Диссертация (1137569), страница 10
Текст из файла (страница 10)
Не случайно именно в связи сэтим проблема беспредметных представлений рассматривается вразделе,посвящѐнномобъективнымпредставлениям.«Представление» в данном случае понимается как «значение».Дисциплиной, котораярассматривает проблему беспредметныхпредставлений, у Гуссерля становитсялогическая семантика (вследза Фреге). «Суть вопроса для него заключалась в исследованииоснований, по которым мы получаем право использовать в научнойсфере, и в первую очередь в математике, понятия, обозначающиелишь возможные или недействительные предметы»[15, c.
35].59В начале своей работы Гуссерль весьма любопытным образомпересказываетидеиТвардовского:«Естественно,мыможемпредставлять предмет, даже если он вовсе не существует; посколькупредставлять его означает иметь соответствующееему духовоеотображение (Abbild), и как вообще картина может существовать, в товремя как отображаемое не существует, таким же образом и здесь.Содержание представления не затрагивается бытием или небытиемпредмета, в нѐм существует образ фантазии, а предмет существуетили же нет вне его; в любом случае представление ничего не теряет оттого, есть ли он, будет, был или его нет»[18, c.
37].Начав с некоторой иронии относительно взглядов Твардовского,Гуссерль переходит к их критике. Эта критика относится главнымобразом к учению о существовании духовного образа предмета. Помнению Гуссерля, Твардовский подгоняет факты под эту теорию,согласно которой «каждое представление относится к своемупредмету посредством «духовного образа» (Abbildes)». Он резоннозамечает, что есть также такие представления, «в которых фактическине происходит наглядной репрезентации» [18, c. 37].
Существуюттакие понятия, с которыми сложно соотнести некий духовный образ(литература, наука, искусство). Что соответствует такому понятию,как литература? Вряд ли мы можем связать с этим некийопределѐнный, наглядный образ.«Я хотел бы также познакомиться с духовными образамипредметов, мыслимых в абсурдных представлениях, и, опять же, стеми, которые мысленно являются математику при прочтении статьи,наполненной сложными системами формул.
Настоящие вихрифантазии должны были бы развѐртываться в его сознании: пустьпоразмыслят о чрезвычайном усложнении понятий, аккумулирующемв одной функционально-теоретической формуле, которую зачастую60можноэксплицироватьтолькоблагодарямногостраничномуперечислению определяющих предложений»[18, c. 37-38].Отсюда сразу виден контекст, в котором Гуссерль рассматриваетданную проблему. Этот пример действительно заставляет задуматьсянад тем, какв сознании математика развѐртывается прочтение ипонимание формул с дескриптивно-психологической точки зрения.Вполне естественно, что человек, не сведущий в формульной записи,будет прочитывать еѐ, переводя на привычный для себя язык.
Но дляматематика сам язык формул может быть привычным, и у него в связис этим будут возникать духовные образы особого рода.Такилииначе,Гуссерльредкоупотребляетпонятие«содержание представления», используя вместо него «духовныйобраз» – словосочетание, которое не часто можно встретить уТвардовского.«Психическийобраз»присутствуетвработеТвардовского в качестве одного из определений содержания, но итолько. Видимо, в свете такого понимания этого понятия у Гуссерля исложилось представление о теории познания Твардовского какоснованной на отображении. Именно это стало одним из основныхпунктов критики теории Твардовского в разных работах Гуссерля.Уже в этой работе он восклицает: «Довольно, опыт никогда неподтверждал эти фантастические предположения»[18, c. 38].Гуссерль указывает на то, что в акте представления мы, имея ввиду образ, всѐ равно обращаемся к внешнему предмету.
Содержаниелишь репрезентирует какие-то свойства предмета, но наши сужденияи эмоции относятся к самому предмету.ГуссерлькритикуетразмытоепонятиесуществованияуТвардовского, выражая своѐ недоумение по поводу того, что круглыеквадраты в представлении могут встречаться с той же частотой, что идругие предметы.61Для прояснения своей точки зрения Гуссерль сравниваетразделение предметов на действительные и интенциональные сразделением их на определѐнные («этот лев») и неопределѐнные(«какой-то лев»).
Классификация предметов (львов) на определѐнныеинеопределѐнныеотличаетсяотклассификациильвовнаафриканских и азиатских. Объѐм понятия «лев» при этом нераспадается. Таким образом, классификация на определѐнные инеопределѐнные предметы в действительности есть классификацияобъективных представлений на такие, в которых отношение кпредмету определено, и такие, в которых оно не определено. Врезультате, как бы ни различались предметы, по Гуссерлю, мы можемговорить о них только тогда, когда они реально существуют в мире.Поэтому значения таких характеристик предмета, как «настоящий,реальный, действительный, существующий», должны быть равны.Значения таких предметов как «Цезарь» или «Цербер» в этомсмысле также признаются недействительными.
В отношении данноговида предметов Л. Блауштайн22 выработал особый вид представлений:это так называемые вымышленные представления (imaginative–имагинативные в переводе Домбровского[5])вымышленныхилиуженесуществующих– представленияпредметов.ТеорияБлауштайна об вымышленных представлениях, условно говоря,дополнение к теории Твардовского. Блауштайн различает два видапредметов в рамках данного вида представлений: собственновымышленные предметы и предметы воспроизведѐнные. Согласно22Леопольд Блауштайн (1905 – ок. 1944) был учеником Твардовского; слушаллекции Гуссерля во Фрайбурге в 1925.
