Диссертация (1101446), страница 22
Текст из файла (страница 22)
(I, 154).Сатирическое описание помещика строится здесь сложным образом.Тургенев сталкивает детали двух семантических рядов: с одной стороны, прозаические палка, забор, «небо синее», с другой — «волны сонные» и «чувствительно вздохнул». Последние выражения заставляют предполагать или необычность пейзажа, или особую восприимчивость наблюдателя; однако здесь,конечно, нет ни того, ни другого — ни речка, ни помещик ничем необыкновенным явно не отличаются; таким образом, сталкивается здесь реальная жизнь и«нереальная», риторическая манера ее описания.
Пейзаж тут выражает иронию119как по отношению к герою, так и к литературному направлению, предшествующему натуральной школе. Завершение же этого пассажа:Меж тем с каким-то мужикомОн побеседовал приветноО том, что просто с каждым днемМы развиваемся заметно (I, 154).Опять заставляет вспомнить «Парашу»: там «беседа с разумным мужичком» также заключала собой пейзажный фрагмент, но здесь она была уделомсамого повествователя, а не героя.
Поэтому в «Параше» эта беседа казаласьквинтэссенцией, самым сильным местом рассуждений о природе, как бы увенчивая авторские представления о России (что заставляло вспомнить лермонтовскую «Родину», построенную сходным образом). Здесь же мы вновь видим сатирическое «снижение» такого рода риторического пассажа.Описание поездки помещика в гости к вдове естественным образомпредполагает «разбавление» портретов (которые, как мы уже отметили, тут доминируют) пейзажем. Пейзаж здесь заполняет лакуну между портретами: простой переход от описания одного дома к другому был бы малохудожествен,точнее, создавал бы слишком резкий, немотивированный и не отвечающийпринципам натуральной школы разрыв в повествовании (тем более что путешествию помещика вообще будет суждено прерваться на полпути). «Гоголевский»канон повествования, наиболее ярко проявляющийся в этой тургеневской поэме,и предполагает описание дороги в процессе путешествия героя, и делает пейзажважной характеристикой того или иного помещика, наряду с их бытом.
Пейзаждаже и вводится у Тургенева по-гоголевски: сон, в который погружается по пути помещик, дает повествователю возможность посмотреть на мир уже не егоглазами, а собственными, и ввести ту лирическую интерлюдию, которая, конечно, заставляет вспомнить хрестоматийно известные рассуждения о Руси в«Мертвых душах»:Помещик едет. Легкий сон,120Надежный друг людей дородных,Им овладел... не видит онРавнин окрестных плодородных.О Русь! Люблю твои поля,Когда под ярким солнцем летаСветла, роскошна, вся согрета,Блестит и нежится земля...Люблю бродить в лугу росистомВесной, когда веселым свистомИ влажным запахом полнаСтепей живая тишина...Но дворянин мой хладнокровноПоля родные проезжал;Он межевал их полюбовно,Но без любви воспоминалXXXIVО них...
Привычка! То ли дело,Когда в деревню как-нибудьМы попадем, бывало... Смело,Легко, беспечно дышит грудь...И дорога нам воля наша,Природа — дивно хороша,И в каждом юноше душаКипит, как праздничная чаша!Так что ж? Ужели ж те годаПрошли навек и без следа?Нет! Нет! Мы сбросим наши цепи,Вернемся снова к вам, о степи!И вот — за бешеных конейОтдав полцарства, даже царство —Летим за тридевять полейВ сороковое государство!..
(I, 167–168).121Описание степных просторов России и мчащихся по ним «бешеных коней», сетования на утраченную юность и надежда вновь обрести цельный, жизнеутверждающий взгляд на мир контрастируют, как и у Гоголя, с сонной неподвижностью помещика, этой «мертвой души». Тургенев вводит в свою поэму текартины природы и тот лирический тип их восприятия, которые, в том числе, ипозволили Гоголю назвать свое произведение поэмой; таким образом, у Тургенева они оказываются весьма органичной реализацией требований жанра и одновременно (хоть и косвенно в данном отношении) связывают его поэму с гоголевским направлением, в котором значимость авторского «я», как показывают современные исследования33, ничуть не меньше, чем она была в романтизме.1.4.
Характер пейзажа в поэзии и прозе Тургенева: сопоставительный анализИтак, мы попытались продемонстрировать, в каких отношениях тургеневская поэзия приближается к его прозе, выражает принципы натуральнойшколы. Пейзаж в его произведениях различных жанров вполне можно считатьвыражением его писательского кредо, предполагающим недоверие ко всему потустороннему: «Я предпочту созерцать торопливые движения утки, котораявлажною лапкой чешет себе затылок на краю лужи, или длинные блестящиекапли воды, медленно падающие с морды неподвижной коровы, только чтонапившейся в пруду, куда она вошла по колено, — всему тому, что херувимы(эти прославленные парящие лики) могут увидеть в небесах...» (Письма, I, 392).Однако что же перестает устраивать Тургенева, что он переходит от лирики кпоэмам, а от поэм — к прозе? Очевидно, что он ищет наиболее точного ракурсадля описания земного мира и находит его не в поэзии.В статье о книге С.Т.
