознания власть предержащих, обусловленных ментальной картой российской политическойэлиты, которая предопределяла неизменный курс на модернизацию и европеизацию страны, понимание ею необходимости воспроизводства научных ичиновничьих кадров. В конечном итоге именно эти обстоятельства делалинеизбежной попытку властей искать компромисс с университетской корпорацией в вопросе об автономии, результатом чего являлись университетскиеуставы 1835, 1863, 1884 и «Временные правила» 1905 г.47Если первоначальные ожидания дворянской интеллигенции в отношении университетов совпадали в каком-то смысле с видами правительства —университеты воспринимались просвещенным дворянством как храмы науки,возведенные по европейскому образцу, то в николаевскую эпоху все очевиднее становилось социальное значение университета как центров «освободительного» движения и либеральной политической мысли.
«Западное знание»,а еще более практики «научного познания» сами по себе становились источником формирования вольномыслия, опасного для самодержавия. Как отмечал один из исследователей Московского университета, «создав среду с особыми, необычайно острыми познавательными потребностями, университетнаполнял ее (с кафедр или через общение студентов) новейшими европейскими идеями, немецкой философией, Гегелем <…> в них уже было заложе-См., напр., рассуждение на эту тему современного исследователя: Чумакова Т.
Наука в российскихуниверситетах (вторая половина XIX в.) // Высшее образование в России. 2005. №2. С. 103–110.47Обзор историографической проблематики, связанной с университетскими уставами, см., напр.: Посохов С.И. Уставы российских университетов XIX века в оценках современников и потомков // Вопросы образования. 2006. №1. С. 370–381.4614но зерно будущей радикализации студенческого движения»48. Столичныйуниверситет в силу ряда академических и политических причин в «николаевскую эпоху» уступал первенство в «общественной фронде»49. Однако во второй половине 1850-х гг. ситуация стала резко меняться, а после студенческихволнений 1861 г. и фактического закрытия Петербургского университета он(наряду с другими) выступал в роли своеобразного барометра «протестныхнастроений», становясь местом «воспитания нигилистов»50.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
