Диссертация (1102201), страница 32
Текст из файла (страница 32)
Девушка просит поведать красивую легенду, которую удобночитать, написанную прозой, но не стихами. Она передает отношение простойамериканской читающей публики, которая интересуется мистическим илегендарным прошлым, но не выносит сложностей поэтического слога, хочетпридумать историю простому «кольцу из лавочки антиквариата», надеясь,что это сделает колечко более привлекательным, а может быть и свяжет его скем-то известным. Возможно, она хочет узнать, как представляет себелюбовь и верность ее молодой человек.Для того, чтобы понять, чего хотела от своего возлюбленного девушка,обратимся к корпусным данным за десятилетие до публикации рассказа163(1843г.).Согласнокорпусуамериканскогоанглийскогоязыкасисторической точки зрения (―Corpus of Historical American English‖ см.приложение 13) сочетаемость слова значительно варьировалась, а егопопулярность неизменно росла.
Все прилагательные, встречающиеся всочетаемостиссуществительнымlegend,создаюткартинучего-топритягательного, развлекательного и романтичного. И только в последнююочередь – древнего, записанного или исторического (что характерно длясовременного восприятия). Таково и представление девушки о желаемойлегенде, nothing but a story, от которой она ожидает очарования (charm). Втексте рассказа двумя абзацами ранее говорится о литературной продукции,любимой ее молодым человеком: Sonnets, stanzas of Tennysonian sweetness,tales imbued with German mysticism, versions from Jean Paul, criticisms of theold English poets, and essays smacking of Dualistic philosophy, were among hismultifarious productions.Сочинить историю – задача не из легких, но для ее возлюбленного,любителя поэзии, в том числе «мягкости Теннисона», это не представляетсложности: Meanwhile, we sum up our sketch of Edward Caryl, by pronouncinghim, though somewhat of a carpet knight in literature, yet no unfavorablespecimen of a generation of rising writers, whose spirit is such that we mayreasonably expect creditable attempts from all, and good and beautiful resultsfrom some.
And, it will be observed, Edward was the very man to write prettylegends, at a lady's instance, for an old-fashioned diamond ring.Обратим внимание на то, как описывается герой. Он напрямуюназывается «ковѐрным рыцарем». Данное выражение отражает негативнуюоценку того, кто не заслужил рыцарского звания в бою, но получил его «наковре»,средироскошиa soldier who spends his life away from battle; idlerи[Collinsуюта:EnglishDictionary,1994]; knighted on the carpet at court rather than on the field of battle [The freedictionary // http://www.thefreedictionary.com/]. Автор ироничен по отношению к164герою, столь ревностно готовому выполнить просьбу своей прекрасной дамы– придумать легенду старомодному колечку из антикварного магазина.Герой сочиняет легенду в легенде; граф Эссекса в тюрьме рассказываетисторию его кольца, подаренного ему когда-то королевой: it was an heirloomfrom her Tudor ancestors, and had once been the property of Merlin, the Britishwizard, who gave it to the lady of his love.
Однако данное кольцо обладалосилой некого духа, что творит добро, если чувства истинны, и помогаетвладельцам, но уничтожает, если любовь неверна. Так и Мерлин, попреданию, погиб от волшебства девушки Вивьен, которую он сам научилэтому искусству (по роману Т. Мэлори). Так и граф пострадал отблагосклонности королевы и был приговорен к казни.
Его собеседницареагирует на эту историю словами: "An idle legend!" Эта легенда всего лишьглупая выдумка, считает она, но соглашается передать кольцо королеве длясмягчения наказания. Она этого не делает из личных мотивов и понеизвестной причине и мучительно умирает.Так кольцо со злым духом, обращающимся против своих владельцев вслучае лживых любовных клятв, приносило горе и смерть, пока, наконец, непересекло океан и не попало в коробку с собираемыми пожертвованиями.Там его багряно-красный цвет сменился чистотой прозрачного бриллианта:Purified from the foul fiend, so long its inhabitant, by a deed of unostentatiouscharity, and now made the symbol of faithful and devoted love, the gentle bosomof its new possessor need fear no sorrow from its influence.Конечно, здесь нет еще ни самого Артура, ни других персонажей, они непрорисованы и не видны; рассказ ироничен и символичен одновременно.Слегка морализаторский конец его абсолютно типичен для американскойлитературы периода романтизма и прекрасно передает американские реалиитоговремени.Кольцосимволизируетчеловеческуюдушу,котораяобращается в свою противоположность, лишь только ложь коснется ее.Готорн приносит забавную легенду (заметим, что пока только легенду, но немиф) на американскую почву, чтобы обратить ее против самой себя: форма165изложения не интересна, скучна для современного читателя, поэзиятяжеловесна, все слишком мистично и подходит только для романтичнойпары из экзальтированной девушки и юриста, мечтающего заниматьсялитературой.
