Диссертация (1101160), страница 20
Текст из файла (страница 20)
Вконечном счете, Достоевский признавал, что социализм не просто одно измодных идейных течений, а исходит из коренной духовной потребностичеловека, и в этом качестве призван заменить христианство, иногда дажеравносилен ему в своем обаянии – «то же христианство».«Русский социализм»Очевидно признавая силу, которое имеет социалистическое учение вумахсовременников,Достоевскийназывает«русскимсоциализмом»христианство русского народа в «Дневнике писателя за январь» 1881 г. (глава1, часть 4 «Первый корень. Вместо твердого финансового тона впадаю встарые слова.
Море-океан. Жажда правды и необходимость спокойствия,столь полезного для финансов»). Обратим внимание на словоупотребление,на то, как писатель вводит христианские идеи в социалистический контекст:«я это обратно противоположное церкви слово беру именно для разъяснения204Анфовский Д. С. 147. В цит.
сочинении Берви-Флеровского – с. 469. Здесь интересно заметить, что идеиБерви-Флеровского определенно близки концепции красоты Шиллера, которая была также знакомаДостоевскому.205Зеньковский В.В. Проблема красоты в миросозерцании Достоевского // Русские эмигранты оДостоевском. СПб., 1994.
С. 393–428; Исупов К.Г. Трансцендентальная эстетика Достоевского // Вопросыфилософии. 2010, № 10. М.: Наука. С. 99–109.98моей мысли, как ни показалось бы это странным». «Не в коммунизме, не вмеханических формах заключается социализм народа русского: он верит, чтоспасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово.
Вотнаш русский социализм!» (27; 19). Писатель действует как бы «отпротивного», представляя христианскую эсхатологию такой же современной,актуальной идеей, способной противостоять социалистическим утопиям. Этуэпоху братского единения народов во Христе, во главе которого станетРоссия, писатель помещает в тысячелетие Христова царства на земле206. Иэто изначальное происхождение социализма из родственного христианствукорня всегда остро ощущалось Достоевским, тем сильнее заставлялописателя проводить четкую границу между христианской эсхатологией исоциалистическими утопиями207.Мысль Достоевского о том, что «человек есть на земле существотолько развивающееся, с<ледовательно>, не оконченное, а переходное», чтодвижение к нравственному идеалу – его вечная цель, «достигнув которой емуне надо будет развиваться, то есть достигать, бороться, прозревать при всехпадениях своих идеал [т.е. Христа – прим. О.
З.] и вечно стремиться к нему,— стало быть, не надо будет жить» (20; 173), – эта недостижимостьсовершенстванесовместимасдекларациямисоциалистов.Правда,Достоевскому принадлежат и более решительные заявления, что ЦарствоХристово возможно уже на земле, но опять-таки концепция «работыспасения» (если Достоевский и был к ней близок) несводима к попыткеускорить наступление рая.206На концепцию истории Достоевского, возможно, повлияло учение хилиазма. Небезынтересновспомнить, что первые социалистические попытки устроить идеальное общество возникли именно изхилиастических настроений – в г.
Мюнстере была основана коммуна (1534–1535), которая должна быластать оплотом будущего «тысячелетного царства», и сам этот социальный эксперимент мыслился какпопытка «помочь Господу, как бы спровоцировать его на приход» (Шубин А.В. Социализм. «Золотой век»теории. М.: Новое литературное обозрение, 2007. С. 13)207Говоря об утопиях социалистов, мы можем обозначить их идеал образом «золотого века»; в разговоре охристианской историософииэтот образ оказывается не так уместен (так как в «золотом веке» не былоХриста, лексически правильнее было бы говорить о «рае» или «земном рае»).
К образу тысячелетнегоцарства Христа мы обращаемся постольку, поскольку он противопоставлен образу социалистического«золотого века».99Одному из советских критиков принадлежит высказывание, что втворчестве Достоевского «“золотой век” <…> – та высшая инстанция, тобудущее, с точки зрения которого Достоевский судит настоящее»208.
Как намкажется, такая формулировка неоправданно помещает писателя в ряд авторовсоциальных утопий. Достоевский не отвергал и не судил настоящее, иименно в настоящем видел вечную возможность (и одновременно вечнуюнедостижимость) «золотого века».Итак, произведения социалистов-утопистов были одним из контекстов,во взаимодействии с которым складывался образ «золотого века» втворчестве Достоевского. Была ли этому причиной скрытая симпатия кутопиям, невольное следование заблуждениям молодости или неполноеизживание «старых навыков мысли» – мы не можем утверждатьопределенно.
