Диссертация (1101738), страница 54
Текст из файла (страница 54)
Дискурсивные маркеры чужой речи в летописях XII–XIVвв.1. Дискурсивные маркеры чужой речи в истории русского языкаСинтаксическими средствами включения чужой речи в нарратив могут бытьне только сложноподчиненные предложения, но и различного рода дискурсивныемаркеры – лексические единицы разных частей речи, которые обеспечивают связность текста и самым непосредственным образом отражают процесс взаимодействия говорящего и слушающего, а также позицию говорящего [Баранов и др.,1993: 7]. К дискурсивным маркерам цитирования в современном русском языке относят частицы де, мол, дескать, формы грит или гыт от глагола говорит [Левонтина, 2010: 284] и некоторые другие слова типа, мол и пр.
[Зализняк Анна А., 2007;Плунгян, 2008]. В разряд дискурсивных маркеров цитирования также включаютвводные глаголы речи, например говорят, скажем и т. п. [Киселева, Пайар, 2003:8, 20]. Служебные слова, указывающие на присутствие в тексте чужой речи илиточки зрения, в работах [Арутюнова, 1992: 47; Арутюнова, 2000: 437] предложеноназывать ксенопоказателями.Частицы-ксенопоказатели и вводные слова активно используются при цитировании главным образом в разговорной речи: они позиционно свободны, не требуют синтаксических перестроек чужого высказывания, являются одним из средствпередачи экспрессии [Арутюнова, 2000: 438–439].Широкое использование дискурсивных маркеров для передачи чужой речи –одна из особенностей грамматического строя славянских языков.
Ксенопоказатели,как правило, представляют собой результат грамматикализации глаголов речи ввводной позиции. В славянских языках известны следующие цитативные частицы,образованные от глаголов речи: в украинском используется форма мовляв от глагола молвить, в белорусском – слова ску, ку, ка и маўляў, в болгарском – формыка, кай от глагола кажа, в диалектах польского – форма peda от powiada, в чешском pry от pravi, в словацком vraj от vraviet’ ‘говорить’ (список славянских частиц, указывающих на цитирование, приведен по работе [Отин, 1977/1997: 30]).301В современном русском языке наиболее частотными являются частицы молот древнерусского мълвити, де от дѣ( )ти, дескать – результат сращения частицы де и формы скать, результат редукции от сказать [Шахматов, 1941: 268].
В северных диалектах употребляется показатель ска [Шапиро, 1953: 282–283] – указанная форма отмечена как в вводной позиции, так и в функции заменителя опорногопредиката, ср.: И она, как камень в руки попал, старику ска: «И поживем мы теперь, ска, на этом месте», Он и ска: «Что, старицек, сынок-то твой воруя?»[Ончуков, 1908: 244], Я ска: «Пошто ты береш?» [Шапиро, 1953: 282]. Показатель ска может употребляться как дополнительный маркер цитирования, наряду сопорным предикатом: Я и говорю, ска…[Шапиро, 1953: 283].Употребления, подобные диалектной частице ска, выявлены в украинскихговорах у формы каже (кае, ка) ‘говорит’: А чорт до нео кае: «Ну, а чому тисамий не ȉу» – А вiн каже: «Я самий не ȉу, бо вiн – кае – не даy̌ дȉдькови», А вiн каже, ка: «Кобесте минȉ дали хоть берȉy̌ку грошȉй» [Дурново, 1913: 45].Письменные памятники показывают, что состав дискурсивных маркеров цитирования в истории русского языка непрерывно менялся.Современный показатель де получил широкое распространие в памятникахмосковской деловой письменности XV–XVI вв., до XV в.
использовалась более архаичная форма дѣи [Зализняк, 2008: 43; Лазар, 2011: 117; Срезн. I; Collins, 2001:263].Указанная частица восходит к глаголам дѣти и дѣ ти в значении ‘гово-рить’. В письменных памятниках встречаются формы, образованные от разных основ – более архаичной является форма дѣши, зафиксированная в старославянскихпамятниках: Что убо деши, болии прѣдавыи Июда Христоса, понеже оумы Христосъ нозѣ ему (Cупрасльская рукопись, 223). В древнерусских неканоническихтекстах употребляются формы от основы дѣ ти (дѣеши, дѣеть и др.) [Срезн. I]:Аже дѣеши: ты мои еси отьцъ, а ты мои и сынъ (Ипатьевская летопись,6658/1150). Следы значения ‘говорить’ у глагола дѣ( )ти сохранились в современных славянских языках, см.
украинское дейкати ‘поговаривать’ [Гринченко,1925: 408], белорусские дзейкаць, дзейка ‘молва’ [Носович, 1870: 133]. Показательdzie отмечен в древнепольских текстах [Фасмер, 1: 489], частица dziej в конце XIX302в. зафиксирована в языке поляков, проживающих на территории Литвы, см. словарь [Karłowicz, 1: 429].В древнерусских летописях глагол дѣ ти в значении verbum dicendi отмечен в единичных случаях, в функции дискурсивного маркера он почти не употребляется, за исключением нескольких примеров из КЛ и ПВЛ – их мы рассмотримотдельно.Современные показатели дескать и мол появляются не ранее XVII в.
