Диссертация (1101160), страница 41
Текст из файла (страница 41)
Писатель представляет «золотой век»как раскрытие тех созидательных свойств человеческой натуры, которыепозволяют ему жить в гармонии с другими людьми – доброта, искренность,честность; заметим, что даже остроумие в этом обществе не было бы едким,разобщающим инструментом анализа, оно может стать «сообщительным».Характерно, что «фантастическая» мысль о «золотом веке» посещаетпублициста именно на праздничном собрании328 (так же и в главке «Что навода помогает воды или хороший тон?»: Парадоксалист вспоминает о«золотом веке» и «рае» в общественном месте, на курорте): в сознанииДостоевского образ «золотого века» существовал не только как далекаямечта о всеобщем счастье (сновидения Ставрогина, Версилова), писательпредставлял его въяве, сей же час, в лицах людей, оказавшихся рядом с ним(отчасти этот перенос пытается сделать и Смешной человек), именно впраздничной толпе он мог найти приближение к идеалу «золотого века».
Дляписателя потенциальный план раскрытия всех прекрасных задатков не менеереален, чем сущее, он постоянно подчеркивает, что настоящий «золотой век»может наступить и в этой «душной зале»: «эта мощь есть в каждом из вас, нодо того глубоко запрятанная, что давно уже стала казаться невероятною» (22;13). Автор провозглашает эту возможность уже в заголовке, использовавфразеологизм «Золотой век в кармане», то есть уже есть, существует, в328В главе об источниках образа «золотого века» мы упоминали, что между сатурнилиями и Рождествоместь историческая связь, но затруднительно сказать, знал ли об этой связи Достоевский.200наличии.
И требуется только желание: «Знаете ли, что даже каждый из вас,если б только захотел, то сейчас бы мог осчастливить всех в этой зале и всехувлечь за собой?» (22; 13). Подобную установку («каждый из вас, если бтолько захотел») мы находим и в призыве Смешного человека ксовременникам: «в один бы день, в один бы час — всё бы сразу устроилось!Главное — люби других как себя, вот что главное, и это всё», «Если тольковсе захотят, то сейчас всё устроится» (25; 119). Эта параллель побуждает наспривлечь также и другие высказывания героев Достоевского и самогописателя о будущем «рае», так мы сможем обозначить место данной заметкисреди других «фантазий» о будущем.Во-первых, в сопоставлении с другими контекстами можно заметить,что в этой главке показан скорее внешний вид счастливого сосуществования,автор не углубляется в вопрос, какие глубокие нравственные основания дляэтого должны быть созданы, какой идеал должен скреплять такое общество.Например, в чаяниях Версилова таким объединяющим импульсом должностать отсутствие Бога, тогда «великий избыток прежней любви к тому,который и был бессмертие, обратился бы у всех на природу, на мир, налюдей,навсякуюбылинку»(13;379),возниклобыжеланиесамопожертвования: «Они работали бы друг на друга, и каждый отдавал бывсем всё свое и тем одним был бы счастлив» (13; 379); в размышленияхЗосимы и Михаила в романе «Братья Карамазовы» таким «ключом к раю»должно стать осознание, что «всякий пред всеми за всех виноват» (14; 270).Во-вторых, – и главное, – эти нравственные идеи происходят генетически идолжны привести человечество к одному источнику – Христу.
В мечтахМакараДолгорукого,Версилова,Зосимы,Михаилачеловечествопереживает нравственный переворот, и в этом райском состоянии к людямприходит Христос. И по мнению самого Достоевского, Он должен бытьглавным ориентиром для человечества («Социализм и христианство», «Машалежит на столе…», письмо Достоевского С.А. Ивановой от 1 янв. 1868 г. и201др.). В анализе рассказа «Сон смешного человека» мы уже упоминали, чтоотсутствие Христа в мечте Смешного человека вызывает сомнение в том, чтоДостоевский разделял мечту своего героя. Распространяется ли это сомнениена данный текст? К чему собственно призывает публицист присутствующихи своих читателей? Есть ли «фантастическая» мысль только праздная,прекраснодушная мечта или писатель вкладывает в нее серьезное убеждениео нравственном самосовершенствовании?Вероятно, что в данной главке направление мысли отчасти заданосамим художественным образом.
«Золотой век» есть состояние невинности,неведения зла, соответственно в нем еще не может быть противоядия,преодолевающей зло нравственной идеи.Следовательно, и изображение«золотого века» в настоящем должно как бы воспроизводить невинность(следовательно, люди еще не могут быть все за всех виноваты), отсутствиеличностного начала (только познав которое и можно «возлюбить другого каксебя»). Что касается фигуры Христа, мы уже упоминали, что в творчествеДостоевскогообраз«золотоговека»внастоящемнесовместимспришествием Христа, Его Царство может ассоциироваться только с «земнымраем».
