Диссертация (1101160), страница 21
Текст из файла (страница 21)
Философия Достоевского в систематическом изложении. М.: Республика, 1996. С. 226.102например, к известному высказыванию Сен-Симона о том, что «золотой веквпереди», (на которое Достоевский сам ссылается позднее, в «Дневникеписателя» 1876 г. (23; 87)). Возможно, с сен-симонизмом связано инеожиданное признание Раскольникова в том, что он верит в «НовыйИерусалим» (6; 201), так как в учении Сен-Симона этот образ христианскогорая был переосмыслен и означал будущее благоденствие человечества наземле, «золотой век».Как мы показали в первой части нашей диссертации, в словареДостоевского словосочетание «золотой век» отсылает к различным аспектам:социально-экономическому(трактатысоциалистов-утопистов),поэтическому (античный миф, творчество Сервантеса, Лоррена, Шиллера),христианскому (Ветхий Завет). В черновиках «Преступления и наказания»Раскольников под «золотым веком», по-видимому, имеет в виду социальноеблагополучие.
Хотя говорить об этом с уверенностью мы не можем, так какзаметки в рукописи оставляют пространство для интерпретации. Однако,заметим, неоднократно рядом со «всеобщим счастьем» герой упоминает«вдову Капет»: «Veuve Capet, мечты о всеобщем счастье» (7; 86) – возможно,этот образ обозначает ход мысли об оправдании небольшого зла радибольшего добра.
Убийство старухи он сравнивает с убийством МарииАнтуанетты, вдовы Людовика XVI, с жертвой, которая была принесена дляреволюции и установления гражданских свобод, со смертью одного человекаради тысячи жизней; и, к тому же, это было идеологическим убийством,казнью самой идеи монархии (ср. в случае Раскольникова «я не человекаубил, я принцип убил» (6; 211)). Возможно, этот контекст дает образу«золотому веку» социальный (даже революционный) аспект.
Но этотконтекст Достоевский расширяет: «Вдова Капет. Христос, баррикада» (7;77), «Вихрь, Христос, Veuve Capet, отчего они не стонут?» (7; 148). И по ходуработы над романом, картина «золотого века» в сознании героя, повидимому, заменяется видением Христа и вовсе уходит из замысла.103Возможно,видениеРаскольниковасоотносилосьвпланахДостоевского с мечтой Мармеладова о втором пришествии Христа, когда онпризовет к себе всех, подобных ему, «труждающихся и обремененных» ипростит их, заберет «в лоно свое», потому что «слишком уж пострадали» (7;87). Мармеладов тоже мечтает о «всеобщем счастье», как и Раскольников, ондумает прежде всего о своих родных: «Придет он и спросит, а где дочь моя,что себя отцу пьянице, мачехе злой и чахоточной и детушкам малымпродала. И скажет ей: „Прииди, прииди — прощаются тебе грехи твои мнози,ибо возлюбила много“.
<...> „Приидите, приидите все, как все братья“, итогда-то я жену свою обниму и выпрошу многострадалице венец, помирюсьи в согласии обнимусь» (7; 87). Только это счастье человек не может своимисиламиорганизовать,назначить,егоможеттолькоБогдароватьчеловечеству; в этом смысле видение Мармеладова было противопоставленомечте Раскольникова. Соответственно, в рукописи была намечена антитеза:идея насильственного созидания счастья, насаждения «земного рая» ипротивоположное ему ожидание Царства Христова.В окончательном тексте романа исследователи с картиной «золотоговека» сближают степной пейзаж, который открывается Раскольникову наберегу Иртыша: «Там, в облитой солнцем необозримой степи, чутьприметными точками чернелись кочевые юрты.
Там была свобода и жилидругие люди, совсем не похожие на здешних, там как бы самое времяостановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его» (6; 421)213. Намысль о «золотом веке» наводит характеристика: «там была свобода», «какбы самое время остановилось», – ее можно отнести к блаженному времени, к«раю, в каком жили, по преданиям всего человечества, и наши согрешившиепрародители» («Сон смешного человека», 25; 112).
Р.Г. Назиров замечает,что в этом эпизоде в романе наступает эпическое время: «ветхозаветное213См. напр. Пруцков Н.И. Социально-этическая утопия Достоевского // Идеи социализма в русскойклассической литературе. Л.: Наука, 1969. С. 351.104прошлое смыкается с апокалиптическим будущим, а история воскрешениячеловека, убившего собственную совесть, располагается в этом эпическом«временинародов»<…>времяосновногодействия(трагическое)подчиняется времени эпилога (эпическому)»214.2.2. «Идиот» (ПМ 1868)Вподготовительныхматериалах1868г.кроману«Идиот»упоминается монолог князя Мышкина, в котором герой ссылается на речьДон Кихота из романа Сервантеса: «Всякая травка, всякий шаг, Христос.Вдохновенная речь Князя (Дон-Кихот и желудь).
“За здоровье солнца”» (9;277). Имеется в виду известный фрагмент главы XI первой части романа«Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», в которой Дон Кихотпроизносит речь о «золотом веке» перед пастухами. Хотя в рукописиДостоевский оставляет запись не о «золотом веке» непосредственно, мысчитаем возможным включить эту аллюзию в число упоминаний образа.Ту речь, в которой должен был упоминаться Дон Кихот, князь вокончательной редакции произносит на вечере у Епанчиных, мы понимаемэто по другим сохранившимся мотивам («всякая травка, всякий шаг»): «я непонимаю, как можно проходить мимо дерева и не быть счастливым, чтовидишь его? Говорить с человеком и не быть счастливым, что любишь его!О, я только не умею высказать… а сколько вещей на каждом шагу такихпрекрасных,которыедажесамыйпотерявшийсячеловекнаходитпрекрасными? Посмотрите на ребенка, посмотрите на божию зарю,посмотрите на травку, как она растет, посмотрите в глаза, которые на вассмотрят и вас любят…» (8; 459).В рукописи эту речь Мышкин, по предположению К.А.
