Диссертация (1101160), страница 40
Текст из файла (страница 40)
Великийинквизитор (выражая мечту самого Ивана Карамазова) отказывается отобещанного Царства Небесного ради рая уже в земной жизни, созданногособственными усилиями, обеспечивающего неискоренимую потребностьчеловека в «чуде, тайне и авторитете».В «фантазии» (14; 237) Ивана Карамазова, как и в утопии Версилова, ив рассказе Смешного человека, Достоевский выражает оригинальныеконцепции истории человечества.
Однако в романе «Братья Карамазовы» (вотличие от анализируемых выше произведений) образ «золотого века» какэтапа истории не появляется. Упоминание Прометея в качестве отсылки кантичной мифологии представляется недостаточным, чтобы говорить оналичии мифологемы «золотого века» в романе. Тем не менее, мы осознаем,что различные историософские сценарии, которые писатель развертывал в327О мифологизме как свойстве художественного творчества писателя см.: Иванов В.И. Достоевский ироман-трагедия // Иванов В.И. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994.
С. 282–311; Мелетинский Е.М. Олитературных архетипах. М.: РГГУ, 1994. С. 93–128; Назиров Р. Г. Специфика художественногомифотворчества Ф. М. Достоевского: сравнительно-исторический подход // Назиров Р. Г. Русскаяклассическая литература: сравнительно-исторический подход. Исследования разных лет. Уфа: РИО БашГУ,2005. С. 189–198.195своих произведениях, не существовали в его творческом сознанииизолированно, соответственно, обозначение «земной рай» или «золотой век»могло не быть для него терминологически точным. Этот вопрос требуетдальнейшего исследования.2.7.
Упоминание «золотого века» в публицистикеФ.М. Достоевского2.7.1. «Социализм и христианство» (1864)В данном наброске неопубликованной статьи нет упоминания«золотого века», однако здесь Достоевский излагает свой взгляд на трипериодачеловеческойистории:1)непосредственное,первобытноесуществование человека «в массе», когда не возникло еще самосознаниеличности и жива идея бога («Бог есть идея человечества собирательного,массы, всех. Когда человек живет массами (в первобытных патриархальн<ых> общинах, о которых остались предания)— то человек живетнепосредственно») (20; 191); 2) переходное цивилизационное время, когдапроисходит «развитие личного сознания и отрицание непосредственных идейи законов (авторитетных, патриархальных, законов масс).
Человек какличность всегда в этом состоянии своего общегенетического ростастановился во враждебное, отрицательное отношение к авторитетномузакону масс и всех. Терял поэтому всегда веру и в бога» (20; 192); 3)достижение христианского идеала, «возвращение в непосредственность, вмассу, но свободное» (20; 192), при «крайнем развитии личности исобственной воли» самопожертвование своим «я» для всех (20; 192–194).Особенно нам интересен первый период, так как его описание правомерносоотнести с «земным раем» «по преданиям всего человечества» в том виде,как он охарактеризован в рассказе «Сон смешного человека», и с «золотымвеком» Ставрогина и Версилова (уместно будет вспомнить, что Версиловтоже говорит о периоде, противоположном «золотому веку», когдачеловечество теряет идею бога).
Однако в других произведениях о «золотом196веке» в прошлом говорят персонажи Достоевского, и только по этомунаброску мы понимаем, что представление о «золотом веке» в какой-то мереразделял сам писатель, и для него миф о «золотом веке» имел реальнуюисторическуюоснову,былпоэтическимпреданиемопериоде«непосредственного» существования «в массе». Как мы уже показали ранее,в своей концепции истории Достоевский, возможно, опирался на трактатШиллера «О наивной и сентиментальной поэзии», а также отзывался на идеисоциалистов.2.7.2. «Золотой век в кармане» (1876)В «Дневнике писателя» за 1876 г. мы находим две главки, в которыхписатель обращается к образу «золотого века»: «Золотой век в кармане»(январь 1876 г., глава 1, часть 4) и «Что на водах помогает: воды илихороший тон?» (июль-август 1876 г., глава 4, часть 4). Обе они представляютсобой зарисовки общественного мероприятия (новогодний бал и курорт наводах), и публициста занимает, одна и та же мысль – о том, что связываетвсех этих людей: это не искренние чувства, но заменившие их внешниеприличия, хороший тон.Заметка «Золотой век в кармане» в январском выпуске следует заглавой «Елка в клубе художников», где Достоевский пишет о русскихДержимордах,которыетаквысокоставятвысшееобщество,его«европейский и праздничный вид» «именно потому, что сами не похожи нахорошее общество.
<...> он [Держиморда – О.З.] твердо знает, что сам, лично,он не раскается и вернется с европейского бала домой всё тем же самымкулачником; но он утешен, ибо хоть в идеале да почтил добродетель» (22;11). Эта «добродетельность» только мираж, но им достаточно миража.Этикет заменяет искренние отношения и настоящую любовь к людям.
