Диссертация (1101774), страница 29
Текст из файла (страница 29)
382). Выводя содержаниерассказа на уровень теоретической абстракции, опишем формулу рассказа: авторвыбирает классический роман с научной «подкладкой» и переписывает один из эпизодовтаким образом, чтобы он согласовался во всех деталях с современным научным знанием.125Из других работ Перельмана ближе всего к этой формуле некоторые главы егокниги «Путешествие на планеты» (1919), выполненной в той же манере научнопопулярного исследования, что и «Занимательная арифметика» и «Занимательнаягеометрия».
В этой работе особого внимания заслуживают предложенные Перельманомпонятия «научное» и «ненаучное воображение». Снова обращаясь к идеям межзвездныхполетов Верна, автор заключает: «Научный разбор романа Жюля Верна не естьстолкновение действительности с фантазией. Нет, это соперничество двух родоввоображения – научного и ненаучного. И победа остается на стороне науки вовсе непотому, что романист слишком мало фантазировал. Напротив, он фантазировалнедостаточно, он не достроил до конца своих мысленных образов.
Созданная им картинамежпланетного путешествия страдает неполнотой, недоделанностью. Нам придетсявосполнить эти недостающие подробности, и не наша вина, если упущенные деталисущественно изменяют всю картину» (Перельман, 1919, с. 37).Глава книги «Путешествия на планеты» представляет более критическое прочтениеи анализ романа Верна, чем даже рассказ «Завтрак в невесомой кухне». Перельман беретсявысчитать точные физические параметры ракеты Верна, скорость движения снаряда вбезвоздушном пространстве и рассчитать траекторию полета – именно этих деталей, помысли автора, недоставало оригинальному роману.
Основное препятствие, мешающеевыходу снаряда в межзвездное пространство, – сила земного притяжения. Тем не менее,как оговаривает автор, существуют способы его преодоления: «Легко понять, что если бымы могли уменьшить кривизну пути ядра настолько, чтобы сделать ее одинаковой скривизной шарообразной земной поверхности, то наше ядро никогда на Землю не упалобы, - оно вечно мчалось бы по кривой, концентрической с окружностью нашей планеты.Этого можно добиться, сообщив ядру достаточную скорость.
Какую – мы сейчасопределим. <…> Нам остается теперь лишь вычислить длину AB – т.е. тот путь, какойдолжно было бы пройти ядро в одну секунду; результат и даст нам искомую секунднуюскорость ядра. Знаменитая теорема Пифагора поможет нам вычислить этот отрезок AB. Впрямоугольном треугольнике ABO линия AO есть не что иное, как земной радиус, равный1266371000 метров. Отрезок OC161=AO, отрезок BC=5 метр.162, следовательно, OB=6371005метр. По теореме Пифагора имеем: 63710052=63710002+AB2. Отсюда уже легко вычислитьискомую величину скорости: AB=7740 метров, или около 71/2 верст. Итак, если бы пушкамогла сообщить ядру начальную скорость 71/2 верст в секунду, то, при отсутствииатмосферы, такое ядро никогда уже не упало бы на Землю, а вечно обращалось бы вокругземного шара.
Пролетая в каждую секунду 71/2 верст, оно в течение 1 ч. 23 мин. ужеописало бы полный круг в 37000 в. и возвратилось в точку своего исхода, чтобы начатьновый круг и т.д.» (Перельман, 1919, с. 40-41).Концепция«научноговоображения»,предложеннаяПерельманом,проблематизирует аспекты литературного чтения, которые не всегда четко проявлены втеории литературы. И хотя само понятие литературы может трактоваться по-разному ивзывать к различным исследовательским традициям, оно, тем не менее, не будетпересекаться со сформулированной Перельманом концепцией литературного чтения. Встатье «Семиотика литературы» Тодоров описывает два основных подхода к определениюпонятия литературы: «До настоящего времени никто не сумел дать устойчивогоопределения литературы. Напомним два из них, наиболее распространенные. Согласнопервому, отличительная особенность литературного дискурса заключается в том, чтосоставляющие его предложения не являются ни истинными, ни ложными, но создаютпредставление о вымышленной действительности.
<…> Согласно второму определению,отличительной чертой литературного дискурса, благодаря систематическому характеруего организации, является сосредоточение внимания на сообщении ради него самого»(Тодоров, 1983, с. 351). Продолжая рассуждения о природе литературы, Тодоров, вслед заАристотелем, видит в литературе подражание при помощи слова. Однако он такжезамечает: «…при конкретизации этого положения видовым отличием оказывается, чтоОтрезком OC Перельман также обозначил радиус земли, но ведущий к следующей точки траекториидвижения тела в пространстве.162Отрезок BC – это расстояние между концом луча, составляющего радиус Земли, и идеальной точкой, вкоторой находился бы пущенный снаряд в ситуации отсутствия земного притяжения.