В деловой письменности XVII в. частицы де и скать встречаются в пределах однойфразы, однако полного их сращения в этот период ещё не происходит, ср.: И мы деих распросили: как у васъ ведетца. И они де стали сказывать: как де выдешь избани да станешь платье одевать, доведетца, скать, рызы и клабук положить подноги (Из статейного списка Ф. Елчина, XVII в.) [Отин, 1960/1999: 267].Частица мол проникает в памятники письменности сравнительно поздно –наиболее ранние примеры, известные на сегодняшний день, отмечены в произведениях Аввакума: И я сопротивъ молылъ: прости! облазнился, реку, ты чернец! и вкале тинне помышляешь сокровенну быти злату и серебру.
Не ведется, молъ, тово(Послание игумену Сергию с отцы и братiей, список XVII в.) [Отин, 1960/1999:272].Письменные памятники отражают грамматикализацию самого распространенного архаичного опорного предиката речи. В текстах XII–XV вв. в функцииграмматического маркера цитирования распространен глагол рече в интерпозиции,при этом он отмечен как в более книжных контекстах, так и в текстах, отличающихся более разговорными чертами [Лопатина, 1979: 430], например: чьто бо речепрѣже врѣмене въсхыщаеши соуди(Изборник 1076, 5); Много бо, рече, побишаОпочани Литвы и Нѣмець и Тотаръ (Псковская I летопись, 6934/1426).В ранних древнерусских текстах встречаются дискурсивные употребленияимператива рьци и формы 1 л.
наст. вр. реку в интерпозиции [Зализняк, 2008: 45]:брате мои, на то и тѧ рци есмь призвалъ (ГВЛ, 1287, 298 об.). Форма реку появляется в письмах XVI–XVII вв. и используется как показатель своей собственнойречи в каком-то прошлом разговоре: слыхал реку есми от людей: государь хачивал303на поминках помиритца (письма Василия Гряного), а сам говорю: «Челомъ рекубью на ево жалованье, какая онъ надежа мнѣ» (Аввакум).В деловой письменности XVI вв.
встречается дискурсивный маркер рекши –застывшая форма причастия прош. вр. В работе [Отин, 1977/1997: 30] указано, чтофункции этой формы близки цитативной частице де, – см. примеры, которые исследователь приводит из посольских грамот XVI в.: А про Ши-Ахмата, государь,пришла вѣсть ко царю къ Менгли-Гирею, что, рекши, царь Ши-Ахматъ соединачился съ своею братьею и съ своимъ со царемъ съ Аблекеримомъ да и съ Ногаи[Отин, 1977/1997: 30].В более ранней грамматической традиции дискурсивные маркеры рассматривались исключительно как формальное средство встраивания чужой речи иличужой точки зрения в нарратив [Русская грамматика, 1980]. В семантических исследованиях функции и значение частиц-ксенопоказателей де, мол и дескать сталипредметом отдельной дискуссии.
Сторонники широкого понимания эвиденциальности объединяют в одну группу все ксенопоказатели, указывающие на отношениеговорящего к источнику цитации: они рассматривают в одном ряду частицы де,мол, дескать и союзы якобы и будто, маркирующие значения недостоверности[Козинцева, 1994; Козинцева, 2007: 92; Aikhenvald, 2004]. Исследователи, рассматривающие эвиденциальность исключительно как указание на источник сообщения,частицы-ксенопоказатели относят к средствам оценочной модальности. В семантике цитативных частиц выявлены указания на степень достоверности сообщаемого,эмфатическое согласие/несогласие с цитируемым лицом [Баранов, 1994; Арутюнова, 2000], на приблизительный пересказ, интерпретацию или ироническое отношение повествователя к сообщаемому [Плунгян, 2008], на отстранение от ответственности за то, что или как было сказано [Падучева, 2011].В работе [Плунгян, 2008] высказано предположение, что оценочномодальные значения у русских частиц-ксенопоказателей являются относительноновой сферой: на начальных этапах их семантика чисто эвиденциальная, постепенно значения цитативных маркеров дифференцируются, они начинают использоваться для выражения отношения повествователя к содержанию чужой речи.Настоящее исследование показывает, что список дискурсивных маркеровцитирования в истории русского языка менялся и расширялся с появлением новых304глаголов речи – в этой функции широко используются глаголы речи в позициивводных слов, а также их застывшие формы (о механизмах грамматикализии глаголов в модальные показатели см.
[Пожарицкая, 2012: 87]). Летописи XII–XVI вв.интересны тем, что отразили почти все известные ксенопоказатели древнерусскогопериода, поскольку гибридные свойства летописного узуса допускают использование как книжных черт, так и разговорных элементов. В результате проведенногоисследования получены новые данные об употреблении модальных цитативныхмаркеров и основных направлениях их эволюции в истории русского языка.2. Дискурсивные маркеры цитирования в древнерусских летописяхXII–XIV вв.2.1. Формы глагола дѣ(ӕ)ти ‘говорить’ в роли дискурсивных маркеровДревнерусские летописи содержат сведения об употреблении verbum dicendiдѣ( )ти в роли цитативного маркера уже в ранний период.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
