Диссертация (1101160), страница 27
Текст из файла (страница 27)
Древняя Эллада помещена в географию ЕвропыВерсилова, наряду с Римом, Парижем, Венецией, Дрезденом.именем Клода Лоррена в рукописиРядом снесколько раз упоминается поэмаБайрона «Беппо», для Достоевского это сюжет об утраченном европейскомпрошлом, «святых камнях» Венеции.У Версилова есть своя «великая идея» (в отличие от «высшей мысли» о«живой жизни») – о тысяче избранных из русского дворянства, которыепослужат возрождению России и Европы, так как «Россия живет не для себя,а для мысли, и <...> вот уже почти столетие, как Россия живет решительно недля себя, а для одной лишь Европы!» (13; 377). Говоря о русской тоске, одаре «всемирного боления», которым наделен только русский, Версиловразвивает эту мысль наглядно: «Один лишь русский <...> получил ужеспособность становиться наиболее русским именно лишь тогда, когда оннаиболее европеец.
<...> Я во Франции — француз, с немцем — немец, сдревним греком — грек и тем самым наиболее русский» (13; 376), и такимобразом Древняя Греция тоже включена Версиловым в европейскуюсовременность.Надо отметить, что через привязанность к Европе образ Версиловасближен с образом Ставрогина, тот тоже получил европейское образование,также странствовал за границей, и об обоих Достоевский в черновикахпишет: «оторван от почвы» (16; 407), (11; 131).
Эту важную характеристикуможно отнести и к Смешному человеку: этот герой Достоевского,«современный русский прогрессист и гнусный петербуржец» (25; 113),представляет собойразвитие подпольного типа, как и Версилов, аопределение «оторванность от почвы» Достоевский прилагает к Версилову,говоря о нем именно как о подпольном герое. Неслучайно, что идеалвсеобщего счастья Ставрогина, Версилова и Смешного человека изображен133Достоевским именно как легенда из античной мифологии и отнесен к началуевропейской истории, и с русской землей не связан.Образ солнцаГоворя об образном строе сна о «золотом веке», мы уже писали обумолчании в описании картины Клода Лоррена: в нем не упоминается фигурациклопа, которая таит в себе угрозу неизбежного конца идиллии.
В романе«Подросток» сон Версилова обрастает дополнительными контекстами, сон опрошлом человечества связан с видением будущего. При этом в исповедиВерсилов этот переход живописно обыгрывает, он дает как бы пандан ккартине Лоррена: «великий источник сил, до сих пор питавший и гревшийих, отходил, как то величавое зовущее солнце в картине Клода Лоррена, ноэто был уже как бы последний день человечества» (13; 378). Закат солнцаявляется аллегорией, так как тот «источник сил» – «великая прежняя идея»(13; 378), «идея бессмертия» (13; 379), религиозная вера, которую теряетчеловечество237: «У Клода Лоррена закат – загадка и тайна.
Мне жеприснилось, что уже тайна выполнена» (16; 427). Через образ солнца,который символизирует движущую силу в ходе человеческой истории,картина прошлого и будущего соединены. Далее к этому изображениюподключаютсяреминисценции. В финале истории Версиловставитвозвращение Христа к человечеству, и его приход герой описываетПодростку, отсылая к стихотворению Гейне «Мир». В этом стихотворенииХристос изображен как огромная фигура, идущая по земле и воде, а «сердцемв его груди // Было солнце, // Красное, пылающее сердце-сердце // Лило внизблагодатные лучи // И нежный, ласковый свет, // Озаряя и согревая // Земли иводы».Заобразом«красногопылающегосердца»проглядываеттрадиционная католическая и протестантская (сердце Христа помещено в237В рукописи связь двух видений была обозначена в ремарке: «Клод Лоррен после атеизма» (16; 417);картина Лоррена изображает «первый день» человечества, начало истории, Версилов представляет«последний день человечества» тоже как картину.
Образ солнца оказывается сквозным в изображении двухэпох.134центре печати Лютера, эмблемы лютеранства)символика «пресвятогосердца», а шествие огромной фигуры Христа по миру можно трактовать икак торжество христианства не земле: «Бродят люди, одетые в белое, // Спальмовыми ветками в руках, // И, когда встречаются двое, // Глядят ссочувствием друг на друга, // И, трепеща от любви и сладкого самоотречения,// Целуют друг друга, // И глядят вверх // На солнечное сердце спасителя, //Миротворно и радостно льющее вниз // Красную кровь, // И, триждыблаженные, восклицают: // „Хвала Иисусу Христу“».238.Но идиллическая картина дана только в первой части стихотворения.Исследователями отмечалось, что Версилов как будто забывает о его второйчасти239. У стихотворения действительно имелось две редакции: первая,более полная была напечатана в «Путевых картинах» (1826 г.), вторая,сокращенная – в «Книге песен» (1827 г.).
Достоевскому был известенперевод полной версии стихотворения, он был выполнен М. Праховым ипомещен в 1872 г. в литературном сборнике «Гражданин»240.Во второй части Гейне помещает сатиру на христианство, каким оносложилось исторически (эта часть стихотворения «переведена Праховым подособым заглавием “Ханжа”»241). Он рисует портрет глубоко «набожного»чиновника, которому его вера помогает занять «лучшее место на рынке»,«святость возвышает» его в буквальном смысле служебного роста: «Сперва –надворныйсоветник,//Потомсоветникюстиции//И,наконец,правительственный советник // В богобоязненном городе», а складывая рукив молитве: «Хвала Иисусу Христу!», он смотрит с надеждой на«высокопоставленную особу» рядом и в ее глазах читает «к жалованью238Гейне Г.