Перельман такобъясняет данное цифровое значение этого отрезка: «Ядро, выброшенное пушкой из точки A покасательной, спустя одну секунду было бы, скажем, в точке B, - если бы не существовало земногопритяжения. Тяжесть меняет дело, и под ее влиянием ядро через секунду окажется не в точке B, а ниже –настолько ниже, насколько всякое свободное тело опускается в первую секунду своего падения, именно – на5 метров» (Перельман, 1919, с. 40).127161дело вовсе не в любом подражании, ибо искусство подражает не реальным, авымышленным предметам, не нуждающимся в фактическом существовании. Литератураесть вымысел (fiction) – вот ее первое структурное определение» (Тодоров, 1983, с. 358).Перефразируя Тодорова, можно утверждать, что литература – это текст, не проверяемыйпо критерию достоверности.
Литературный текст одновременно заставляет читателяверить в описанные события и в то же время постоянно показывает эти события лишь какпредметвымысла,одновременноиотрицающегобуквалистскоепрочтение,ипровоцирующего видеть вторые и третьи смыслы, воспринимать «подразумеваемое».Схожим образом о литературе писал английский поэт-романтик С.Т. Кольридж. Вавтобиографическом произведении «Biographia Literaria» Кольридж, объясняя, какиезадачи он и Вордсворт ставили перед собой, создавая «Лирические баллады», пишет одвух типах стихотворений, составивших этот сборник.
С одной стороны, стихотворениямогут изображать события и действующие лица частично сверхъестественные, но все жевызывающие «симпатию читателей драматической истинностью эмоций», с другой –объектом стихотворения становятся «события и персонажи, какие можно было быобнаружить в любой деревне и ее окрестностях» (Кольридж, с.
98). Далее авторостанавливается на природе стихотворений каждого типа: «…я должен был направитьусилия на лица и характеры сверхъестественные или по крайней мере романтические; приэтомследовалонаделитьэтипризракивоображениячеловекоподобиемиубедительностью, чтобы вызвать у читателей ту готовность к временному отказу отнедоверия, которая и составляет поэтическую веру.
Мистер Вордсворт со своей стороныпоставил целью придать прелесть новизны повседневному и возбудить чувства,аналогичныевосприятиюсверхъестественного,побуждаясознаниеотлетаргииобыденности и направляя его на восприятие красоты и чудес мира, лежащего перед нами»(Кольридж, с. 98-99). В приведенных цитатах обращает на себя внимание прагматикаопределения договора между автором и его читателями как «договора». Писательпредоставляет аудитории образы, достойные доверия и в то же время постояннонапоминающие о своей фиктивности.Разговор о литературе в терминах художественной «коммерции» был продолжен ив связи с фантастической литературой.
Отчетливо и емко такой подход определил В.128Скотт в известном отзыве на роман М. Шелли «Франкенштейн», вышедшем в журнале«Блэквуд» в 1818 году. Пытаясь охарактеризовать природу фантастического в литературе,Скотт отмечает: «В той разновидности литературных повествований, о которой здесь идетречь, автор открывает у читателя нечто вроде текущего счета, снимая с него кредитдоверия к той порции чудесного, которую предполагает задействовать, и взаменфактически обязуясь, что его персонажи, в тех необычных обстоятельствах, в каковые онипомещены, поведут себя согласно законам правдоподобия и природе человеческогосердца.
В этом смысле самое вероятное остается в поле нашего зрения даже среди самыхдикихпричудвоображения;инапротив,мыпринимаемэкстраординарныеобстоятельства, утверждаемые автором в качестве основы повествования, только тогда,когда он логически строго просчитывает все последствия такого решения» (Скотт, с. 487).Иными словами, читатели инвестируют свое доверие в описываемые в романе события, аавтор, в свою очередь, уравновешивает сверхъестественные события правдоподобнымидеталями, предоставляя тем самым читателям «повод» для доверия и симпатии героям.Позже, уже во второй половине XX века теоретик фантастической литературы ПолКинкейд определяет природу чтения научной фантастики следующим образом: «Какоедействие мы в действительности совершаем, когда читаем научную фантастику, так этопозволяем себя мистифицировать.
Странные слова, привычные слова в странныхсочетаниях – все отделяет язык от его ожидаемых референтов. С точки зрениябуквалистского прочтения научная фантастика кажется просто бессмысленной, так какспецифичность языка в ней уже лишена всякой связи с реальностью» (Kincaid, p. 11)163.Иными словами, читатели научной фантастики добровольно соглашаются бытьвведенными в заблуждение. Они верят в наличие у текста реального референта, именноэта вера и позволяет воспринимать текст как документ, открытый строгой критике ипридирчиво-математическому прочтению.Подводя итог вышесказанному, заключим, что для Перельмана обозначение«научно-фантастический рассказ» в качестве подзаголовка текста было не столькоО специфике использования языка в научной фантастике см.: Delany S.R.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