Ведь Достоевский, как художник, обладающий гениальнойспособностью «всеотзывчивости», и не испытывал потребности избегать этиидеи, если видел ясно пути, по котором он сам мог к ним прийти. Онобращался к ним в публицистике, доводил в своих произведениях эти«недоконченные»209 идеи до катастрофических практических последствий.Так как он видел, какую власть эти теории имели над умами современников,он вступал с ними в диалог в своем изображении «золотого века».208Александров В.
Идеи и образы Достоевского // Люди и книги. М.: Советский писатель, 1956. С. 86.Из письма Достоевского к М.Н. Каткову от 10 (22) – 15 (27) сентября 1865 г. о замысле романа«Преступление и наказание» (282; 136).209100Глава 2. Анализ образа «золотого века» в творчестве Ф.М. Достоевского2.1. «Преступление и наказание» (ПМ 1865)ВнаброскахкромануРаскольниковупринадлежиттакоевысказывание: «N3.
„О, зачем не все в счастьи?“ Картина золотого века. Онауже носится в умах и в сердцах. Как ей не настать — и проч. N3. „Но какоеправо имею я, подлый убийца, желать счастья людям и мечтать о золотомвеке! Я хочу иметь это право“. И вследствие того (этой главы) он идет и насебя доказывает. Заходит только проститься с ней, потом поклон народу и –признание» (7; 91).Эта реплика относится еще к начальному этапу работы над романом.К.В. Мочульский отмечает, что в образе Раскольникова Достоевский намечалдве тенденции: он был, с одной стороны, «великодушным мечтателем,гуманистом, жаждущим осчастливить все человечество», который изосознания своего бессилия приходит к преступлению «из любви кчеловечеству, совершает зло из любви к добру»210, прежде всего, радиближних – матери и сестры: «Бедная мать, бедная сестра. Я хотел для вас.Если есть тут грех, я решился принять его на себя, но только чтоб вы былисчастливы» (7; 83).
Он боится, что те, ради кого он преступит закон, от негоотвернутся, ему трудно преодолеть это отношение. Он спрашивает, «зачеммне быть злому» (7; 82) в их глазах: «У меня тайна, которую если б узнали,тотчас же с ужасом бы отворотились. И потому я навеки один» (7; 86).
Итогда проявляется его «демоническая личность»211, которая выше суждений оней общества, «его перевертывает с ожесточения» (7; 82), и он презираетэтих ближних: «Как гадки люди, стоят ли они того, чтоб перед ними каяться.Нет! Нет, буду молчать» (7; 82). Он открывает в себе, что и преступление ненуждается в оправдании добром, поступком ради других. Р. Лаутусматривает в ситуации Раскольникова гениальное прозрение Достоевского:210211Мочульский К.В.
Достоевский. Жизнь и творчество. Париж: YMCA-Press, 1947. С. 231.Там же. С. 232.101писатель «был единственным, кто отбросил оправдание псевдонравственнойцелью и показал другую, более глубокую основу подобных притязаний. <...>Нравственность нельзя оправдать ничем, так как нравственного закона нетвообще. <...> Кроме власти, нет иного пробуждающего волю принципа»212.Герой приходит к мысли, что воля и власть выше нравственности, онвосклицает с презрением к людям: «Нет! Сгрести их в руки и потом делатьим добро. А тут: гинуть как гниды в их глазах и возбуждать тольконасмешки» (7; 83). В этой позиции Раскольникова намечается коллизияШигалеваиВеликогоинквизитора–геройна порогемыслионасильственном устроении всеобщего счастья.Эта диалектика проявляет себя в его восклицании о «золотом веке»:«О, зачем не все в счастьи?», – оно словно заряжено императивом: «вседолжны быть в счастьи».
Достоевский в размышлениях Раскольникова неразворачивает подробностей «всеобщего счастья», переводя направление егомыслей на вопрос о воле и власти. Так, картина «золотого века» оказываетсянеотделима от личности ее носителя, встроена в идеологию данного героя.«Но какое право имею я, я, подлый убийца, желать счастья людям и мечтатьо золотом веке! Я хочу иметь это право» (7; 91). Заметим установку героя:чтобы желать «золотого века», надо «иметь право», власть желатьнезависимо от того, зол он («подлый убийца») или добр в глазах других.
Егопозиция расколота сомнением: имеет ли он право или он сам назначает себявласть имеющим. В его размышлении о «золотом веке» – те же сомнения ипреодоление «псевдонравственного» оправдания, что и в замысле убийства,тежемучительныепоискидоказательств,чтожизньнеобходимонасильственно исправить и исправить именно ему. Какой она должна быть,как он понимает «всеобщее счастье»? Он говорит, что картина «золотоговека» «уже носится в умах и в сердцах» (7; 82), мы можем предположить, чтоон отсылает к современным идеям о справедливом социальном устройстве,212Лаут Р.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
