Диссертация (1137625), страница 34
Текст из файла (страница 34)
Очевидно, впоследствии сам Шопенгауэр разочаровался в кантианской терминологии, однако она легла в основу концепции «Платоновских идей»:переходный характер нормального созерцания, схемы и образа идеально подходил для описанияопосредующего характера познания истинного бытия через неистинные, априорные способности познания.
Впрочем, для того, чтобы такое истолкование стало возможным, необходимо было изъять понятия идеи (схемы, образа) из ведения эмпирического сознания, и это ещё толькопредстояло сделать1.3.5.4. Закон мотивации: «воля», свобода и интеллигибельный характер«Последний класс предметов способности представления… состоит только из одного объекта, а именно, из непосредственного объекта внутреннего чувства, субъекта воли (das Subjektdes Willens), являющегося для познающего субъекта объектом, причём объектом, данным тольковнутреннему чувству, почему он и является только во времени, а не в пространстве, и даже внём, как мы ещё увидим, с существенными оговорками»2.
Речь идёт о законе мотивации, с помощью которого Шопенгауэр пытался защитить человеческую свободу, в частности, свободуморального поступка3. Одновременно перед ним стояла задача преодолеть сопротивление кантовского представления о невозможность непосредственного самовосприятия, с которым он былсогласен ещё незадолго до этого4.Пользуясь фихтеанским словарём и воспроизводя свои традиционные упрёки в адрес Фихте и Шеллинга, Шопенгауэр заявляет, что «представляющее «Я» (das vorstellende Ich), субъектпознания», будучи само условием познания, «необходимым коррелятом и условием представле1См.
§ 4.4. Возможно, на такое перетолкование кантовского понятия «схема» повлияло фихтевское понятие схемыкак «восприятия восприятия», или, точнее, «мышления» восприятия, представления более низкого уровня рефлексиив качестве объекта на более высоком (HN II, 46). Такая схема является не просто непосредственным отображением,а основанием опыта вообще; как и Шопенгауэр, связывавший схему в качестве применения закона основания бытиясо временем и считавший это логическим началом процесса познания (D III, 90-91), Фихте связывал сами чистыеформы чувственности не с тем, что Шопенгауэр назвал бы Законом причинности а с более высоким уровнем рефлексии, который уже предполагается наличным в любом возможном опыте: «Пространство и время существуют нев восприятии, а в нашей способности воспроизведения (Reproduktionsvermögen).
Они – схемы; время – схема потокавсех вещей, или длящейся деятельности «Я» по наполнению этого потока, а пространство – это схема их [вещей]протяжённости. В восприятии же существуют только нечто протяжённое и сам поток, а не их схемы» (HN II, 46-47;ср., напр., с: HN II, 79). Таким образом, «схема» у Фихте становится не посредником между чувственностью и рассудком, а является более высокой ступенью познания, чем и то, и другое. Возможно, именно это «возвышение» схемы повлияло на превращение Шопенгауэром кантовского понятия схемы в понятие «Платоновской идеи».2D III, 71.3Напротив, Косслер считает, что действительная свобода стала возможна только во втором издании диссертации, в которой не закон мотивации был частным случаем причинности, а наоборот: Koßler M.
Life is but amirror// European Journal of Philosophy. Vol. 16. Issue 2. P. 230–250.4См.: HN II, 335. Ср. с: Кант И. Сочинения в 6 т. М.: Мысль, 1963-1966. Т.3. С. 149-150.111ний», «никогда не может сам стать представлением или объектом» и «познаётся только как волящее, а никак не познающее»1.
Именно поэтому субъект воления познается не a priori, а толькопо его действиям, т.е. постфактум2. При этом то «тождество субъекта воления и познающегосубъекта, благодаря которому слово «Я» включает и обозначает обоих (причем, необходимымобразом), абсолютно непостижимо. В самом деле, постижимы только отношения объектов, исреди них два могут быть одним и тем же, только если они части одного целого. Здесь же, когдаречь идёт о субъекте, правила для познания объектов больше не действительны, и подлинноетождество познающего с тем, что познаётся как волящее, т.е. субъекта с объектом, дано непосредственно. Тот же, кто верно представит себе непостижимость этого тождества, назовёт его,как и я, чудом по преимуществу»3.Во втором издании диссертации о Законе основания «воление» было заменено «мотивом»и стало третьей формой каузальности4, а термин «воля», по понятным причинам, оказался зарезервирован под обозначение основы мироздания5.
Но в первом издании Шопенгауэр однозначноисключал волю как способность свободы из области действия причинно-следственных связей:«В отношении воли (Wille) закон причинности недействителен»6. Этот индетерминизм юногофилософа объяснялся кантовским Главаением интеллигибельного и эмпирического характеров,которого Шопенгауэр в это время придерживался7. Именно интеллигибельный характер, будучипроявлением некоего «вневременного состояния», являлся истинным субъектом принятия решений, не включённым в каузальную цепь мира явлений8. Шопенгауэр пишет: «Возможно, яопишу то, что я имею в виду, лучше, хотя и только иносказательно, если я назову это лежащим1D III, 71.
Если «я познаю» является аналитическим суждением и значит не более чем «Я», то «я желаю» – это синтетическое апостериорное суждение, «в высшей степени вероятности, старейшее из всех положений опыта во всяком сознании, тот, с которого начинается познание» (D III, 76). См.
