Диссертация (1101446), страница 23
Текст из файла (страница 23)
Это придает пейзажу некоторую книжность и символичность, которой он сам по себе не обладал.Кроме того, как писал и сам Тургенев, пейзаж мог становиться поводомдля отвлеченных рассуждений о нем. Вообще, судя по поэзии Тургенева, онсловно считает необходимым «занимать» читателя и потому боится слишкомдолго сосредотачиваться на природе. Поэтому он постоянно обращается к читателю, что уводит разговор от прежней темы. Так, голые описания кажутся емунеоправданными в контексте поэмы:описаньемТеперь мы не займемся, оттогоЧто уж и так с излишеством речист я...Характерны эти множественные многоточия, которые не столько придают описываемому ореол романтической уклончивости, сколько свидетельствуют именно о прерывистости повествования, о необходимости все времясдерживать, обрывать себя.Характерно в этом смысле, в каком направлении правит Тургенев стихотворения Фета, редактором которых он, как известно, был в середине 1850-х гг.Он последовательно удаляет так называемые «лермонтовские» стихотворения,которым присуща мрачная тональность, ночной пейзаж, акцент на страданияхлирического субъекта.
Оставляет же он не только стихотворения, пронизанныерадостным чувством, приятием мира, но и те, в которых лирическое я практически не выражено, в которых чувства героя скорее определяются природой,чем определяют характер пейзажа в стихотворении. Точно к такой же независимости от поэтической традиции он стремится и в собственной поэзии, однакоокончательное освобождение оказывается для него возможно лишь путем отказа от поэзии как таковой.125В «Записках охотника» конца 40-х гг. мы также найдем множество картин природы, которые хорошо известны любому читателю. Однако при всемкажущемся сходстве пейзажа в поэзии и прозе нельзя не увидеть и тонкие отличия, подчас связанные не собственно с самим пейзажем, а с тем художественным контекстом, в котором появляется описание живого мира, с темифункциями, которые он выполняет, с его символической нагрузкой.Понятно, что стихотворения, особенно посвященные природе, кажутсяболее статичными, в то время как тургеневские поэмы уже сложно назвать описательными.
Здесь акцент делается на социальной проблематике; разработанили хотя бы намечен сюжет, портретные характеристики, диалоги, так что пейзаж уходит на задний план, становится второстепенным элементом повествования. В «Записках охотника» ситуация снова меняется. Как писал Эйхенбаум,собственно сюжетная линия как бы просто разбавляет здесь пейзажнопортретные зарисовки, составляющие основу цикла. В этом смысле сюжеточерков кажется вспомогательным или даже второстепенным. Он скорее позволяет преодолеть описательную статику, придать очеркам драматизм или повысить их лиричность. Сами же пейзажные описания носят вполне самоценныйхарактер, а не просто «оркестируют» чувствам героев или событиям в их жизни.Эта оркестрирующая роль появится позже, уже в творчестве Тургенева 1850-хгг.
В «Записках» же герои словно выделяются из пейзажа, а в финале — растворяются в нем. Такого доминантного места пейзаж в поэмах не имел, привсем намерении Тургенева сделать его самоценной частью повествования. Делов том, что в прозе необходимость резких переходов от пейзажа к герою отпадает. Охотничьи очерки позволяют сделать природу вполне самостоятельнымобъектом рассмотрения и, более того, объектом «научного» изучения. В ужеупоминавшейся рецензии на книгу Аксакова Тургенев приветствует достижения естественных наук, благодаря которым на природу стало можно глядетьпросто и трезво, не ища в ней Абсолютного Духа.
Аналогом такого естественнонаучного подхода и становится проза. Писателю, создавшему целостнуюкартину природы, теперь не нужно переключаться на другой сюжет: описав какой-либо эпизод, он может просто закончить очерк и начать новый, предполагающий уже иную картину природы. От каждого из рассказов в результате не126надо ждать чего-то большего: Тургенев стремится поколебать романтическуюидею о доминировании «я», требуя от читателя, чтобы в ходе чтения его очерков он освобождался от себя и полностью переносился в описываемый мир, какэто удалось сделать самому художнику. Достоверные описания здесь, наконец,обретают и достоверную форму. Характерна в этом смысле похвала ТургеневаАксакову: «когда я прочел, например, статью о тетереве, мне, право, показалось,что лучше тетерева жить невозможно» (IV, 517).
Этого эффекта Тургенев и пытается добиться в очерках. В поэмах такое чувство едва ли могло быть передаваемо: строить развернутое сюжетное повествование вокруг «тетерева», а нечеловека, он, очевидно, не решается. Показательно, что даже хрестоматийная ипо-своему революционная повесть «Муму», создаваемая чуть позднее, в начале1850-х гг., при всей симпатии, которую современный читатель переносит,прежде всего, на собаку, все же, скорее, является для самого автора рассказом осудьбе Герасима, о судьбе крепостного мужика, чем о положении животных вкрепостнической России.Тургенев, таким образом, в каком-то смысле возвращается к принципуего лирики, где каждое стихотворение — отдельная картина природы.