Ему принадлежит работа «УчениеГуссерля об акте, содержании и предмете представления», где он произвѐлфундаментальную переработку взглядов Гуссерля, пытаясь встроить их в схемуакта, содержания и предмета, предложенную Твардовским. В некотором смысле,позиция Блауштайна была сформирована благодаря синтезу учений его двухучителей.62Блауштайну,этипредметы–типынесуществующихинтенциональных предметов. То, будет ли предмет имагинативнымили воспроизведѐнным, зависит от типа акта представления.Блауштайн пишет: «Следя в театре за фабулой драмы Бернарда Шоу«Цезарь и Клеопатра», я думаю о Цезаре – человеке, который давноумер и о котором рассказала мне история.
В то же время я думаю отом Цезаре, который в данный момент обращается к сфинксу. Впервомсоотнесениивниманиенаправленокпредметувоспроизведѐнному, во втором – к имагинативномупредмету.Воспроизведѐнный предмет, в принципе, может быть также инаблюдаемым; имагинативный предмет наблюдать – в точномзначении этого термина – нельзя» [5, c. 122].Это совершенно особый вид представлений, практически неимеющий отношения к восприятиюдействительности. Схемаинтенциональности вымышленных представлений, по Блауштайнувыглядит так: Акт вымысла – Презентирующее содержание –(Вымышленный предмет) – Воспроизведѐнный предмет.
При этомвымышленный предмет в теории Блауштайна занимает особоеположение. Воспроизведѐнный предмет, как пишет, Блауштайномможет восприниматься, а имагинативный предмет не связан среальнымипространствомивременем.Онявляетсяквази-простанственным и квази-временным. Он вообще квази-реальныйпредмет. «Мы воспринимаем, например, баранов в стаде «на» экранеживыми (существующими), но с предостережением quasi» [5, c.
128].Отличие этих предметов состоит в способе задания предметасодержанием представления (материей акта по Блауштайну), заданияего свойств, которые в случае имагинативных предметов являются ссвойствами с приставкой «квази». Вопросом статусом существованияэтих предметов Блауштайн занимается мало. Он откровенно заявляет,63что его это не интересует: «Вопрос, обладают ли они темисвойствами, которыми в материи наших представлений мы ихнаделяем,resp.существуютлионивообще,принадлежитэпистемологии и не интересует нас, поскольку мы занимаемсяисключительно описанием характера и содержимого переживаний»[5, c. 118].4.4.
О возможности дискуссии между логицистами ипсихологистамиРезюмируя, подчеркнѐм изначальную разницу анализируемыхздесь идей троих авторов. Больцано, а в ещѐ большей степениГуссерль, стремились к развитию строго научного знания и потомувыстраивали свои концепции с опорой на логический аппарат.Твардовский же был классическим представителемдескриптивнойпсихологии. Вопрос о возможности сопряжения столь различныхпозиций в рамках одной дискуссии остаѐтся открытым. Гуссерль всвоей работе жѐстко формулирует свою позицию относительно текстаТвардовского.
Возникает вопрос не только о том, как возможнадискуссия, но и том, как возможен продуктивный для обоих авторовспор, так как высказываемые ими точки зрения относятся кразличным системам мышления: логицизма и психологизма.Ещѐоднимлогическогоипримеромтакогопсихологическогопринципиальногопониманиявещейразличияявляетсядискуссия между Керри и Фреге. Керри выдвинул ряд возражений вотношенииработыФреге«Основанияарифметики»(1884).Возражения касались слова «понятие», и Фреге в своей работе «О64понятии и предмете» (1892) указывает на возможность различногопонимания этого слова.«Слово‖понятие‖употребляетсяпо-разному:отчастивпсихологическом, отчасти в логическом смысле, отчасти, быть может,в смысле, представляющем собою неясное смешение первых двух.Эта фактически существующая свобода находит своѐ естественноеограничение в требовании, чтобы однажды принятый способупотребления слова сохранялся и в дальнейшем.
И я принял решениестрого придерживаться чисто логического употребления. Вопрос отом, какой из способов употребления этого слова более целесообразен– психологический или логический, я оставляю в стороне как менееважный. Люди легко договариваются о способе выражения, если онипризнают, что нечто является тем, что заслуживает особогоназвания»[59, c. 253].Керри тогда стоял на позициях психологизма и потомурассматривал «понятие» в отличном от Фреге ключе.Один из участников дискуссии К. Твардовский на позднем этапесвоеготворчествав«Самоизложении»по-своемуоцениваетпрошедшую дискуссию о психологизме.
На его взгляд, различиемежду психологистами и антипсихологистами не является стольпринципиальным, как многим кажется. «Противоречие междупсихологизмом и антипсихологизмом в логике является, в конечномсчете, вопросом границы, объѐма еѐ предмета, а не вопросомтеоретического обоснования еѐ суждений» [57, c. 34].Современный итальянский исследователь Р. Поли, говоря овзаимоотношениях логики и психологии, подчѐркивает значимостьлогико-психологического дискурса для науки в целом.