Диссертация (1136851), страница 23
Текст из файла (страница 23)
д.)» [Волков,Хархордин, 2008: 22]. Быть врачом — значит быть признанным в качестве такового другими врачами, т. е. демонстрировать действия, которые могут быть проинтерпретированы как действия врача, и одновременно совершать эти действия, руководствуясь принятыми средиврачей представлениями о том, что значит действовать как врач, и реализуя полученные в результате обучения и опыта навыки врача.Проблематичность такой трактовки практик состоит, с этнометодологической точки зрения, в том, что в ней рутинный ход действийвыступает проекцией «практического знания» (как осознаваемого, таки нет), которое отделено от конкретных ситуаций деятельности иобеспечивает их понимание.
Теоретики практик осознают, что междуформальным описанием практики (например, в форме эксплицитныхправил) и реальной деятельностью есть несоответствие, однако решают эту проблему за счет постулирования «неявных правил», «неформальных договоренностей», «коллективных норм» и пр., которые, наих взгляд, обеспечивают соответствие между обыденной практикой и116формальными правилами. Однако такое решение лишь переноситпроблему на другой уровень, но не снимает ее, потому что попрежнему не понятно, как «неявные правила» соотносятся с конкретными ситуациями деятельности.
Этнометодологи исходят из того, чторутинные практики в той или иной области составляют «обыденнуюэкспертизу». В этих областях «навыки и способы рассуждения являются наблюдаемыми чертами участия людей в них» [Livingston, 2008:9]. То, что член реализует именно эту практику, является наблюдаемой чертой умелого производства социального порядка в конкретнойситуации. Наличие навыка означает не способность применять (автоматически или нет) выученные правила к возникающим обстоятельствам, а реализацию упорядоченной последовательности действий, нафоне которой становятся осмысленными детали ситуации и самихэтих действий.
Узнаваемость определенной практики как относящейсяк некоторой области связана с ситуативной работой, совершаемойпрактиком. Если в теории практик навык предшествует ситуативному ходу действий, то в этнометодологии навык существует только вситуативном ходе действий.Одно из возможных возражений против этнометодологическогопонимания практик состоит в том, что этнометодологи принимаютсуществующие области деятельности (биохимия, танго, грузовые перевозки, джазовая импровизация, астрономия, медиумизм и т. д.) какданность, и в этом смысле пользуются существующими критериямиопределения того, что такое биохимия, грузовые перевозки, джазоваяимпровизация и пр. Несостоятельность этого возражения обусловленатем, что оно предполагает возможность отделения критериев определения той или иной сферы деятельности от составляющих ее ситуативных практик.
В наиболее экстремальном случае эта возможностьведет к разделению технической и социальной компетенций как раз117ного типа навыков, как это и происходит, например, у Г. Коллинза.Анализируя научные практики, Коллинз утверждает, что в науке кооперация между учеными и способность понимать друг друга предусматривают владения языковыми практиками, которые приобретаются вне зависимости от практик «физических» (умения проводить эксперименты, манипулировать оборудованием и т. д.) [Collins, 2011:277].
Ученые не должны всегда повторять то, что делают другие ученые, поэтому они могут полагаться на свою «интеракционную экспертизу» [Collins, 2004]. В этом отношении, «язык имеет центральноезначение для практики» [Collins, 2011: 276]. Способность пониматьопределенную науку может быть приобретена в результате обученияопределенным языковым практикам без необходимости осуществления физических практик.
Понимание между учеными основано наразделяемых умениях вести разговор на ту или иную научную тему.Если распространить тезис Коллинза на любую практическую область, мы получим достаточно странную картину, в которой из тогофакта, что для обучения какой-либо практике не обязательно повторять все те действия, которые совершают другие практикующие, выводится принцип приоритета языка. Однако из указанного факта вовсене следует, что совершение действий играет второстепенную роль.Наоборот, «области экспертизы — будь то доказательство теорем, игра в шашки или экспериментальная лабораторная химия, — погружены в материальные культуры и составляют их часть.
Математическоедоказательство предполагает материально определенную демонстрацию рассуждения, химический эксперимент представляет собой материально определенную организацию лабораторной практики» [Livingston, 2008: 199]. В этом смысле, любая область экспертизы является,по выражению Гарфинкеля, наукой или искусством практическогодействия и о практическом действии [Garfinkel, 1991: 15], которое118всегда заключается в производстве специфических для той или инойобласти феноменов порядка в наблюдаемых деталях практики. В этомотношении, для определения того, что является «химическим экспериментом», не нужно использовать какой-либо набор критериев химического эксперимента. И для непосредственного участника химического эксперимента, и для этнометодолога (который в идеальномслучае сам должен быть участником) узнаваемость и осмысленностьхимического эксперимента как химического эксперимента заключается в узнаваемости и осмысленности локально производимых фигураций деталей, которые приобретают упорядоченные свойства в результате и в качестве наглядно методической реализации действий членов.Каждая область практики представляет собой сферу обыденнойэкспертизы, предполагающую определенную культуру мышления,определенную культуру действия и определенную материальнуюкультуру.