Собрание сочинений в 10 тт. Т. 1. Л.: ГИХЛ, 1956. С. 163. Перевод П. Карпа.Комарович В.Л. Достоевский и Гейне. Современный мир. № 10. 1916. С. 97–107; Опиц Р. ЭкспериментДостоевского с повседневностью: роман «Подросток» // Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»:возможности прочтения. Коломна: КГПИ, 2003. С. 39.240«Достоевский, конечно, читал этот сборник, так как через несколько месяцев после его появления он ужебыл редактором “Гражданина”», – как отмечает В.Л. Комарович (Комарович В.Л.
Достоевский и Гейне.Современный мир. № 10. 1916. С. 100)241Там же. С. 101239135прибавку»242. И знаменательно, что Версилов оставляет из этого оченьконтрастногостихотворениятолькобезусловновеличественный,прекрасный, идеальный образ Христа, шествующего по миру, скрываядвойственность оригинала Гейне, поэта, который, по выражение В.Л.Комаровича, «не мог понять, где оканчивается ирония и начинается небо»243.Именно оригинал по духу, по стилю близок Версилову, Подросток мучаетсятем, что не знает, когда Версилов говорит серьезно, когда – нет, иногда всамом его смехе, иронии парадоксально высказывает себя его искренность.Умолчание Версилова тем более заставляет обратить внимание на то, о чемон недоговаривает, повышает значение образности стихотворения Гейне.
Егомотивы вводятся как компонент в образ будущего «земного рая», усложняютвосприятие этого сна героем.Как пишет Комарович, «для Достоевского Гейне в своем устремлениико Христу именно и должен был быть представителем того “человечества”»,которое “оставила великая прежняя идея”; его любовь к жизни и природедолжна была казаться Достоевскому той “особенною, уже не прежнеюлюбовью”, о которой говорит Версилов». Исследователь усматриваетсходство стихотворения Гейне и картинки Версилова «как в общейхудожественной концепции, так и некоторых образах, даже отдельныхвыражениях»244.«Полнейвсегов“картинке”Версиловаотразилсясимволический образ “солнца, Спасителя сердца”, который занимаетдоминирующее положение в стихотворении Гейне.
<…> Здесь солнце и еголучи – сердце и кровь Христовы, символ идеи Искупления. Такой же символв рассказе Версилова: «великая прежняя идея, – Христос, Искупление иБессмертие, – это “великий источник сил, до сих пор питавший и гревшийих… величавое зовущее солнце”. <…> В предшествующем творчестве242Гейне Г. Собрание сочинений в 10 тт. Т. 1. Л.: ГИХЛ, 1956. С. 164. Перевод П. Карпа. Гейне самвынужденно (для защиты диплома при выпуске из университета) принял лютеранство в 1825 г., поэтомусатира относилась и к самому автору. Биографы пишут о Гейне как атеисте, затем – пантеисте в болеепоздний период.243Комарович В.Л. Достоевский и Гейне.
Современный мир. № 10. 1916. С. 102.244Там же. С. 102.136Достоевского образ солнца с таким резко выраженным символическимзначением не встречается»245. В античном «золотом веке» нельзя быловообразить явление Христа; а вот видение будущего «рая на земле» геройуже может завершить Его приходом.Благодаря интертекстуальным связям функции образа солнца в романерасширяются. Кроме сна о «золотом веке» Версилова и его утопии, образсолнца (а вернее «косых лучей заходящего солнца») исполняет важную рольв описании «перерождения» Аркадия от его старой идеи Ротшильда к новойжизни, а также в характеристике Макара Ивановича и Софьи Андреевны246.Аркадий наблюдал, как неизменно в четвертом часу падает косой луч солнцав угол стены – и «то, что я знал об этом вперед, как дважды два, разозлиломеня до злобы» (13; 284).
Но в один из таких вечеров появляется МакарИванович, благословляющий всякую жизнь и животворное тепло солнца иозлобление Аркадия постепенно под влиянием странника уходит. В то жевремя на закате Макар Иванович умирает. А рассказывая о купцеСкотобойникове, он упоминает о луче солнца на картине, написанной впамять мальчика, умершего по вине купца (13; 320). А.Ф. Лосев о «косыхлучахзаходящегосолнца»втворчествеДостоевскогопишет,что«символическая нагрузка этого образа трудноописуема. С одной стороны, этосимвол щемящей тоски, наступающего конца и кончины, невозвратимойсилы и молодости, погибших надежд и бесплодных упреков, всегда таящий,однако, в себе нечто сладостное, красиво-грустное и задумчиво-скорбное»247,с другой стороны, в него заложена сила надежды и веры в «живую жизнь».Многомерность этого образа в романе разворачивается до исповеди245Там же.
С. 103.Дурылин С. Н. Об одном символе у Достоевского // Достоевский: Труды Государственной АкадемииХудожественных наук. Литературная секция. Вып. 3. М., 1928. С. 163-199; Лунде И. От идеи к идеалу – ободном символе в романе Достоевского "Подросток" // Проблемы исторической поэтики. 1998. Т. 5, URL:http://poetica.petrsu.ru/journal/article.php?id=2535; Касаткина Т.А.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