Аксакова «Записки ружейного охотника» Тургеневсетовал на то, что «в так называемых описаниях природы то и дело либо попадаются сравнения с человеческими душевными движениями («и весь невреди33См.: Зубков К.Ю. «Молодая редакция» журнала «Москвитянин». Эстетика. Поэтика. Полемика.
М., 2012.122мый хохочет утес» и т. п.), либо простая и ясная передача внешних явлений заменяется рассуждениями по их поводу» (IV, 516). Очевидно, что первый случайпредставляет собой рудимент романтической эстетики, предполагающей нестолько даже «психологический параллелизм» человека и мира, сколько одухотворенность природы, то высшее начало, которое одинаково проявляется как вней, так и в человеке (в виде Мировой души, сверхъестественного начала и др.).Избавиться от такого рода сравнений — едва ли не главная задача писателейреалистов. Так, Л.Н. Толстой, в начале 1850-х гг.
размышляющий над сходнойзадачей, отмечал в дневнике: «Говорят, что, смотря на красивую природу, приходят мысли о величии бога, о ничтожности человека; влюбленные видят в воде образ возлюбленной. Другие говорят, что горы, казалось, говорили то-то, алисточки то-то, а деревья звали туда-то. Как может прийти такая мысль?Надо стараться, чтобы вбить в голову такую нелепицу. Чем больше я живу, темболее мирюсь с различными натянутостями (affectation) в жизни, разговоре ит.д.; но к этой натянутости, несмотря на все мои усилия, [привыкнуть] не могу»34.Однако Тургенев, стремясь очистить собственное творчество от подобных натянутостей и архаизмов, не может полностью обойтись без них в своейлирике.
Если он и не злоупотребляет сравнениями, то все равно не может неиспользовать пейзаж в качестве средства плавного перехода к размышлениям осебе, о человеке вообще. Как замечал он в рецензии на Аксакова, «ничего неможет быть труднее человеку, как отделиться от самого себя и вдуматься в явления природы» (IV, 518) — и с этой трудностью он сталкивается на практике всвоей поэзии. Он то и дело «обрывает» пейзаж, обращаясь к изображению мыслей и чувств героев, словно не разрешая себе признать самоценную важностьизображений природы. По всей видимости, мы сталкиваемся здесь не столько ссознательным намерением автора, сколько с наследованием традиционныхприемов, от которых он не может отказаться.
Закон жанра, устоявшиеся функции пейзажа оказываются сильнее индивидуального желания автора, тем болеечто традиция освящена для него именами не поэтов-эпигонов романтизма, аклассиков вроде Пушкина и Лермонтова. Так, пейзаж, во-первых, становится34Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М., 1937. Т.
46. С. 81.123поводом для болтовни о себе самом, он переносит лирического героя к воспоминаниям; во-вторых, пейзаж становится поводом для размышлений обустройстве жизни и возможной судьбе героев. Даже и в стихотворениях, вродебы целиком посвященной описаниям природы, Тургенев не может не отступатьот них в силу законов самой лирики, с ее акцентом на передаче внутреннегомира человека, течения его переживаний.
То настроение, которым окрашенпейзаж, отсылает нас к настроению переживающего его человека, лирическогогероя. Так, одно из стихотворений, которое мы уже анализировали, открываетсясравнением («Как грустный взгляд, люблю я осень»), говорящим о том, чтопейзажный материал воспринимается здесь по аналогии с человеческим портретом, человеческими чувствами. Так и в поэмах автор иногда обращается кпресловутым, им самим высмеиваемым сравнениям душевного мира и природного:Вы хороши, как вечер пред грозою,Как майская томительная ночь (I, 71).В поэме «Разговор» в контексте описания природы мы встречаемся ивовсе с рассуждениями о сверхъестественном начале в мире (которые появляются, очевидно, не столько благодаря намерению автора, сколько благодаря«памяти размера», отсылающего в данном случае прежде всего ко «Мцыри»):И я тот голос неземнойНе раз — пред утренней зарейСлыхал и тронутой душойСтремился трепетно к нему,К живому богу моему (I, 111).В-третьих, пейзаж может становиться поводом для сравнения русской изападной жизни вообще.
Так мы видели в поэмах лермонтовский пейзаж, заставляющий вспомнить «Родину». Хотя здесь пейзаж уже ближе к той функциии тональности, которые он получит в «Записках охотника», эта «русскость при124роды» предполагает акцент скорее на первом, чем на втором слове: иными словами, скромная, суровая природа привлекает внимание поэта лишь постольку,поскольку позволяет создать образ русского человека и страны в целом, а несама по себе.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
