Диссертация (1101160), страница 26
Текст из файла (страница 26)
И в этом проявляется мечтательство, которое, какнам кажется, не преодолевает себя, а, наоборот, «умственная, сочиненнаяжизнь» подавляет «жизнь живую», так как герою все-таки нужно как-товыразить, определить для себя неформулируемое. Принимая наблюдениеВ.Л. Комаровича о трагическом разладе «мечтательства» Версилова и о еготоске по «живой жизни» как исходный тезис, нам хотелось бы поставитьударение на преобладании «мечтательства», и показать, как оно проявляетсяв его сне о «золотом веке».«Идея»Версилов признается Аркадию: «И жизни мне не надо.
Мне надоблагообразия, правды, мира с собой надо» (16; 420), в другом местеговорится о «самоломке» Версилова из-за Макара Ивановича (16; 425).Скитаться по Европе Версилов отправился, оставив Софью Андреевну иззависти к благообразию Макара Ивановича. «Из посредников бросился заграницу. Макар причиной. Не мог выносить мать» (16; 419), «N3. Зависть кМакару (благообразен и спокоен).
Уехал за границу. Вникнул в идеюверигам» (16; 423), «Я стал беспокоен, — говорит ОН, — потому чтопочувствовал при этом ангеле (жене моей) всю мою нравственнуюнесостоятельность и в убеждениях» (16; 112). В душе Версилова нарасталатоска, мучительное чувство своего безобразия и беспорядка, «разлад всейжизни с убеждением» (16; 423), хотя он и способен ужиться и принять какоеугодно безобразие: «Меня ничем не разрушишь, ничем не истребишь иничем не удивишь.
Я живуч, как дворовая собака. Я могу чувствоватьпреудобнейшим образом два противоположные чувства в одно и то же время128— и уж конечно не по моей воле». (13; 171). Несмотря на эту «живучесть»,Версилов не переносит внутреннего разлада. В его метаниях играют важнуюроль и его размышления о Европе, куда он отправился странствовать. Онвидит падение старых основ общества и морали, воцарение атеизма, пожарыТюильри, и эту Европу, он, будучи сам атеистом, оплакивает. «Они объявилитогда атеизм...
<...> Я был другой культуры, и сердце мое не допускало того.Эта неблагодарность, с которою они расставались с идеей, эти свистки икомки грязи мне были невыносимы. Сапожность процесса пугала меня. <...>я был свободен в выборе, а они нет – и я плакал, за них плакал, плакал постарой идее, и, может быть, плакал настоящими слезами, без красного слова.– Вы так сильно веровали в бога? — спросил я недоверчиво. – Друг мой, это— вопрос, может быть, лишний. Положим, я и не очень веровал, но всё же яне мог не тосковать по идее» (13; 377–378).
Он плачет по идее, в которую самне верит, потому что больно видеть, как с ней расстаются те, кто верили. Онищет истинного нравственного чувства, которое лежит в основе убеждения:«Спасет себя только тот, кто смолоду выработал себе то сильноенравственноеощущение(чувство),котороеназываетсяубеждением.Формула убеждения может измениться с жизнию, но нравственноеощущение этого чувства неизменимо всю жизнь.
В ком есть это, тот уцелеет»(16; 54).И вот тогда ему и снится сон о «золотом веке», «колыбелиевропейского человечества». Почти дословно автором введен фрагмент изисповеди Ставрогина, тот же идиллический пейзаж древней Эллады,изображение счастливой жизни невинных людей. Как самое большое чаяниегероя, эта мечта не может не отразить и характерные черты личности героя.Зачем именно Версилову «золотой век»?В.Л.
Комарович считает, что во сне отражается идеал героя – «в“любви и простодушной радости”, в первобытно-невинном неведении своейличности, своей “самости”, в гармонической слитности и человека с129обожествленном миром...»234. Но при этом в романе эта мечта никак непроявляется в его отношениях с окружающими, он «третирует всех свысока»(16; 52). И характерна такая запись в рукописи: «есть “своя идея”, т. е. идеал.Идеал нечистый. Самообожание.
Люди для него – мыши», идея его «сходна сидеей Подростка» (16; 239), то есть основана на обособленности, гордомодиночестве, в другом месте находим: «Наружная выработка весьма изящна:видимое простодушие, ласковость, видимая терпимость, отсутствие чистоличной амбиции. А между тем всё это из надменного взгляда на мир, изнепостижимой вершины, на которую ОН сам самовластно поставил себя надмиром. Сущность, например, та: “Меня не могут оскорбить, потому что онимыши. Я виноват, и они это нашли, ну и пусть их, и дай бог им ума, хоть навремя, потому что они так ничтожны, так ничтожны”» (16; 163–164).Итак, герой с «нечистым идеалом», для которого люди – мыши,мечтает о «золотом веке», то есть ищет гармонии с людьми, желает счастьяне только для себя, но и для всех людей. Здесь и проявляется его черта какмечтателя, идеалиста – способность к «всечеловечной» любви при нелюбви кближнему.