Здесь возникает вопрос, зачем же тогда Достоевский прибегает кобразу «золотого века», организует вокруг него текст, если истиной онсчитает единственно наступление христианского «рая», познание Христа какидеала человечности?Мы можем предположить, что здесь Достоевский излагает как бы«облегченную»версиюнравственногоперерождения:домашний,«карманный» «золотой век» служит яркой, радостной, привлекательнойкартинкой, но, тем не менее, воодушевляющей на нравственное очищение.Длявдумчивогочитателяяснанастоящаясложностьпроцесса,необходимость долгой «выделки в человека» («Дневник писателя» зафевраль 1877 г., глава 1, часть 4 «Меттернихи и Дон-Кихоты»; 25; 47) ипотребность в руководящей идее для достижения «земного рая».202Как нам кажется, писатель в данной главке в приложении ксовременности использует образ «золотого века» как дополнительный кобразу христианского рая.
Эта связь становится более очевидной в заметке«Что на водах помогает: воды или хороший тон?».2.7.3. «Что на водах помогает: воды или хороший тон?» (1876)В том же 1876 г., полгода спустя, Достоевский вновь обращается кобразу «золотого века» в «Дневнике писателя» – в выпуске за июль-август, вглавке «Что на водах помогает: воды или хороший тон?» (глава 4, часть 4).Очевидна преемственность мотивов с январским текстом, речь так же идет опраздничной толпе, этикете, костюме, о преобладании формы надсодержанием.ПублицистиПарадоксалист(вымышленноелицо,собеседникДостоевского) сходятся в своей симпатии к «праздничной толпе», которуюони встречают на водах в Эмсе.
Там была «огромная нарядная толпа со всегосвета» (23; 84), в которой публицист чувствует «глубокое, глубочайшееуединение». «И, однако ж несмотря на уединение, я даже люблю этакуютолпу, конечно особенным образом», – замечает публицист, но не поясняеткаким же «особенным образом» (23; 84–85). Парадоксалист подхватывает этумысльиразвивает:«вездекак-толюбишьтолпу,разумеется,фешенебельную, сливки» (23; 85).
В этом собрании отдыхающих, веселопроводящих время, обеспеченных людей Парадоксалиствидит некоеподобие рая, а их следование хорошему тону называет «игрой в рай»: «Новиноват же каждый из них, что не может сделать из жизни рая, а потому истрадает. Вот мне и нравится глядеть, как все эти страдальцы здесь смеются.— Смеются из приличия? — Смеются из обычая, который их всех ломит изаставляет принимать участие в игре в рай, пожалуй, если хотите так назвать.Он не верит раю, он играет в эту игру скрепя сердце, но всё же играет, а томразвлекается.
Обычай-то уж слишком силен. Тут есть такие, которые этотобычай даже совсем за серьезную вещь приняли — и тем лучше для них,203конечно: они уже в настоящем раю. Если вы их всех любите (а вы их должнылюбить),— то должны радоваться, что им есть возможность отдохнуть изабыться, ну, хоть в мираже» (23; 85–86). Здесь так же, как и в заметке«Золотой век в кармане» подчеркивается расхождение формы и содержания,но мысль идет глубже: если в январской заметке публицист лишь различает впраздной толпе возможность воплощения идеала «золотого века», то здесьПарадоксалист замечает, что люди, пожалуй, уже осуществляют этот идеал,конечно, в поверхностном смысле, но некоторые верят, что они «в настоящемраю».
Парадоксалист насмешливо защищает эту «игру в рай»: «они рядятся,они прекрасны, и выходит действительно точно рай. Да и не всё ли равно:„рай“ или „точно рай“?» (23; 87).Каким предстает общество, подобное «райскому»? Как и в январскойзаметке, выступают на первый план благожелательность к ближнему,сообщительность, доброта: «войдите и погрузитесь в эту толпу: на лицахрадость, веселие. Все говорят один с другим кротко, то есть необыкновенновежливо, все ласковы и необыкновенно веселы. Подумаешь, все счастьеэтого молодца с розой в бутоньерке – развеселить вот эту пятидесятилетнюютолстую барыню» (23; 86).Образ костюма тоже служит для раскрытия основной идеи. В главке«Золотой век в кармане» публицист сопоставляет «костюм золотого века» и«генеральский костюм».
В данном текстеПарадоксалист делает схожеесравнение: с одной стороны, образ из библейской цитаты: «Не заботьтесь вочто одеться, взгляните на цветы полевые, и Соломон во дни славы своей неодевался как они, кольми паче оденет вас бог» (23; 87); с другой стороны,современные наряды: «дамы одеты так, как, уж конечно, никто не одевалсяво дни Соломоновы» (23; 87). И в подтексте высказана та же надежда, чтокогда-нибудь люди перестанут заботиться о внешнем в ущерб внутреннему.Парадоксалист всячески подчеркивает, что настоящее состояниенравов далеко от идеала: «Когда настанет на земле лучшее общество – и204человек согласится жить, так сказать, разумнее, то мы на это теперешнееобщество и посмотреть не захотим и помянуть даже не захотим, разве толькодва слова во всемирной истории.
Но теперь-то что вы, вместо него, можетепредставить лучшего?» (23; 85). Он критикует это общество, иронически егонахваливая, до комического заостряет свою мысль: от хорошего тона дажевыздоравливают, он действенно исцеляет, «так что еще неизвестно, чтоглавное на водах помогает: воды или хороший тон» (23; 88). Однако цитатаиз Нагорной проповеди Христа из Евангелия от Матфея, возможно,указывает на настоящую его надежду.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
