Диссертация (1101905), страница 31
Текст из файла (страница 31)
P. 226 – 227: Byron.591Ibid. P. 232.592Ibid. P. 227.593Ibid. P. 232.594Ibid P. 223 – 239.595SW. P. 31: The Possibility of a Poetic Drama.115Unless it were to be a moment merry596.Симпатия к этим строкам в очередной раз демонстрирует «релятивистское» и ироническоеначало во взглядах Элиота. В ранние годы он увлекался Байроном597, и, как считает Г.
Смит,Элиот «на протяжении многих лет – задолго до «Бесплодной земли» – был заворожёнбайронической проблемой изолированного человека с ношей вины»598. Элиот рассматривал«Дон Жуана» как величайшую поэму Байрона; его форма, по мнению Элиота, подчёркивалаего сильные места и скрывала недостатки599.О П.Б. Шелли (1792 – 1822) в своей литературной критике Элиот почти всегдавысказывался негативно, хотя в его поэзии присутствуют переклички с Шелли.
В нортонскойлекции «Шелли и Китс» (1933) Элиот говорил о своём «опьянении» поэзией Шелли впятнадцатилетнем возрасте и о том, что позднее он «почти не мог» читать Шелли из-за егонеспособности «поставить свой поэтический дар, который был, несомненно, первого порядка,на службу более разумным убеждениям»600. Крайне жёсткой критике Элиот подвергает«Ченчи»: с его точки зрения, эта пьеса была создана в условиях распада английскойдраматической традиции (Шелли её пришлось едва ли не реконструировать); утрататрадиционности привела к «потере контроля над настоящим»601.
«Ченчи» Элиот называет«третьесортным пастишем какой-нибудь второсортной пьесы Бомонта и Флетчера»602 (но,несмотря на это, всего через несколько лет, Элиот отзывается о «Ченчи» как о величайшейанглоязычной пьесе в стихах в XIX в.)603 Однако в 1929 г. мнение Элиота о Шелли началоулучшаться: видя, что на него повлиял Данте, Элиот назвал Шелли «единственным английскимпоэтом девятнадцатого столетия, который мог хотя бы начать» идти по следам Данте604. Но,подробно разбирая поэмы Шелли, в начале 1930-х гг.
Элиот раскритиковал их заUPUC. P. 30 – 31: Introduction.Подстрочный перевод:596Некоторые обвинили меня в странных задумкахПротив веры и морали этой страны,И находят их в этом стихотворении, в каждой строчке.Я не делаю вид, что я полностью понимаюСвой собственный смысл, когда я особенно хорош,Но дело в том, что я никогда ничего не планирую,Если только это не будет кратковременной радостью…597OPP. P. 223 – 224: Byron.Smith. Op. cit.
P. 117.599OPP. P. 234: Byron.600UPUC. P. 97: Shelley and Keats.601SW. P. 31: The Possibility of a Poetic Drama.602L3. P. 653 – 654: 23 August 1927, To J.M. Robertson.603OPP. P. 27: The Music of Poetry.604Baker. P. 31.598116беспрецедентную, по его мнению, неровность, непредсказуемое чередование сильных ислабых отрывков605. В речи «Что для меня значит Данте» (1950) Элиот говорил о том, чтопассажиз«Триумфа606возможностижизни»превосходилего(Элиота)собственныепоэтические.Struck to the heart by this sad pageantry,Half to myself I said—‘And what is this?Whose shape is that within the car? and why-‘I would have added—‘is all here amiss?’But a voice answered — ‘Life!’ — I turned, and knew(O Heaven have mercy on such wretchedness!)That what I thought was an old root which grewTo strange distortion out of the hill side,Was indeed one of that deluded crew…607Элиот цитирует ещё семь строф.
Причина превосходства Шелли очевидна из контекстаэлиотовской речи: ему удалось удачно и органично воспроизвести в английском языкедантовские терцины с рифмами, в то время как Элиот, имитируя стиль Данте в «ЛиттлГиддинге», отказался от рифм. Поверх элиотовского рассуждения, можно добавить, что, вотличие от пассажа, процитированного в Главе 1, в этом отрывке, говоря языком Элиота,Шелли явно достиг индивидуальности и имперсональности, прозрачности выражения итрадиционности, дара «объективированного» «галлюцинационного видения». Элиот назвалШелли величайшим английским последователем Данте.
Безусловно, в системе координатЭлиота, успешно сделать то, что английский язык, с его относительно скуднымивозможностями рифмовки, почти не позволяет, – величайшая похвала (преодолениесопротивления языка).Позитивным было мнение Элиота о «великом поэте» Дж. Китсе (1795 – 1821), которогоон называл гораздо более «привлекательным» поэтом, чем Шелли, и автором наиболееUPUC. P. 91 – 93: Shelley and Keats.Eliot, T.S. What Dante Means to Me // To Criticize the Critic.
