Диссертация (1101160), страница 24
Текст из файла (страница 24)
Так и для Ставрогина этовремя суток связано с самым тяжелым его воспоминанием. И важно, что онооказывается визуально отражено во сне о «золотом веке», будто в томвымышленном пейзаже светило то же солнце, что и в день ее смерти. Во снеСтаврогина в красный цвет заходящего солнца окрашены последние дниневинного человечества, ведь его грехопадение уже предрешено – через229Дурылин С. Н. Об одном символе у Достоевского // Достоевский: Труды Государственной АкадемииХудожественных наук.
Литературная секция. Вып. 3. М., 1928. С. 163–199; Лунде И. От идеи к идеалу – ободном символе в романе Достоевского «Подросток» // Проблемы исторической поэтики. 1998. Т. 5, URL:http://poetica.petrsu.ru/journal/article.php?id=2535; Касаткина Т.А. Два образа солнца в романе Ф.М.Достоевского «Подросток» // О творящей природе слова: Онтологичность слова в творчестве Ф.М.Достоевского как основа «реализма в высшем смысле». М.: ИМЛИ РАН, 2004. С.
438–446; Тарасова Н.А.Образ заходящего солнца в романе «Подросток»: Достоевский и Диккенс // Русская литература. 2012. № 1.С. 124–132118совершенное уже в реальности насилие над Матрешей. Настроениеобреченности пронизывает сны о «золотом веке» и Версилова, и Смешногочеловека, и там эта тема разворачивается сюжетно: к картине Клода ЛорренаВерсилов дает как дополнение изображение последнего дня человечества(13; 378), смута и раздоры после грехопадения проходят перед глазамиСмещного человека.Наконец, заходящее солнце действительно изображено на картинеКлода Лоррена, которую Ставрогин (а потом и Версилов) называет «Золотымвеком». Как мы уже упоминали, Ставрогин (так же и Версилов) невспоминает оригинальный мифологический сюжет, его героев: Асиса,Галетею и прячущегося Циклопа, – однако для читателей Достоевского этоумолчание было значимо, и они могли ощутить хрупкость и неизбежностьгибели «золотого века» в сновидениях героев.Оторванность от почвыНеслучайным кажется выбор картины и по другой причине.
Сон о«золотом веке» касается начала истории именно европейского человечества,всех героев, видящих этот сон (Ставрогина, Версилова, Смешного человека),можно определить, как «оторванных от почвы». Кроме того, Ставрогин(затем Версилов) видит это сон за границей, куда он уехал послесовершенного в России преступления (в странствия по Европе отправляетсяи Версилов) и умопомешательства в родном губернском городе.
Онскитается: «Я был на Востоке, на Афоне выстаивал восьмичасовыевсенощные, был в Египте, жил в Швейцарии, был даже в Исландии; просиделцелый годовой курс в Гетингене. В последний год я очень сошелся с однимзнатным русским семейством в Париже и с двумя русскими девицами вШвейцарии» (11; 20). Сон снится ему недалеко от Дрездена, во время егопутешествия по Германии.
В рукописи Достоевский проговаривает, чтоКнязь (будущий Ставрогин) «без почвы и космополит» (11; 129). Он жаждетбыть русским, но не может этого достичь, эта трагедия Достоевским была119указана даже как причина самоубийства Ставрогина: «Застрелился. Причина:Я открыл глаза и слишком много увидел и – не вынес, что мы без почвы. Неверит в бога и потому, что не верит в свою почву и национальность» (11;132). Замечание о неукорененности героя в национальных основаниях врукописи было вложено и в уста старца на исповеди: «Тихон прямо ему:Почвы нет.
Иноземное воспитание» (11; 274). Шатов даже доказывает ему,«что он и любить не может, потому что он общечеловек, а способностьюлюбить одарены только национальные люди» (11; 134–135). Мрачнойиронией наполнено именование его в заключительных строках романа:«Гражданин кантона Ури висел тут же за дверцей» (10; 516).(«Оторванность от почвы» этого героя даже воплощена образно, в егорассуждениях об отношении нравственности к пространству, в разговоре сКирилловым Ставрогин допускает такую мысль: «Положим, вы жили на луне<...> вы там, положим, сделали все эти смешные пакости...
Вы знаете наверноотсюда, что там будут смеяться и плевать на ваше имя тысячу лет, вечно, вовсю луну. Но теперь вы здесь и смотрите на луну отсюда: какое вам делоздесь до всего того, что вы там наделали и что тамошние будут плевать навас тысячу лет, не правда ли?» (10; 187). Этот ход мысли сближает его соСмешным человеком, так же размышляющим о подлостях, совершенных надругой планете).Здесьестьопосредованнаясвязь,обусловленность.То,чтовоспоминание о Матреше могло вызвать сон о «рае на земле» именно в такомобразе, как он был воплощен в античной мифологии и картине европейскогохудожника, мотивировано для этого героя (как и для Версилова; в несколькоиных контекстах дан сон Смешного человека), органично следует из его«иноземного» воспитания, космополитизма и «общечеловечества». С этимполитическим контекстом перекликается в романе и упоминание идеи«золотого века» на собраниях пятерки Верховенского.1202.3.2.