также: D III, 71-72.2D III, 79. Обратим внимание, что четвертый лик Закона основания даже не предполагает субъект-объектной структуры сознания, см.: D III, 23.3D III, 76.4В соответствии с критикой, выраженной Шульце в личном письме, написанном в ответ на посланный ему Шопенгауэром экземпляр книги (D XIV, 162).5Об отличии разных изданий диссертации см. Предисловия Эльфриды Тильш (Über die vierfache Wurzel desSatzes vom zureichenden Grunde. Hrsgg.
Von M. Landmann und Elfriede Tielsch. Hamburg, 1957. S. XXXV-XLIII) иДэвида Кэртрайта (On the Fourfold Root of the Principle of Sufficient Reason and Other Writings. Ed. and trans. ByD. Cartright, Ed. Erdmann, Chr. Janaway. Cambridge University Press, 2012. P. xliv-lix).6D III, 77. Ср. с: «То, что здесь прекращается правилосообразность, действующая в отношении других обличийЗакона достаточного основания, происходит оттого, что в тех случаях мы оставались в пределах мира законосообразности, а здесь сталкиваемся в совершенно иным миром, с областью свободы (das Gebiet der Freiheit).
Если сравнивать моё изложение трёх первых обличий нашего Закона с образами, которые я отбрасывал на стену с помощьюLaterna magika [волшеюгый фонарь (лат.)], то теперь, в случае с четвёртым открывается отверстие, через которое вкомнату проникает свет, пред которым мои образы отчасти исчезают, отчасти становятся несвязными, неясными испутанными» (D III, 83.
См. также: HN II, 297; Fichte J.G. Op. cit., S. 200). Это следует также и из его различиядействия и его причины (D III, 76), позаимствованного у Фихте (см.: Fichte J.G. Op. cit., S. 11; HN II, 57).7Ср. с: HN I, 45, Nr. 85.8D III, 80. Впрочем, Шопенгауэр оговаривается, что «”состояние” и “перманентное” могут быть только во времени,а для вневременного невозможно никакое выражение» (Ebd.).112вне времени универсальным актом воли, в отношении которого всё происходящее во времениявляется только проистеканием (Heraustreten), явлением (Erscheinung). Кант назвал это интеллигибельным характером; возможно, правильнее было бы «непостижимый» (inintelligibler)»1.Роль «кантовской» составляющей в оформлении понятия «интеллигибельный характер»как синонима «субъекта воли» была определяющей.
Во втором издании диссертации Законымотивации и причинности стали проявлениями одного и того же типа регулярности, а риторикакантовского учения о свободе уступила место детерминизму, но в издании 1813 г., Шопенгауэрещё исходил из кантианского представления о воле и поэтому допускал проявление ноуменальной свободы в мире явлений, а вместе с ней – ноуменальной морали.
Соответственно, он не просто не отождествлял волю с телом, но даже противопоставлял её ему – как «моральное чувство»противополагается патологическим стимулам2.Итак, теперь становится ясным, какую роль играла глава о Законе мотивации в архитектоники «истинного критицизма». В качестве «способности свободы» воля должна была служитьлазейкой, с помощью которой познание могло проникнуть из мира явлений в сферу истиннойморали, этической ипостаси лучшего сознания. Неслучайно Шопенгауэр говорит, что «мотивчисто морального решения (eines rein moralischen Entschlusses) имеет сверхчувственный характер»3, ведь всё «сверхчувственное» имело для него, как мы уже видели, метафизический смысл.В маргиналии к собственному экземпляру кантовских «Пролегомен» он записал: «Только тогда,когда бытие человека само является результатом его свободы, можно объединить свободу инеобходимость; но Кант пытается сделать это с помощью софизмов.
Он остановился на полпути»4. Шопенгауэр планировал дойти по этому пути до конца, и не только, вслед за учителем,рассматривал критическое рассмотрение априорных условий опыта как необходимую пропедевтику к новой, истинной философии, но и считал все сочинения самого Канта лишь несовершенной подготовкой к ней. Собственно, так он и формулировал задачу своей философии в первомфрагменте, в котором воля названа создателем мира5, тем самым связывая «критическую» часть1D III, 80.
Подробности этой концепции, одобрительно указывает Шопенгауэр, можно найти в практической философии Канта и в шеллинговском сочинении «О сущности человеческой свободы» (Ebd). Подробнее о роли шеллинговского понятия «интеллигибельного характера» в становлении метафизики воли см. § 4.2.2D III, 86-88. Собственно, именно поэтому ставшее волей является более «моральным» и «благочестивым», чем то,что осталось просто желанием (D III, 77), и допускал способность воли влиять не только на тело, но и на познающийсубъект, т.е.
способность определять его представления, а не просто действия (D III, 84), хотя и был ещё далёк от«универсальности» зрелого понимания воли. Ср. с: «Воля — это… способность желания не столько по отношению кпоступку, сколько по отношению к основанию, определяющему произвол к поступку» (Кант И. Собрание сочинений в 6 т. М.: Мысль, 1963-1966. Т.4. Ч.2. С. 119-120). См. также: Koßler, M. Life is but a Mirror: On the Connection between Ethics, Mataphysics and Character in Schopenhauer // Better Consciousness.
Schopenhauer’s Philosophyof Value. Ed. by Alex Naill and Christopher Janaway. Wiley-Blackwell, 2009. P. 77-97.3HN I, 33, Nr. 60.4D XIII, 276.5HN I, 135, Nr. 232.113своего проекта с положительной, метафизической. Именно её появление молодой мыслительобещает читателю своего первого труда.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