Степаняна, могсказать во время чтения Ипполитом своей предсмертной исповеди, на этоуказывает мотив «здоровья солнца: «В речи Князя: “Да здравствует солнце,214Назиров Р.Г. Время в романах Достоевского // Творческие принципы Достоевского. Саратов: Изд-воСаратовского ун-та, 1982. С. 23.105да здравствует жизнь”» (9; 224). В окончательном тексте романа мотив«здоровья солнца» звучит именно в исповеди Ипполита: «– До рассвета идвух часов не осталось, – заметил Птицын, посмотрев на часы. – Да зачемтеперь рассвет, когда на дворе и без него читать можно? – заметил кто-то. –Затем, что мне надо краешек солнца увидеть.
Можно пить за здоровьесолнца, князь, как вы думаете?» (8; 309). Как замечает К.А. Степанян,«можно предположить, что Мышкин должен был перед готовящимся ксамоубийству и отчаявшимся Ипполитом произносить свою речь <…>,которую он в каноническом тексте произносит перед “недоумевающимикозопасами” – гостями Епанчиных. И в том и другом случае мы видимстолкновение восторженно-утопического сознания с действительностью»215.В связи с этим замечанием К.А.
Степаняна нам представляетсявозможным, что Достоевский в ремарке: «Вдохновенная речь князя (ДонКихот и желудь)» (9; 277) – обозначал прежде всего ситуацию «неуместного»монолога Мышкина, а не собственно образ «золотого века» из романаСервантеса. Но нельзя отказать в убедительности и версии, что есть отсылкак образу «золотого века». Анализ романов позволяет увидеть в идиллическойкартине Мышкина («всякая травка, всякий шаг») настроение счастливогоумиротворения и растворения в природе, которым проникнуто изображение«золотого века» Дон Кихотом. За идиллическими картинами скрывается исходство героев в их позиции по отношению к миру и окружающим, героиобещают перестроить жизнь других, имеют мысль «поучать» (8; 51), но имэто не удается.
В окончательном тексте романа не через «золотой век», но«рай на земле» автор проводит эту мысль – князь Щ. говорит Мышкину:«Милый князь, <...> рай на земле нелегко достается; а вы все-таки несколькона рай рассчитываете; рай — вещь трудная, князь, гораздо труднее, чемкажется вашему прекрасному сердцу» (8; 282).215Степанян К.А. Достоевский и Сервантес.
Диалог в большом времени. М.: Языки славянской культуры,2013. С. 288.1062.3. «Бесы» (1870–1872)2.3.1. СтаврогинРоман «Бесы» – первое произведение Достоевского, где появляется соно «золотом веке». Его видит Ставрогин, о чем он записывает в своейисповеди. Эту исповедь читает Тихон в главе «У Тихона», которая не вошлав окончательный текст романа (по воле редактора «Русского вестника» М.Н.Каткова), но, тем не менее, первоначально являлась его органичнойчастью216. Именно в ней мы узнаем о тайне Ставрогина, о его прошлом вПетербурге, о совершенных преступлениях. Вся исповедь разворачиваетсявокруг истории с девочкой Матрешей. И сон о «золотом веке», в своюочередь, является в момент сильнейшего душевного кризиса, вызванногоэтим преступлением, даже визуально связан с воспоминанием о нем (через«косые лучизаходящегосолнца»).
Поэтому, чтобы объяснить этосновидение, прежде всего мы будем иметь в виду образ Матреши иотношение Ставрогина к ней.Сон приснился три года спустя после совершенного, когда Ставрогинпутешествовал за границей. Он по случайности остановился в гостиниценедалеко от Дрездена. И тогда он увидел «неожиданный» сон, так какникогда ему не снилось ничего «в этом роде» – «золотой век», блаженноепрошлое человечества, в духе картины Клода Лоррена «Асис и Галатея»,которую он видел в Дрезденской галерее.
Эта картина написана намифологический сюжет, но для героя, как он отмечает, она есть прежде всегоизображение «золотого века». Тогда природа была дружелюбна к человеку:«голубые ласковые волны, острова и скалы, цветущее прибрежье, волшебнаяпанорама вдали, заходящее зовущее солнце» (11; 21), а сами люди былипрекрасны, счастливы и невинны, их «великий избыток непочатых силуходил в любовь и в простодушную радость» (11; 21). Таким было начало216В какой степени эта глава может быть включена в окончательный вариант текста, различные доводыприводит В.В.
Комарович в статье: Неизданная глава романа «Бесы» // Достоевский Ф.М. «Бесы». «Бесы»:Антология русской критики. М: Согласие, 1996. С. 567–573.107истории, «тут запомнило свою колыбель европейское человечество, здесьпервые сцены из мифологии, его земной рай» (11; 21). И хотя эта легендатолько «мечта», «сон» и «заблуждение», но сон «чудный» и заблуждение«высокое» (11; 21), эта мечта дарила надежду на будущее, ей всечеловечество «отдавало все свои силы», «всем жертвовало», для нее«умирали на крестах и убивались пророки», без нее «народы не хотят жить ине могут даже и умереть» (11; 21). Сон Ставрогина не столько отражал егоразмышления об истории человечества,но был связан с личнымнравственным переживанием, поэтому и был наполнен ощущениемнеизведанного счастья, которое «прошло сквозь сердце <…> даже до боли»(11; 21), до слез.