И может быть, во сне он хочет поверить, убеждает сам себя, а сонкак раз дает ему веру, – что он действительно способен любить ближнего, ане наоборот – он любит всех людей, и потому ему снится этот сон. И можнозаметить, что так происходит со Ставрогиным и Смешным человеком.Именно поэтому после сна он и собирается найти Софью Андреевну,чтобы «практически осчастливить ближнего», это была только «головная ивеликодушная любовь», как замечает Аркадий (16; 400). «Выписал ее, маму(снизойти до нее.
Я был высокомерен, как к Макару, у ней поучиться. (Датьей всё добро.)» (16; 400). И во сне о «золотом веке» та же «головная ивеликодушная любовь», но это необычайное чувство – а для героя оноистинно, реально – дает ему силы. «И всё это ощущение я как будто прожилв этом сне <…> всё это я как будто еще видел, когда проснулся и раскрыл234Там же.
С. 34.130глаза, буквально омоченные слезами. Помню, что я был рад. Ощущениесчастья, мне еще неизвестного, прошло сквозь сердце мое, даже до боли; этобылавсечеловеческаялюбовь»(13;375).Весьмахарактерноеговысказывание в рукописи: «“Идеал так же реален, как и все реальное”, –говорит Версилов» (16; 239). Важна и психологическая сторона этогопереживания. Версилов ищет полного, нерасколотого чувства счастья.
Онрад искренности в себе, подлинности, совпадению с самим собой, которыеобретает во сне о «золотом веке». Он ищет спасения от своих «двойныхмыслей», психической дисгармонии (которая в финале романа разражаетсякатастрофой – двойник Версилова одерживает верх, и он раскалывает икону,«наследство Макара» (13, 409)).Комарович, определяя «живую жизнь», по которой тоскует Версилов,также акцентирует внимание на чувстве связанности всех живых черезчувство вины: «из благодатного восторга черпается этическое сознаниетрансцендентного единства эмпирически разобщенных особей, – убеждение,что “каждый за всех виноват”»235.
Как отражается это во сне Версилова о«золотом веке»? В сновидении Версилова о прошлом человечества эта идеяне проговаривается, но возможность ее заложена. Тем интереснее, как этамысль прорастает позднее во «Сне смешного человека», ведь кульминациейрассказа становится признание героя, что он «развратил их всех», людей«золотого века» (25; 115), он готов пострадать за этих людей, умоляет ихраспять себя.
Усиливается степень вовлеченности героя в этот сон о«золотом веке»: если Ставрогин и Версилов только наблюдатели, Смешнойчеловек становится, можно сказать, участником, действующим субъектом.Можно отметить некоторую особенность сна о «золотом веке» втворчестве Достоевского.
В самом сне о «золотом веке» заложены некоторыесущественные черты личности человека, которому мог бы присниться такойсон, он в какой-то мере предопределяет мироощущение будущего героя,235Там же. С. 33.131сложившийсямотивныйкомплекснакладываетотпечатокнаобразсоздаваемого персонажа. Достоевский, перенося сон о «золотом веке» изисповеди Ставрогина в исповедь Версилова, в характер Версилова переносити присущие Ставрогину черты: оторванность от почвы, неспособность любвик ближнему236. С другой стороны, этот сон как бы принципиально открыт ине заполнен, он не связан с биографией, характером, воспоминаниямикаждого персонажа, и может наполняться смыслами и идеями героевДостоевского.Вернемся к Версилову.
После сна он приходит к решению:«совершенствуй себя, сломи себя по совести, по вере твоей, по возможности,и, одолев себя, может быть, найдешь и окончательную идею, свой выход, чтоделать и что проповедовать» (16; 372–373). И хотя Версилов атеист, онзаставляет себя поверить в христианство.ЕвропаВерсилову недостаточно найти идею для себя, но нужна такая, скоторой он мог повести других за собой, проповедовать: «найдешь иокончательную идею, свой выход, что делать и что проповедовать» (16; 372–373). Почувствовав «разлад всей жизни с убеждением», страдая от своегобеспорядка, он едет в Европу, чтобы найти и там беспорядок. Поиски «своеговыхода» связаны для него с судьбой Европы и России.
Он уезжает, чтобы«похоронить» дорогую ему старую Европу, видя воцарение атеизма иразрушение старых святынь, он плачет о «старой идее» бога.И сон о «золотом веке» тоже включается в контекст размышленийВерсилова о дорогих чужих камнях, «осколках святых чудес», так как местодействия сна – «греческий архипелаг», Достоевским внесено даже временноеуточнение (в отличие от сна Ставрогина): «время как бы перешло за тритысячи лет назад» (13; 375). Версилову как «человеку культуры» драгоценно236Может быть, поэтому для Достоевского было возможно перенести сон о «золотом веке» почти дословноиз одного романа в другой.132начало, зарождение европейского мира: «Тут запомнило свою колыбельевропейское человечество, и мысль о том как бы наполнила и мою душуродною любовью» (13; 375).