Но еслив рамках большого лиро-эпического целого эти картины синтезировать не удалось (объединяющее начало оказывалось чем-то внешним по отношению кприроде), то это получилось сделать в прозаическом цикле, предполагающем идискретность составляющих его частей, и их подобие и единство одновременно.Тем самым Тургенев проводит важную для себя мысль о «равноправии» природы и человека, вполне отвечающую идеям становящейся натуральной школы.Его размышления о природе в прозе уже не могут рассматриваться «как болтовня по поводу», это и заинтересованный взгляд охотника, и рачительныйвзгляд сельского хозяина, и отстраненный взгляд естествоиспытателя, но главное — это мир сам по себе.Однако основным предметом нашего рассмотрения будут повести конца1840-х гг. И вот здесь мы видим новое изменение пейзажа и его функций.
Какпризнавался Тургенев, все же больше всего его занимает «правда людской физиономии», и этот интерес постепенно начал вытеснять интерес к «торопливымдвижениям утки». О том, как в условиях этого всё возрастающего интереса к127человеку Тургеневу удается сохранить те достижения в изображении природы,которых он добился в «Записках охотника», пойдет речь в следующем разделенашей работы.Раздел II. Проза2.1.
«Андрей Колосов»В первой своей повести Тургенев развивает те традиции реальногонаправления, которые уже проявились в «Параше» и «Помещике». Портретныехарактеристики еще больше разрастаются, занимая почти весь текст произведения и сводя к минимуму роль пейзажа. Тем не менее, как и в «Помещике», несколько развернутых и интересных по своим функциям картин природы мынайдем и здесь.
Во-первых, это описание местности, где живет возлюбленнаяКолосова, а затем рассказчика Варя:«Мы вышли, взяли извозчика к ...ой заставе. У заставы мы слезли. Колосов пошел вперед очень скоро; я за ним. Мы шли по большой дороге. Пройдя сверсту, Колосов свернул в сторону. Между тем настала ночь. Направо — в тумане мелькали огни, высились бесчисленные церкви громадного города; налево,подле леса, паслись на лугу две белые лошади; перед нами тянулись поля, покрытые сероватыми парами. Я шел молча за Колосовым. Он вдруг остановился,протянул руку вперед и промолвил: "Вот куда мы идем". Я увидел темный небольшой домик; два окошка слабо светились в тумане. "В этом доме,— продолжал Колосов,— живет некто Сидоренко, отставной поручик, с своей сестрой,старой девой — и дочерью.
Я тебя выдам за своего родственника — ты сядешьс ним играть в карты". Я молча кивнул головой. Я хотел доказать Колосову, чтоя умел молчать не хуже Гаврилова... Но, признаюсь, любопытство сильно менямучило. Подходя к крыльцу домика, я увидел в освещенном окне стройный образ девушки... Она, казалось, нас ждала и тотчас исчезла. Мы вошли в темную итесную переднюю. Кривая, горбатая старушка вышла к нам навстречу и с недоумением посмотрела на меня» (IV, 13–14).128Пейзаж здесь оттеняет и даже усиливает атмосферу тайны, которая обусловлена также неведением рассказчика относительно того, что ему предстоитв доме, куда его ведет Колосов, с кем он там может встретиться. И пейзаж, ипервый взгляд на обитателей «домика в тумане» (девушка, горбатая старушка)располагает к романтическому осмыслению происходящего, хотя, что важно,Тургенев не муссирует возможность именно такого прочтения: оно задаетсятем, что рассказчик в принципе ждет в этот момент чего-то «необыкновенного»и потому и в природе (самой по себе никакой тайны не содержащей) готов увидеть таинственное начало.
Так пейзаж подготавливает читателя к правильномувосприятию основной любовной коллизии повести — способности героя влюбиться в общем-то в обыкновенную девушку и затем признать эту ее заурядность.Следующая стадия развития отношений Николая и Вари связана с ихразговором в саду, когда Варя жалуется на охлаждение Колосова, а Николайчувствует, что любит ее. Объяснение именно «в саду» уже придает эпизоду оттенок литературности, однако пейзаж подчеркивает прозаическую, а не лирическую сторону человеческих отношений, свидетельствует о возможности какойто «скучной», как сказал бы Чехов, развязки, не предвещает реализации тех романтических представлений, которые могли быть у рассказчика при первом визите в дом Вари:«На другой день, в три часа пополудни, я уже был в саду Ивана Семеныча.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