Людидержатся за видимость, форму, боясь быть собой и проявить свои лучшиекачества искренне, простодушно.Главка «Елка в клубе художников»подготавливает читателя к «одной фантастической и донельзя дикой мысли»,197которую высказывает публицист в главке «Золотой век в кармане»: «Ну что,— подумал я, — если б все эти милые и почтенные гости захотели, хоть намиг один, стать искренними и простодушными, — во что бы обратиласьтогда вдруг эта душная зала?» (22; 12). Тогда наступил бы настоящий«золотой век».
Писатель сопоставляет три плана: реальность видимая, сущаяи потенциальная. И в этом сопоставлении он не осуждает любовь к«европейской форме», но пытается обратить это стремление в созидательноеначало. Если уж подражать, то сущности, если следовать европейскимпримерам, то выдающимся: «О, милые гости, клянусь, что каждый и каждаяиз вас умнее Вольтера, чувствительнее Руссо, несравненно обольстительнееАлкивиада, Дон-Жуана, Лукреций, Джульет и Беатричей! Вы не верите, чтовы так прекрасны? А я объявляю вам честным словом, что ни у Шекспира, ниу Шиллера, ни у Гомера, если б и всех-то их сложить вместе, не найдетсяничего столь прелестного, как сейчас, сию минуту, могло бы найтись междувами, в этой же бальной зале.
Да что Шекспир! тут явилось бы такое, что и неснилось нашим мудрецам. Но беда ваша в том, что вы сами не знаете, как выпрекрасны!» (22; 12). И тогда гости на балу осознают, что в подражании нетнадобности, так как все эти исключительные, прекрасные свойства натурыесть и у них. Их способностей достаточно, чтобы исполнить дажеевропейскую мечту о «золотом веке», следовательно, пойти дальше самихевропейцев: «Знаете ли, что даже каждый из вас, если б только захотел, тосейчас бы мог осчастливить всех в этой зале и всех увлечь за собой? И этамощь есть в каждом из вас, но до того глубоко запрятанная, что давно ужестала казаться невероятною.
И неужели, неужели золотой век существуетлишь на одних фарфоровых чашках?» (22; 13).Перенос античного мифа о «золотом веке» в современность дан виронически сниженных образах. Публицист сетует, что обывателям античнаяидиллия знакома только по сюжетам, изображенных на сервизах, для них«золотой век существует лишь на одних фарфоровых чашках». Он полушутя198высказывает опасения, что, вспоминая эти изображения, присутствующиемогут превратно понять его восклицания о «золотом веке» как в первуюочередь предложение переодеться в «костюм золотого века» и носить«листок стыдливости»: «Не хмурьтесь, ваше превосходительство, при словезолотой век: честное слово даю, что вас не заставят ходить в костюмезолотого века, с листком стыдливости, а оставят вам весь ваш генеральскийкостюм вполне.
Уверяю вас, что в золотой век могут попасть люди даже вгенеральских чинах» (22; 13). Размышляя о костюме, Достоевский проводитвсе ту же самую мысль о соотношении формы и содержания, о видимости,которая подавляет сущность. В начале главки он замечает: «Все в новыхкостюмах, и никто не умеет носить костюм; все веселятся, и никто не весел;все самолюбивы, и никто не умеет себя показать; все завистливы, и всемолчат и сторонятся» (22; 12). Надев парадные одежды, человек чувствуетсебя неуклюже, его не покидает чувство несоответствия между тем, что онесть и чем претендует быть. И это несовпадение с самим собой, неумениевыразить себя проявляется во всем.
Поэтому речь о «золотом веке» можетвызвать даже испуг: вдруг и «золотой век» потребует от него новой формы,новых манер, к которым надо привыкать, приноравливаться. Иронияписателя в том, «костюм золотого века» есть на самом деле отсутствиесамого понятия костюма, «золотой век» наступит тогда, когда людиперестанут тщетно пытаться быть тем, чем они не являются, когда исчезнетпривычка к «примериванию маски» (с которого в рассказе «Сон смешногочеловека» и началось грехопадение «детей солнца»), когда упразднится самаидея самодостаточности хороших манер и иерархии костюмов.
План этойпотенциальной, утопической реальности совмещается публицистом сдействительностью, и это совмещение дает комический эффект: «Уверяювас, что в золотой век могут попасть люди даже в генеральских чинах» (22;13).Отвергая расхожее представление о «золотом веке», Достоевский199обращаетчитателякидеалупервоначальнойневинности,непосредственности, нравственной чистоты, идеалу, который содержится вэтом мифе.
Любопытно, как писатель представляет воплощение этого идеалав современном обществе: «Что если б каждый из них вдруг узнал, сколькозаключено в нем прямодушия, честности, самой искренней сердечнойвеселости, чистоты, великодушных чувств, добрых желаний, ума, – куда ума!– остроумия самого тонкого, самого сообщительного, и это в каждом,решительно в каждом из них!» (22; 12).
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
