Диссертация (1101718), страница 34
Текст из файла (страница 34)
Труд и результаты труда в советской культуре –это победа, знак превосходства и могущества советского человека. «Толькогероический народ мог создать Урало-Кузбасс и всю нашу могучуюиндустрию. Вот почему нас не смяли в сорок первом году и не сомнутникогда!.. («Высота», 416). В трудные моменты жизни прораб ведѐт себя каккомандир в бою, автор романа «Высота» прямо возводит способностиТокмакова как руководителя к его боевому прошлому.
Призыв, брошенныйТокмаковым коммунистам («Коммуни-и-исты, всперѐ-од!»), впервые онобратил к солдатам своей роты. Ситуации параллельны. «… Токмаков вдругудивительно ясно и отчѐтливо вспомнил, как в бою за высотку 208,8 под176Витебском, он, молодой командир роты, впервые кликнул этот клич» (102).Ещѐ пример подобного параллелизма. Бессонницу перед сложным иответственным подъѐмом царги (части домны) прораб сравнивает сбессонницей «перед трудной боевой операцией.
Может, не сполохиэлектросварки играют на покатом потолке и вогнутых стенах трубы, аотсветы ракет? Может, не баллоны с кислородом, а снаряды везѐт грузовикскраснымфлажкомнадшофѐрскойкабиной?Может,недробьпневматического молотка доносится, а пулемѐтные очереди? Может, недвижение машин с цементом, кирпичом, досками слышится на шоссе, ажелезное громыхание батарей и танков…» (278).
Писатель используетсравнениядляуподобленияпроизводственнойситуациивоенной:«верхолаза, как разведчика на войне…» (103); «так командир во времятрудного боя совсем не показывается в штабе и всѐ время сидит на своѐмнаблюдательном пункте» (133). Систематически писатели употребляютвоенные термины и понятия. Для обозначения места строительства:«переднийкрайстроительства»(133),«индустриальныйдесант,выброшенный сегодня на самый острый, решающий участок боѐв запослевоенную пятилетку» (218). Нужно отметить, что речь идѐт не опростом участке строительства, а о временном рубеже между новым истарым. Для того чтобы подчеркнуть важность задач: «Он твѐрдо решилдобиваться осуществления своего проекта и готовился выдержать за негобой» (187).
«Боевое задание от капитана Токмакова» (187) – так говорит опроизводственном задании прораб чертѐжнице, она отвечает: «Есть, товарищгвардии капитан» (187). Экстренное совещание автор описывает так: «Ононапоминало заседание армейского штаба в момент, когда противникпрорвал линию фронта и нужно принять срочные меры, чтобы удержатьпозиции» (315). Штаб строителей разных специальностей, который Дымов,начальник строительного треста, мечтает возить с собой со стройки настройку, он называет десантом, бригаду каменщиков – батальоном.Неразрывную связь воинского и трудового долга ощущают герои.
Маша,177пытаясь внушить Токмакову уверенность в своих силах, обращается к еговоенному прошлому, для неѐ участие Токмакова в войне и его отчаяние,опустошѐнностьнесовместимы.Онарассказываетисториюсвоейтрагической любви, последствия которой ей помогли перенести фронтовики:«Мне стало тошно жить, жалко себя, пустота вокруг… К счастью, всѐ этобыстро прошло. И знаете, что мне помогло? Вы мне помогли, фронтовики! Яподумала о людях, которые сохраняли присутствие духа в самые трудныеминуты жизни» (236).
Тождественность функций прораба и командира ротывозможно потому, что обеспечивается человеческим фактором. Токмаков –смелый,волевойчеловек,способныйнасамопожертвование,самоограничение. Такой человек – боец. Боец и в прямом, и вметафорическом смысле. Органично пользуются герои и автор военнымиметафорами. «Вы для них [для рабочих] – фронтовик, командир. А выхотите сбежать, спешите разжаловать себя в рядовые», – отчитывает МашаТокмакова, на что он отвечает: «Я чувствую себя перед вами штрафником»(237).На излѐте истории жанра язык производственного романа приобретаетиную форму существования.
Отмирание внутреннего содержания приѐмаприводит к тому, что живые формулы, «обеспеченные» некогда реальностью,теряют смысл и становятся лишь банальными штампами. Позднийпроизводственный роман «выламывается» из стиля «сильных характеров»,он не воспринимается как часть единого литературного организма. Вклассификации А. Морье он занял бы место в ряду стилистическихразновидностей, порождѐнных «неполноценными характерами». Один изстилей,находящихсявданнойпарадигме,А. Морьеназывает«вымученным», его отличительным качеством является стремление кизысканности, которое ведѐт к излишествам. Есть здесь стиль «плоский»,выражающийся в погружѐнности в мелкую психологию. Всѐ это видим впозднем производственном романе.
Происходит разрыв с природой жанра. В178сферу этикетных формул вторгается воля автора, отличная от задач жанра,следствие – разрушение поэтики, вливаются новые течения, сталкиваютсяразнонаправленные намерения писателей, и жанр перестаѐт выполнятьпривычные функции. Таким является, например, роман «Макушка лета»Н. Воронова (1976): при традиционном сюжете мы наблюдаем непривычнуюдля жанра композицию (см. главу «История производственного романа»), ноглавное – чуждый для производственного романа язык, стилевые решения.
Вречи персонажа, от лица которого ведѐтся повествование, мы сталкиваемся снесвойственной для производственного романа иронией. «Мое ухо, наверно,расправилось, как цветок при свете утренней зари, когда к нему потянулся еѐшѐпот, но оно почему-то не скрутилось, как тополевый лист в засуху, когда яразобрал, о чѐм она шепчет» (12), – подшучивает сам над собой герой,причѐм предмет его иронии – интимный момент его жизни, это не горечь откаких-либо, например, неудач на производстве.