Другие упоминания образа «золотого века» в романе «Бесы»Ранее мы подробно рассмотрели, как сон о «золотом веке» связан сличностью Ставрогина. Теперь мы обратим внимание на упоминания образа«золотого века» в связи с другими героями.С картиной «золотого века» в окончательном тексте романасоотносится проект Шигалева о насаждении «земного рая», который можетвозвратить первоначальную невинность и безмятежность большинствулюдей, вернуть «золотой век» – но только через отказ от свободы, от прававыбора своей участи. Словосочетание «золотой век» в его концепции невозникает, однако характеристика этого состояния явно указывает на«предания всего человечества» о блаженном прошлом: «земной рай естьпочти настоящий, тот самый, о потере которого вздыхает человечество, еслитолько он когда-нибудь существовал» (10; 313), «я предлагаю не подлость, арай, земной рай, и другого на земле быть не может» (10; 312).Однако в рукописи фигурировала и другая теория об идеальномобществе, которую Достоевский кратко называл «Золотой век», отсылая крецензии Д.
Анфовского (Н.Ф. Берга) «Скорое наступление золотого века» накнигу Н.Берви-Флеровского «Положение рабочего класса в России» (1869).Одному из героев (в черновиках – Успенский, в окончательном тексте,возможно это Виргинский) Достоевский передавал концепцию идеальногообщества Флеровского: «Нравственное понимание счастья, счастье все в том,чтобы жертвовать ближнему всем, счастье ближнего есть все счастье дляменя, и таким образом все счастливы в будущем обществе (Флёровский,Золотой век, „Заря“, январь)» (11; 106).Врукописиидеал«золотоговека»воодушевлялиПетраВерховенского: «А у тех, главное, вера в Золотой век. Нужна непреложнаявера, чтобы решиться все истреблять. А все истреблять принято потому, чтоэто самое легкое и нетрудное решение» (11; 128).Таким образом, в подготовительных материалах образ «золотого века»121был наполнен не только переживанием Ставрогина об утраченнойневинности человечества, но и вбирал в себя социальную проблематикуромана. В текст был явно внесен контекст употребления словосочетания«золотой век» в литературе социалистов-утопистов.
Более того, Г.М.Фридлендер даже полагает, что именно этот контекст был первоначальным, ииз него в романе вырастает поэтическое сновидение Ставрогина о «золотомвеке»: «Знаменательно, что внешним толчком, побудившим Достоевскоговернуться к старому замыслу 60-х годов и вложить в уста Ставрогинаописание “золотого века”, было, по-видимому, появление в момент работыДостоевского над “Бесами” в славянофильском журнале “Заря” (1870, № 1)издевательской статьи Д. Анфовского (псевдоним, под которым скрылсябывший сотрудник “Времени” поэт и переводчик Ф.Н.
Берг) “Скороенаступление золотого века”. <…> Это вызвало у Достоевского желаниеизложить и защитить — в противовес Бергу — свой поэтический идеал“золотого века”»230.Было еще одно любопытное явление «золотого века» в рукописи – всвязи с образом Грановского (в окончательном тексте –СтепанаТрофимовича Верховенского): «Действительно поэт. Dies irae, Золотой век,греческие боги» (11; 66). Возможно поэтическая картина «золотого века»возникала в одном из юношеских произведений Степана Трофимовича. Намлюбопытно заметить, в каком окружении помещен этот образ: с однойстороны, «Dies irae» (лат. «День гнева») отсылает к событию Страшного судав христианской эсхатологии, с другой, «греческие боги», – скорее всего, этореминисценция из поэзии Шиллера, идиллический образ античного«золотого века» в его творчестве.***Отметим неизменный интерес писателя к образу «золотого века»:дважды писатель намечал его в рукописях романов («Преступление и230Фридлендер Г.М.
Реализм Достоевского. М.–Л.: Наука, 1964. С. 37–38.122наказание» и «Идиот»), прежде чем развернул картину «золотого века» вромане «Бесы», где этот эпизод оказался неопубликованным, и писательвключил сон о «золотом веке» в роман «Подросток», затем вновь вернулся кэтому образу и глубоко разработал его в рассказе «Сон смешного человека».2.4. «Подросток» (1875; ПМ 1874–1875)Исповедь Ставрогина и вся глава «У Тихона» не была включена вроман «Бесы». Однако, тот фрагмент, где Ставрогин рассказывает Тихонусвой сон о «золотом веке», Достоевский не отбросил, и он вошел, почтидословно, в исповедь героя нового романа «Подросток». В процессе работынад романом роль сна о «золотом веке» изменялась, Достоевскийразрабатывал различные связи его с другими мотивами романа, онвстраивался в круг мотивов романа, в окончательном тексте оказался связан стоской Версилова по утраченному прошлому, его «высшей идеей» ижеланным видением будущего человечества.В данной главе мы попытаемся проследить по подготовительнымматериалам романа, как трансформировался этот образ, встраиваясь видейную структуру произведения, а также рассмотреть, как черты личностиВерсилова связаны с образом «золотого века»; продолжить анализ общихчерт характера, которые сближают героев, видящих сон о «золотом веке».«Жучок»В рукописи романа «Подросток» будущему герою Версилову передантот же ставрогинский комплекс мотивов – «жучок» и «Золотой век».
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
