Диссертация (1101920), страница 37
Текст из файла (страница 37)
Но то, что она ходила в хитонах, что на Башнесуществовал культ античности, было очень хорошо известно всем. Может быть,Нагродская специально зафиксировала некоторое «расхождение» с фактами,чтобы отвести от себя подозрение в насмешке над высокими дионисийскимиустремлениями посетителей Башни. Хотя пародирование патетического,ритмизированного стиля «Тридцати трех уродов», где все слова произносятся созначением, явственно ощущается в следующем абзаце, насыщенном повторами ипаузами, выбивающемся из ритма основного повествования, в которомпревалируют слова обыденной речи: «− <…> Вы единственный человек,которому я покажу эту могилу и перед которым я приподниму уголокпокрывала…Мы шли медленно под красно-желтыми деревьями… Мы шли по ковру изопавших красно-желтых листьев… Мы шли в надвигавшихся осенних сумерках,и красно-желтая полоса заката горела в потемневшем небе.Стройная женщина в белой одежде, опираясь на мою руку, вела меня вглубь парка, к какой-то одинокой могиле…»438И это однозначно указывало на объект пародирования.Сюжет сводится к тому, что Лидия Андал использует все женскиеухищрения, чтобы отомстить невесте главного героя, которая когда-то отбила у437438Нагродская Е.А.
У бронзовой двери. СПб., 1914. С. 209.Там же. С. 211.183нее поклонника. Ею для этого привлекается обильный арсенал мистическихвнушений: она увлекает мужчину, от лица которого ведется рассказ, к роковоймогиле в глубине парка, на полурасколотой плите которой едва можно прочестьединственное слово – Amor; уверяет его, что ее преследует «призрак прошлого»,который «властвует» над нею и «требует» ее души; говорит, «словно в экстазе,закинув руки на затылок, словно поддерживая массу золотистых волос, готовыхрассыпаться»439. Весь этот антураж нужен для того, чтобы заставить рассказчикаприехать к ней в сочельник 24 декабря и защитить ее от неизвестной напасти.«Вы молоды, вы храбры, вы сильны <…>.
Cжальтесь надо мной»440, − умоляетона. И когда он нехотя все же исполняет ее желание и приезжает в далекуюНиконовку, она разыгрывает целый спектакль: переодевается в тунику из легкойматерии, оставляющую почти обнаженным тело, осыпает поцелуями его руки, встрахе прижимается к нему шепча: «Пора, пора… приготовься защищать меня,призрак встал из могилы… слышишь, он отвалил плиту… он идет»441. Нервноенапряжение передается рассказчику, его понемногу охватывает ужас, ондействительно слышит скрип, потом стук двери, потом шаги.
Дверьраспахивается… и на пороге возникает его невеста, которую Андал пригласиласюда же анонимным письмом.Итак, месть осуществилась: не слушая никаких объяснений, Наденькауезжает. Естественно, что ни о какой свадьбе не может идти речи. И словнопродолжая издеваться над изгнанным влюбленным, Лидия Андал вдогонкупосылает ему записку: «Могила эта – роковая для всякого, кто хоть разприблизится к ней»442.
Мистическое торжествует окончательно: герой чувствуетсебя жертвой рокового предначертания − недаром при первой встрече Андалпроизнесла: «Я завидую всем, кто может любить, не боясь призрака прошлого –439440441442Там же. С. 210.Там же. С. 214.Там же. С. 215.Там же. С. 216.184быть во власти его страшно…»443Но через несколько лет «тайна» прошлого открывается, уничтожая весьмистический флер, которым была окутана эта история: оказывается, что в«роковой могиле» нашла последнее упокоение любимая болонка прежнихвладельцев, Аморка (отсюда и величественное Amor на плите), а «воздушнаяЛидия пряталась, совершая свои коммерческие сделки», за спину экономки,которой эта чуждая всего житейского небожительница будто бы передоверилаведение своих дел (надо упомянуть, что знакомство рассказчика с роковойкрасавицей состоялось когда он захотел продать свое имение, которое она иприобрела, заставив хорошенько поторговаться компаньонку Анну Семеновну,чтобы купить его «задешево»).Несомненно, Нагродская стремилась «разоблачить» ивановское увлечениедионисийством, показать «оборотную сторону медали»: весьма практическуюсметку всех приобщенных к высокому экстатическому строю дионисийскихверований (известно, что чета Ивановых очень успешно вела свои издательскиедела).
Если Иванов писал, что «мы озираем разлад в наших оценках и верованиях,тревогу в сердцах, тоску о несбывающемся и чаемом, скорбь настоящего и скорбьо вечном – мы, развившие в себе утонченнейшую чувствительность кдиссонансам мира, живущие противочувствиями, <…> мы сознаем себянуждающимися в очищении и исцелении»444, то Нагродская вывернуланаизнанку эту «утонченную чувствительность», решив продемонстрировать, чтоивановский способ «построения» духовными средствами духовного существасводился к использованию «духовных» приманок для достижения весьмапрозаических целей.А чтобы не оставалось сомнений в том, что она захотела «вывести начистую воду» людей, поражающих несведущих своей отрешенностью от быта иТам же.