«Нашенские идеалисты <…>кем бы мы были без них? Хлебом из отрубей с примесью древесных опилок итокарной стружки…» (18), – рассуждает тот же герой. Так описываетповествователь то, что отражает лицо работника электрощитовой, если емуприходится сдавать рапорт руководителю: «Взволновывать физиономиюгрозно-напускным недовольством, сводить в уголках губ волны этогонатренированного недовольства к штилевой гримасе, не обещающей, однако,ничего,кромеподвоха»(19).«УбегалсяБайлушко,исхудалотсамоотверженности, недосыпов, недоеданий» (18) – ещѐ один примериронии.Старший щитовой пытается предотвратить неполадку – остановкуприбора: «Станислав одѐрнул застѐгнутый на все пуговицы пиджачок, вознѐсруку над мрамором пульта <…> Светлый лист его ладони сомкнулся начѐрном эбоните рукоятки» (14).
Ироничная торжественность этого эпизодане преследует цели высмеять труд рабочих электрощитовой, судя по общемуповествованию, но в таком случае она пуста и неуместна, и остаѐтся179предположить, что писатель работает со словом только ради самого слова,что укладывается в рамки «вымученного» стиля.Показателен такой диалог, происходящий между героями романа(курсив наш – З.Д.):«– Вы не представляете, какой ответственный день!– Я представляю, Рафаилыч, чего ты о себе не представляешь.– Что за намѐк?– Ты ответственный, я ответственный. Положись на Верстакова. Где я,там шик, блеск, хромовые сапожки.– Я отвечаю перед Гиричевым.– А я перед народом.
Покемарь, советую. Чуть дальше не очень-топоспишь» (24).В указанном контексте слова об ответственности перед народомвыглядят несколько шатко, иронично.Метафорика романа «Макушка лета» отличается от того, что мы видимв раннем и сталинском производственном романе. Совершенно очевиденуход от формульности, налицо попытка внести в текст второй план,философский:«Ты задыхался, куря, и настолько опьянел, что шѐл в класс, будтоотыскивая в тумане разрывы, выводящие к свету» (8), – незатейливаяситуация, однако парой слов автор разворачивает читателя к более глубокимвопросам, чем заблудившийся в дыму персонаж.«Пригибая мою душу высокомерием, ты напружинивал в ней честь»(8), – констатация одной из сторон приятельских отношений можетпретендовать на философскую сентенцию.180Ещѐ пример, когда мелкий бытовой случай передан витиеватымязыком, приподнимающим ситуацию над еѐ обыкновенностью: «Ненарокомя подстерѐг не только твою страсть курильщика, но и состояние нужды,которой ты стыдился и которая опростила тебя до умоляющей просьбы» (7).Такописываетсяоднаизподстанцийзавода:«Спокоенмирподстанции.
Электрощитовые, старший и его помощник (это я) сторожкимисвоими чувствами ни в чѐм не улавливают опасности. Им кажется, что онинаходятсясредиавтотрансформатора,тишиныосиныйомутовыхзвонглубин.счѐтчиков,Басовыйжужжаниегулкатушек,удерживающих во включѐнном состоянии медные ножи, словно быпроцеживаемоесквозьсито,смыканиеиразъединениеконтактовхитромудрого прибора ―Терриль‖ и другие мерные шумы электрическойаппаратуры – всѐ это тоже воспринимается как тишина» (14). Картина сроднипейзажу, оправдан каждый эпитет, картина тишины складывается, онаобрисована просто и убедительно.Однойизприметныхчертроманаявляетсяавторскоесловообразование: обрыбился, бестревожно, свинокожий, гладколикость,взматерение, спружинивали, позднь, брунжание, бессомненность, чуфыкая,белоблузочная.Имеет место «вседозволенность» слова, невозможная в сталинскомромане.
Мы имеем в виду случаи использования разговорной, дажежаргонной лексики: «еѐ финт был слишком неожиданным» (5); «покупателиостерегались, что мы их нагнѐм» (11); «многажды обмишуливался Гиричев»(20); «Гиричев усѐк пыль» (20); «набычивал голову» (21); «я крутил башкой»(35); «он вклинивался, всовывался, врубался, вныривал в разговор» (39); «язаартачился не из-за того, что ты заметил Инну и меня и мог легкоперестреть нас» (53); «после драчки с Инной» (110); «Флешин безприглашения утолокся в чѐрное западающее кресло» (161); «я боязливовырубила мозг» (221). Примеры можно продолжать.181Роман изобилует техническими подробностями, технической лексикой,которая даже мешает читать: «Напряжение гнал положенное: крылышкострелки киловольтметра неподвижно стояло против черты, над которойчернелицифры10,5»(13),«белоэмалевыйчастотомер»(13);«мотордезинтегратор» (16); «соединительной муфте вводного кабеля» (20).В целом, это свойственно производственному роману, но в случае с даннымпроизведением есть смысл говорить о явной перегруженности текстатехническими деталями, так как сюжет скорее обязательный, пафос –искусственный,иобилиеиндустриальнойлексики,нужнойлишьтрадиционно, не обеспеченной идеей, значительно утяжеляет тканьпроизведения.Всѐ это выходит за рамки жанра.
Произведение строится на границереалистической и модернистской поэтики. Несомненно, что язык романаН. Воронова представляет определѐнный интерес, где-то он даже близокхудожественному языку А. Платонова, который всегда раскрывает передчитателем онтологический, философский пласт прозы писателя.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
