Диссертация (1136364), страница 16
Текст из файла (страница 16)
Vol. 74, № 4. P. 1031–1032.69нительной власти просто не осталось иного выбора, кроме как использовать её ресурсы в качестве основного инструмента взаимодействия сместными элитами и достижения собственных целей294.Возвращение выборности глав субъектов федерации населениемв большинстве регионов в 2012 году не изменило структуру губернаторских стимулов демонстрировать лояльность федеральному Центруи обеспечивать высокие электоральные результаты для «партии власти», так как они по-прежнему оставались зависимы от него в планесохранения должностного положения295.Таким образом, процесс катализации регионального избирательного нормотворчества, вызванный реформой 2002 года, стал вомногом побочным эффектом стремления Центра к «открытию» региональных режимов для своего влияния296.
Региональные акторы быливстроены в иерархическую систему отношений с Центром – «вертикаль власти» – и, помимо своих интересов, должны были учитыватьстимулы, исходившие с федерального уровня.Вместе с тем, функционируя в рамках, заданных «сверху», российские регионы отличаются друг от друга по многим политическими социально-экономическим параметрам. Как показано в исследованиях Г. В. Голосова297, О.
Дж. Ройтера298, П. В. Панова и К. Росса299,О. Дж. Ройтера и др.300 и М. С. Турченко301 существуют внутренниефакторы, влияющие на отдельные стороны политического процесса в294Gel’man V. Op. cit. 2015. P. 87.Golosov G. V. Op. cit. 2017. P. 201–202.296Golosov G.
V. Op. cit. 2006. P. 25; Golosov G. V. Op. cit. 2012b. P. 8.297Golosov G. V. Op. cit. 2011a.298Reuter O. J. Regional Patrons and Hegemonic Party Electoral Performance in Russia // Post-SovietAffairs. 2013. Vol. 29, № 2. P. 101–135.299Panov P., Ross C. Sub-National Elections in Russia: Variations in United Russia’s Domination of Regional Assemblies // Europe-Asia Studies. 2013b. Vol. 65, № 4. P.
737–752.300Reuter O. J. et al. Local Elections in Authoritarian Regimes: An Elite-Based Theory with Evidencefrom Russian Mayoral Elections // Comparative Political Studies. 2016. Vol. 49, № 5. P. 662–697.301Turchenko M. The Rise and Fall of Local Self-Government in Petrozavodsk // Demokratizatsiya: TheJournal of Post-Soviet Democratization. 2017. Vol. 25, № 2. P. 155–174; Turchenko M. Why Are Thereso Many or so Few Parties? Factors of Party System Fragmentation in the Russian Regions // Problems ofPost-Communism. 2018. Vol.
65, № 4. P. 233–242.29570субъектах: от успеха партии «Единая Россия» и степени партийнойфрагментации на региональных парламентских выборах до уровня автономности местного самоуправления. Исследователями было обнаружено, что, помимо влияния Центра, региональная политика обуславливается факторами, связанными как c целенаправленной активностью глав регионов302, так и с контекстуальными факторами, связанными с этничностью303 или степенью развитости демократическихинститутов304. Таким образом, переменные, сопряжённые с динамикойрегиональной политики, также необходимо рассматривать при анализе электоральной инженерии на уровне субъектов федерации.В параграфе была описана траектория развития политическогорежима в России с начала 1990-х годов. Показано, что процесс трансформации региональных избирательных систем, вызванный электоральной реформой 2002 года, стал побочным продуктом стремленияЦентра к «открытию» региональных политических режимов для своего влияния.
После отмены прямых губернаторских выборов главы регионов, являвшиеся ключевыми акторами политического процесса всубъектах федерации, были встроены в иерархическую систему отношений с Центром и, помимо своих интересов, должны были учитывать стимулы, исходившие с федерального уровня, которые заключались в том, что для «выживания» в должности им было необходимообеспечивать высокие результаты партии «Единая Россия», в том числе, – на региональных выборах. В параграфе были обозначены ключевые интересанты трансформации региональных избирательных систем. Именно к ним будет применена теоретическая рамка исследования, описанию которой посвящён следующий параграф.302Golosov G. V.
Op. cit. 2011a; Reuter O. J. Op. cit. 2013; Reuter O. J. et al. Op. cit. 2016; TurchenkoM. Op. cit. 2017; Turchenko M. Op. cit. 2018.303Golosov G. V. Op. cit. 2011a.304Panov P., Ross C. Op. cit. 2013b; Turchenko M. Op. cit. 2018.712.2. Теоретическая рамка эмпирического исследованияТеоретической моделью эмпирического исследования выбранновый институционализм, а именно, институционализм рационального выбора305.