P. 130 – 132.607Данный отрывок здесь приводится только в оригинале, из-за отсутствия адекватной русской версии, сложностиперевода и бессмысленности, по понятным причинам, использования здесь подстрочника.605606117значительных (и при этом близких «по духу» Шекспиру)608 писем среди всех английскихпоэтов, а китсовская формулировка «Величие гениальных людей подобно бесплотнымхимическим реагентам, воздействующим на толпу неопределившихся, но у них нет никакойиндивидуальности, никакого определённого характера»609 явно предопределяет известнуюхимическую метафору Элиота в «Традиции и нндивидуальном таланте»610 (сравнение поэта сплатиновой пластиной, которая делает возможной химическую реакцию, но не оставляетследов и сама не подвергается воздействию), за исключением иначе использованного слова«индивидуальность».
Элиота, как показал Э. Лобб, с Китсом объединяли и другиепринципиальные позиции: миф о «распаде» изначального восприятия (имелся также у Ф.Шиллера и Р. де Гурмона)611 и противоречивое отношение к Дж. Милтону, который, по мнениюКитса, довольно похожему на элиотовское, был прекрасным и выдающимся поэтом, но«разлагал» английский язык612. Элиот считал, что из всех поэтов Китс ближе всего подошёл кобъективности в своих суждениях о поэзии, в том смысле, что они не были напрямуюобусловлены его собственным творчеством613. Элиот считал отдельные строки «Гипериона»«великими», но не был уверен в величии всей поэмы614 и усматривал в ней негативное влияниеМилтона (а в драме – Шекспира).
По Элиоту, в это время английская литература ещё не былаготова к появлению новой великой эпической поэмы615.В элиотовской поэзии присутствует немало прямых и косвенных аллюзий накрупнейших представителей английского романтизма, но их рассмотрение не входит в задачиданной работы. В общем и целом, анализ Элиотом романтиков не обладал такойсистематичностью и не был так подробен, как корпус его эссе, посвящённых литературе XVI –XVII вв.
Объектом рассмотрения Элиота были как язык и поэтика романтиков, так и ихмировоззрение, оказывавшее непосредственное влияние на оценку поэзии критиком.2.7. Поэзия середины и конца XIX в.В поэзии викторианской эпохи Элиот видел, в основном, дальнейшее углубление«распада восприимчивости», приведшее к радикальному углублению пропасти между внешним608UPUC. P. 100: Shelley and Keats.O’Neill, M. Romantic and Victorian Poetry // T.S. Eliot in Context. P. 206.610SE.
P. 19: Tradition and the Individual Talent.611Lobb. Op. cit. P. 11 – 60, 63 – 64.612Ibid. P. 67.613Eliot, T.S. Mr. Murry’s Shakespeare // The Criterion. 1936. July. Vol. XV, № 61. P. 708.614UPUC. P. 100: Shelley and Keats.615OPP. P. 170: Milton (II).609118стремлением к суггестивности и небрежностью, невыразительностью, внутренней пустотойсловесного выражения. Главным воплощением такого разлада становится А. Ч. Суинберн (1837– 1909). Его Элиот, по всей видимости, не считал выдающимся поэтом, но, сохраняя пиететперед его репутацией, противореча себе, то и дело таковым его называл. Элиот сравниваетСуинберна с Шелли и показывает, что в стихах Суинберна отсутствуют как музыкальнаякрасота, так и красота содержания (и вообще какая бы то ни было красота); слово и мелодиясливаются, эмоция оказывается рассосредоточенной, слова – самыми общими; смыслзаменяется«галлюцинациейсмысла»616.Правда,Элиотназывает«расплывчатость»(diffuseness) Суинберна «одним из его триумфов» и подчёркивает, что его нападки наСуинберна – это не критика «плохой поэзии» (в контексте эссе это воспринимается, скорее, какуступка авторитету Суинберна, чем как искреннее уточнение).
Признавая силу отдельныхпроизведений Суинберна, и даже его гениальность, и по возможности уходя от прямогоосуждения (заменяемого хитрой, скрывающей, по всей видимости, насмешку фразой: «наследиеСуинберна <…> очень сильно отличается от наследия любого другого поэта равнойрепутации»)617, Элиот считал Суинберна предельной манифестацией кризиса, назревавшего напротяжении двух столетий в английской поэзии, предвестником ещё более клишированных ибессодержательных стихов поздних неоромантиков.Любопытно признание Элиота из письма Э. Паунду 1924 г.: Элиот допускал, что«Суинберн и поэты девяностых» теоретически могли бы оказать на него влияние, но их не былов его «личной истории», он никогда не читал никого из них до того времени, когда его вкусы имировоззрение уже сформировались, и Элиот «уже ассимилировал другие влияния, которыеделалисовершенноневозможнымпринятиесуинбернианцев»618.Вэтомпризнаниипроскакивает интересная нота: возможно, если бы эти поэты были в его «личной истории»,Элиот имел бы о них несколько иное мнение? Элиот постоянно подчёркивал влияние на поэтавнешних (биографических и культурных) факторов.