С. 210.Иванов Вяч. Эллинская религия страдающего бога // Эсхил. Трагедии в переводе ВячеславаИванова. М., 1989. С. 325.443444185своею погруженностью в далекие от земных забот сферы, она в самом началерисует облик Никоновки, чей вид совершенно не соответствует склонностям ипривычкам своей хозяйки. Та ведь уверяет, что удаляется сюда, чтобы, «какАнтей, прикоснувшись к матери-земле, встать с новыми силами», ибо для нееискусство – это и жизнь, и «требовательный любовник», поглощающий все силыи нервы… Но облик усадьбы совсем не романтичен: она «стояла на безнадежнойплоскости. Это был <…> неуклюжий старый дом в один этаж с мезонином», дворзапружен груженными мешками с зерном подводами, за отправкой которыхследила «высокая женщина в сером ватерпруфе445», которая сразу же скрылась,как только увидела приближающегося посетителя (по-видимому, это и былахозяйка, так как встречает гостя она, уже переодевшись, что и потребовалодовольно длительного времени).
И обстановка в доме никак не соответствуетвозвышенному строю души его обладательницы: темная передняя, пестрыеполовики, сборная мебель, накрытая пеньковыми чехлами. И впускает гостя вдом босая растрепанная баба…Так что, по утверждению автора «Роковой могилы», вся эта таинственность,возвышенные речи, убежденность в своей избранности – не более чем игра,рассчитанная на непосвященных и действительно производящая на нихнеизгладимое впечатление («Если бы я не был женихом и не так любил Надю −я, может быть, влюбился бы в Лидию <…> Она была умна, образована, интересна<…> и на лице было какое-то странное выражение страдания»446, − признаетсягерой).Трезвый взгляд Нагродской провоцировал сомнение в искренностидионисийскихпереживаний,вготовностикразрушению«чариндивидуализации», на что претендовали сторонники дифирамбическогоНепромокаемое пальто (англ.).Мотив страдания и жертвенности – один из основных в дионисизме.
По Иванову,«проникновение во всеединство страдания обращает нас к откровениям дионисизма» (см. егостатью «Новые маски» // Иванов Вяч. Собр.: В 4 т. Брюссель, 1974. Т. II. С. 76-82).445446186очищения. Свои сомнения она «формулировала» и через пародированиесюжетных коллизий произведений Зиновьевой-Аннибал, в которых концепциядионисийства раскрылась наиболее последовательно. Об отсылках к стилистике«Тридцати трех уродов» говорилось выше. Но сюжетная коллизия этогопроизведения воспроизведена и в «Роковой могиле» – только в зеркальном виде.У Зиновьевой-Аннибал властная Вера забирает у жениха юную деву – уНагродской жестокосердная Лидия «уводит» жениха у юной девицы.
Значима иперекличка имен: Вера у Зиновьевой-Аннибал, Надежда у Нагродской. Наконец,абсолютное временное совпадение кульминационных моментов: и там, и тамосновное действие разворачивается в сочельник, двадцать четвертого, и в Новыйгод, двадцать пятого декабря. А развевающиеся хитоны фигурируют какважнейшая деталь в обоих произведениях.Рассказ «Похороны» Нагродской также можно рассмотреть как своего родапародирование, но на этот раз объект − «Трагический зверинец» ЗиновьевойАннибал. Только если в первом случае («Роковая могила») пародия вносит вчужое слово смысловую направленность, прямо противоположную той, котораязакладывалась изначально, на что указывал М.М.
Бахтин, то в «Похоронах» мыимеем смягченный вариант пародии. Иными словами, здесь пародированиеиспользуется,пословамЮ. Тынянова,дляпереводапародируемогопроизведения в другую систему: трагический пафос «Трагического зверинца» в«Похоронах» оборачивается сентиментальной трогательностью, а в конце идидактичностью, хотя сюжетная канва в общих чертах сохраняется.Сентиментальную трогательность воплощает Жанна, не желающаярасставаться с умершей любимой собакой («В чулане <…> на пыльном полулежал труп большого серого пуделя. Он уже закоченел, с вытянутыми лапами иподжатым хвостом. Около него на полу лежала девочка, охватив рукой трупсобаки» 447 ).
Жанна − явная параллель к Вере из «Трагического зверинца»,447Там же. С. 187.187страдающей при виде убитых медвежат и волка, со стыдом вспоминающейгибель журавленка Жури, случившуюся по ее вине, не способной забыть осликаРуслана и его подружку Людмилу. Но если у Веры эти явления становятсясимптомом всеобщего мирового неблагополучия, дисгармонии мира, всевластиязла, избавиться от которого можно только «при условии полноты утверждениячужого бытия», когда «чужое бытие перестает быть… чужим»осуществляется«молекулярнаяработа»повзращиванию448и«вселенскогосочувствия» в душе.
Жанна успокаивается, когда ей обещают «по-людски»похоронить Туту. Маленькой девочке важно сохранить обрядовость, ритуал,внешний вид: гробик, кладбище, памятник, траурная колесница. Она дажесоглашается, что г-н Дюмон будет изображать помощника префекта, как нанастоящих гражданских похоронах. И она успокаивается, когда Туту укладываютв ящик из-под фруктов, обитый черным коленкором, который покрывают кисеей,и погребальная процессия, состоящая из двух фиакров, двигается на маленькоекладбище для животных на островок des Rovageurs на Сене.Не есть ли в этом указании на притворство, принимаемом за истину, опятьтаки намек на «лицедейство» символистского жизнетворчества? И то, чтохорошо для маленькой Жанны, по мысли Нагродской, недопустимо для взрослыхлюдей, которые рано или поздно должны положить конец игре, в которуюзаигрались… Собственно так можно проинтерпретировать финал рассказа«Похороны».