Данный подход являлся одной из наиболее распространённых теоретических моделей в рамках политической науки в концеXX века306 и остаётся популярным исследовательским инструментомпо сегодняшний день. Институты играют центральную роль в политическом процессе: в их рамках происходят интеракции между политическими акторами. Причём, как отмечается в научной литературе307,институты имеют значение не только в демократических политических режимах, но и в режимах электорального авторитаризма.Неоинституциональный подход, получивший своё названиеблагодаря Дж. Марчу и И. Ольсену308, вошёл в оборот политическойнауки с начала 1980-х годов, хотя внимание к институтам стало возрождаться в академической литературе ещё с середины 1970-х годов.Его возникновение было интеллектуальным ответом доминированиюна протяжении 1960-1970-х годов бихевиорализма и теории рационального выбора, которые не принимали в расчёт влияние внешнейсреды на поведение политических акторов – последние мыслились какполностью автономные субъекты309.
Новый институционализм стремился пролить свет на роль, которую институты играли в осуществле305Институционализм рационального выбора является одним из нескольких аналитических подходов, объединённых под «зонтичным» концептом «нового институционализма», см. Hall P. A.,Taylor R. C. R. Political Science and the Three New Institutionalisms // Political Studies. 1996. Vol. 44,№ 5. P. 936–957; Питерс Б. Г. Политические институты: вчера и сегодня // Политическая наука:новые направления / ред. Р. Гудин, Х.-Д. Клингеманн. М.: Вече, 1999. С. 218–232; Peters G. B. Institutional Theory in Political Science: The “New Institutionalism”.
2nd ed. New York, London: Continuum, 2005. В научной литературе можно встретить и другие названия этой же теории, например,«неоинституционализм рационального выбора», см., например, Панов П. В. Институционализмрационального выбора: потенциал и пределы возможностей // Институциональная политология /ред. С. В. Патрушев. М.: ИСП РАН, 2006. С. 43–92.306Питерс Б. Г.
Указ. соч. 1999. С. 218.307См., например, Gandhi J. Op. cit. 2008; Schedler A. Op. cit. 2013.308March J. G., Olsen J. P. The New Institutionalism: Organizational Factors in Political Life // TheAmerican Political Science Review. 1984. Vol. 78, № 3. P. 734–749.309Peters G. B. Op. cit. 2005. P. 1–2.72нии социальных и политических исходов310, не умаляя, однако, важности понимания мотивов политических акторов311. В этом отношении неоинституционализм имел принципиальные отличия от «классического» или, по-другому, «старого» институционализма начала XXвека – описательного и легалистского в своей основе.Теория институционализма рационального выбора в политической науке восходит к «классической» теории рационального выборав духе Э. Даунса312, но развивает её через призму институтов.
Исследователи, использующие этот аналитический инструмент, стремятсяобъяснять политические исходы, принимая во внимание не однихтолько акторов, руководствующихся целями максимизации собственных выгод, но также институты, в которые эти акторы погружены313.Институты, с точки зрения рационального подхода, – это «наборправил и стимулов, которые задают условия для существования ограниченной рациональности (bounded rationality) и, таким образом,формируют «политическое пространство», внутри которого функционируют взаимосвязанные политические акторы»314. Роль институтов –в уменьшении неопределённости, сопровождающей политическоевзаимодействие. Поскольку политики знают, что предписывают институты, в которые они вовлечены, им не нужно «перегружать» себяпоиском «лишней» информации.Говоря об институтах, следует подчеркнуть, что, согласно новому институционализму, они бывают как формальными (политические, юридические, экономические правила), так и неформальными310Hall P. A., Taylor R.
C. R. Op. cit. 1996. P. 936.March J. G., Olsen J. P. Op. cit. 1984. P. 738.312Downs A. Op. cit. 1957.313Shepsle K. A. Studying Institutions: Some Lessons from the Rational Choice Approach // Journal ofTheoretical Politics. 1989. Vol. 1, № 2. P. 135; Peters G. B. Op. cit. 2005. P.
48.314Peters G. B. Op. cit. 2005. P. 48.31173(общепринятые условности и кодексы поведения)315. В контексте изучения политического процесса современной России через призму неоинституционализма нужно отметить, что в российской политике неформальные правила не менее важны, чем формально установленныенормы, точно также как это было и в советское время316.С точки зрения институционализма рационального выбора, политический процесс понимается состоящим не только из рациональных акторов, но и из набора институциональных правил и норм, внутри которых они взаимодействуют317; эти правила и нормы сдерживают и канализируют их эгоистические устремления. Поскольку институты связаны с реализацией определённых исходов, которые могутбыть как желательными, так и нежелательными для политических акторов, последние могут стремиться при возможности манипулироватьинституциональными правилами – «настраивать» их в собственныхинтересах318.
Это утверждение является важным для понимания сутиинституционализма рационального выбора: институты воспринимаются не как что-то неизменное, но как структуры, подвергающиесявоздействию акторов, сталкивающихся с изменением status quo319.П. Холл и Р. Тейлор320 выделили четыре положения, на которыхстроится теория институционализма рационального выбора. Вопервых, предполагается, что акторы321 (политики, партии) рациональны, имеют фиксированный набор транзитивных предпочтений и стре315Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