Тем не менее, потенциал легенд и образов артурианы ужеотмечен, лингвистическая игра на внешнем сходстве (слов, выражений –герой описывается как carpet knight, многократно повторяется слово legend),но содержательном различии уже видна как особый прием, свойственныйвторичным текстам в целом, которые, по утверждению М.В. Вербицкой,представляют собой «особые художественно-речевые явления, которымприсуща одна общая черта: слово здесь имеет двоякое направление - и напредмет речи, как обычное слово и на другое слово, на чужую речь»[Вербицкая, 2000: 7].Интерес именно к Мерлину, но не Артуру – также значимая чертаразмышлений американских авторов об артуровском мифе.
Их интересуютмотивы,принципиальнонетипичныелиниииные,сюжета,чембританцев,связанныесониразрабатываютмистическойсилой,двойственностью и правдой Мерлина, и личные, нравственные поискиГрааля. Р. Эмерсон также откликнулся на миф серией поэм о Мерлине,который представляется певцом, страдающим от знания собственной судьбы,но исполняющим свой долг: the kingly bard. Он всевидящий, обладающийвнеземным знанием человек, отдельная личность.Важно, что в рассказе Н.
Готорна в зародыше видны две тенденции,намного более заметные в дальнейшем развитии артурианты в творчестве М.Твена: интерес к легендам, рассказам, историям, возможность участвовать вдальнейшем развитии мифа и ироничное отношение к корпусу британскихтекстов. Второй тенденцией становится иронический модус осмысленияартуровского корпуса. Ирония, которая должна была разрушить миф,расшатать его основы, расщепить привычный инвариант представления обобразе, наоборот, спровоцировала интерес, что, возможно, связано с тем, чтоиронический модус- «важный компонент английского национального166характера» [Филиппова, 2007: 233], который был необходим амрериканскомусамосознанию для формирования собственной идентичности.4.
2 Роман М. Твена «Янки при дворе короля Артура» как этапэволюции мифа на Американской почве.Роман М. Твена «Янки при дворе короля Артура» становится «однимиз поворотных пунктов работ по артуровской литературе» [Annals, 2006:152]. Он является произведением крупной формы, дает простор дляреализации художественных планов и изображении образа, по сравнению сего же небольшим, юмористическим рассказом «Средневековый роман» 1870года. Буквальное истолкование условностей, доведение до логическогосамоотрицания сюжетных ходов – все эти юмористические приемы ужеотточены в небольшом рассказе.
При этом интерес американского писателя кистории пробудился далеко не сразу; он никогда не считал европейскуюисториюдостойнойописания,наоборот,толькоАмерикаказаласьинтересной, новой, полной ранее невиданных коллизий и историй. ДляМ.Твена Европа - древний мир, который исчерпал себя и живет в прошлом;он не способен на творчество и новизну, поэтому творить историю - деломолодойАмерики.Однако, М. Твен позже осознал огромный потенциал исторических сюжетови мотивов и в особенности, осмысления истории как таковой, поскольку«история в некотором смысле есть священная книга народов: главная,необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений иправил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего ипример будущего» [Kapaмзин, 1984: 232].
А сами американские писатели, помнению критиков, «привязанные узами своей национальности и культурыдоктрине исторического прогресса, в то же время были очень чувствительнык темным и косным глубинам неискупленного человека, к органическомубеспорядку и сердцу человеческого действия» [Salomon, 1961: 4].Роман «Янки при дворе короля Артура» был опубликован в декабре1889 года, но первые зарисовки появились на пять лет раньше.
В167дневниковых записях 1884 года можно найти описание путешествия со своимдругом Дж. Кейблом (George Washington Cable), когда они купили книгу Т.Мэлори на ранненовоанглийском. После прочтения, они так воодушевилисьсвоеобразным стилем автора, что начали писать друг другу письма, подражаяустаревшему языку. Дело было не только в высмеивании странного иархаичного языка, но и в том, что книга имела особый шарм, им хотелосьобсуждать ее, спорить, смеяться над идеализированным представлениемсредневековой Англии и институтами рыцарства39. Привыкнув к стилю исюжетам, излагаемым в книге, Твен увидел и возможность юмористическогосоединения двух миров: современной ему Америки и Англии – эта задумкапоявляется в его сознании ("make notes in [his] head for a book"): "Dream ofbeing a Knight errant in armor in the Middle Ages.
Have the notions and habits ofthoughts of the present day mixed with the necessities of that. No pockets in thearmor. No way to manage certain requirements of nature. Can't scratch. Cold inthe head – can't blow – can't get at a handkerchief, can't use iron sleeve. Iron getsred hot in the sun – leaks in the rain, gets white with frost and freezes me solid inwinter. Suffer from lice and fleas. Make disagreeable clatter when I enter church.Can't dress or undress myself. Always getting struck by lightning. Fall down, can'tget up. See Morte Dartur" [Twain, 2008: ix]. Это и было реализовано в однойглаве: "The Yankee in search of adventures".Но юмор и бурлеск сменились развернутым сравнением прошлого инастоящего, как поначалу задумывал автор, в пользу последнего: ―the Englishlife of the Middle Ages, with the life of modern Christendom and moderncivilization – to the advantage of the latter, of course‖ [Twain, 2008: XVII].