Практико-специфическое мышление — это рассуждение«на месте», в ходе которого делаются выводы об особенностях текущей ситуации. Такого рода мышление не строится по классическимлогическим схемам, хотя оно может быть формализовано. Например,можно описывать мышление шахматистов как последовательностьопераций над определенным множеством элементов.
Однако реальные рассуждения представляют собой нечто иное: они направлены навыявление упорядоченных черт ситуаций, поэтому их невозможно отделить как от совершаемых действий, так и от особенностей материальной среды. Материальная среда при этом представляет собой особого рода культурный объект, свойства которого «погружены» в совершаемые действия. Например, химические эксперименты предполагают взаимодействия в специальном помещении со специальным оборудованием, а игра в шахматы — перемещение соответствующих фи-119гур по соответствующей доске52. Даже такая, казалось бы, совершенно«неприземленная» область, как математика, рутинным образом предполагает работу с мелом на доске или с карандашом на бумаге. Какпоказал Ливингстон [Livingston, 1986], эта работа не является случайным обстоятельством деятельности математиков, а составляет «обыденную математику», которой занимаются все без исключения математики всегда, когда они «делают» математику.Как следует из сказанного выше, этнометодологическое понимание практических областей предполагает описание той повседневнойработы, которая в этих областях совершается.
В этом смысле, работой будет не только то, что принято относить к сфере профессиональной занятости, но и любая обыденная практика, которую можно описать. Понятие «работы» здесь соотносится не с устоявшимся разделением «работа/досуг», а, скорее, с любой последовательностью действий, направленных на решение возникающих задач методическимобразом на рутинной основе. Такого рода работу невозможно прекратить, у нее не бывает перерывов и ее исполнители анонимны, т. е. онапродолжает осуществляться даже тогда, когда состав «работников»полностью меняется.
Что этот подход значит для понимания традиционных социологических понятий «когорта» и «популяция», мы обсудим в следующем параграфе, а здесь мы должны обратить внимание52Как замечает чемпион мира по шахматам Г. Каспаров, без физического перемещения фигур по доске игра оказывается существенно затруднена, посколькушахматное мышление — это всегда мышление «на доске». В ситуации, когдаКаспарову необходимо было играть против компьютера в специальных очках, вкоторых перед ним отображались ходы, отсутствие реальных фигур и реальнойдоски приводило к неверным решениям. «…перед матчем я предполагал, что естьсвязь между мыслительным и физическим процессами, между тем, как шахматистберет фигуру, переставляет ее, — т.
е. между его рабочим местом и способомпринятия решения. Так и оказалось. Во второй партии у меня была лучшая позиция, но произошел „зевок“ именно из-за этих необычных условий. Потом дома яанализировал партию на обычной доске. И рука просто не поднималась переставить ладью под удар на g7» [Гарри Каспаров, 2012].120на, что с термином «работа» соотносится ряд родственных терминов,которые содержат важные подсказки в отношении направления эмпирических исследований практик. Далее мы рассмотрим несколько таких терминов.1) Одним из наиболее интересных в этом отношении являетсятермин «рабочее место». Он играет важную роль в направлении этнометодологический исследований, получившем названием «исследования рабочих мест»53.
Хотя в данном направлении «рабочее место»соотносится преимущественно с областями профессиональной (часто — технологической) компетенции, у Гарфинкеля «рабочее место» — это любое место, в котором осуществляется некоторая «работа». Такое понимание вполне согласуется с обыденным словоупотреблением, которое также предполагает, что рабочее место специфическиприспособлено для совершения той работы, которая на нем делается:оно не только включает необходимые орудия, но и организуется самим работником таким образом, чтобы учитывать (и, тем самым, воплощать в материальных деталях) совершаемые им действия и одновременно организовывать их. Рабочее место — это рутинное пространство упорядоченных действий, составляющее их условие и результат, поэтому только на рабочем месте можно зафиксировать локальные практики, которые затем могут быть формализованы и стандартизированы, но никогда не схватываются в формальных описаниях, в то же время являясь основанием адекватности, полноты, ясности,определенности, однозначности, инструктивности последних.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
