Диссертация (1101160), страница 13
Текст из файла (страница 13)
Мыобнаруживаем воплощение этих идей в образе жизни «детей солнца» уДостоевского: «они не стремились к познанию жизни <...> Но знание ихбыло глубже и высшее, чем у нашей науки; <...> Они указывали мне надеревья свои, и я не мог понять той степени любви, с которою они смотрелина них: точно они говорили с себе подобными существами. И знаете, можетбыть, я не ошибусь, если скажу, что они говорили с ними! Да, они нашли ихязык, я убежден, что те понимали их. Так смотрели они и на всю природу –на животных, которые жили с ними мирно, не нападали на них и любили их,побежденные их же любовью. Они указывали мне на звезды и говорили оних со мною о чем-то, чего я не мог понять, но я убежден, что они как бычем-то соприкасались с небесными звездами, не мыслию только, а каким-тоживым путем» (25; 113). Герой Достоевского чувствует, что этот способпознания когда-то был доступен людям его планеты: «Я часто говорил им,что я всё это давно уже прежде предчувствовал, что вся эта радость и славасказывалась мне еще на нашей земле зовущею тоскою, доходившею подчасдо нестерпимой скорби; что я предчувствовал всех их и славу их в снах моегосердца и в мечтах ума моего, что я часто не мог смотреть, на земле нашей, назаходящее солнце без слез...» (25; 114).
Грусть по утраченной гармонииприродного и человеческого мира мы находим также во снах Ставрогина и149Там же. С. 409.66Версилова150.Шиллертакжепишетотоске,которуюиспытываетсовременный цивилизованный человек, глядя на природу – именно потому,что она напоминает о былом блаженстве: «Что милого нам может быть внезаметном цветке, ручье, замшелом камне, птичьем щебете, жужжании пчели тому подобных вещах самих по себе? Что могло бы дать им право на нашулюбовь? Мы любим не их, мы любим в них идею, представленную ими. Мылюбим в них тихую творящую жизнь, спокойную, самопроизвольнуюдеятельность,бытиепосвоемусобственномузакону,внутреннююнеобходимость, вечное единство с самим собой.
Они суть то, чем были мы;они суть то, чем мы вновь должны стать. Подобно им, мы были природой, инаша культура, путями разума и свободы, должна нас возвратить к природе.Они, следовательно, суть образы нашего утраченного детства, котороенавеки останется нам дороже всего; поэтому они исполняют нас некойгрустью. Но они также образы нашего высшего завершения в идеале;поэтому они порождают в нас высокое волнение»151.В контексте статьи Шиллера наивный взгляд на мир может бытьопределен как взгляд человека, живущего в «золотом веке». Когда человекутрачивает эту благословенную наивность, он становится сентиментальным,и тогда предметом его поэзии становится «грусть об утерянных радостях, обушедшем из мира золотом веке, о покинувшем нас счастье молодых лет, олюбви»152.
Таким образом, «золотой век» есть не только прошедший этапистории человечества, но и эпоха в жизни каждого человека: «Все народы,имеющие историю, имеют также рай, состояние невинности, золотой век, идаже каждый отдельный человек имеет свой рай, свой золотой век, о которомон — в зависимости от того, насколько поэтична его натура — вспоминает с150Уверенность в необходимом восстановлении этой связи можно усмотреть и в рассужденияхПарадоксалиста о Саде в «Дневнике писателя» за июль-август 1876 г.
(глава 4, часть 4 «Земля и дети») (23;96).151Там же. С. 386–387 (выделение жирным – О.З.).152Там же. С. 422.67большимилименьшимвоодушевлением»153.Этамысльочевидносоотносится с произведениями Достоевского, так как его герои говорят о«золотом веке» в национальном и историческом масштабе, как о «мечте»,«без которой народы не хотят жить и не могут даже и умереть» (Ставрогин(11; 21), Версилов (13; 375)), и в то же время как о состоянии, котороепереживает каждый человек в своем младенчестве: «Никогда я не видывал нанашей земле такой красоты в человеке.
Разве лишь в детях наших, в самыепервые годы их возраста, можно бы было найти отдаленный, хотя слабыйотблеск красоты этой» (Смешной человек (25; 112))154.О детском сознании как безупречно наивном, стало быть, сознаниичеловека «золотого века», подробно рассуждает Шиллер: в детскойнаивности есть «высшая (практическая) мощь, сердце, полное невинности иправды»155. Поэт верит в то, «наше детство – единственная неурезаннаяприрода, какую еще можно найти в культурном человечестве»156, «ребеноквоплощает в себе склонности и человеческое предназначение, мы жевоплощаем осуществление, которое всегда остается бесконечно ниже.Поэтому ребенок олицетворяет для нас идеал, но не осуществленный, аначертанный; и нас трогает отнюдь не представление о недостаточности иограниченности, а совсем напротив — представление о чистой и свободнойсиле, о целостности бесконечности»157.
И Шиллер, и Достоевский видят в«детскости» обетование «золотого века» на земле.Важно подчеркнуть: «золотой век» для Шиллера является состоянием,153Там же. С. 441.Однако в произведениях Достоевского не выстраивается образ «личного» «золотого века» (в значениисчастливой поры в жизни героя, о которой он вспоминает позднее) как взаимосвязанный с мифологемой«золотого века».155Там же. С. 389156Там же. С. 445157Там же. С.
388–389. Эту мысль Шиллер проводит и в своих стихотворениях. См., например,«Художники» (1789): «Что некогда, в течении столетий, // Умом созревшим понял ты, // То уж давнопредузнавали дети // В символе вечной красоты» (пер. Д. Мина // Шиллер Ф. Собрание сочинений Шиллерав переводе русских писателей в 4-х тт. Т. 1. Спб.: Изд. Акц. Общ. Брокгауз-Ефрон, 1901. С. 37); «Играющиймальчик» (1795): «Крошка невинный, играй. Ты, покуда, в Аркадии светлой» (пер. А.М.
Федорова //Шиллер Ф. Собрание сочинений Шиллера в переводе русских писателей в 4-х тт. Т. 1. Спб.: Изд. Акц. Общ.Брокгауз-Ефрон, 1901. С. 48.)15468навсегда отошедшим в прошлое («Аркадия»), но в то же время он естьпрообразбудущегосовершенстваигармонии,которыхдостигнетчеловечество на новом витке исторического развития («Элизиум»). Этосостояние, по мнению Шиллера, может приблизить своими усилиями поэт:«Пусть не ведет нас обратно в наше детство, чтобы заставить нас оплатитьдрагоценнейшими приобретениями разума покой, который может длитьсялишь, пока спят наши духовные силы, но ведет нас вперед, к нашей зрелости,чтобы мы почувствовали награду бойца, счастье победителя — высшуюгармонию. Пусть будет его задачей такая идиллия, которая сохраняетпастушескую невинность также в носителях культуры, в условиях самойвоинственной и пламенной жизни, самого развитого мышления, самогорафинированного искусства, высшей светской утонченности, — однимсловом, идиллия, ведущая в Элизиум человека, для которого нет ужевозврата в Аркадию»158.Шиллеровскуюантитезунаивной«Аркадии»иосознанного«Элизиума» можно усмотреть и в произведениях Достоевского.
Какзамечает К. Шульц,«у Достоевского проецируемый на эпоху детствачеловечества идеал естественных человеческих и гармонических условийжизни тоже оказывается не только образом исторического прошлого, но иутопического будущего»159. Версилов в своей исповеди говорит не только опрошлом «золотом веке» (он представляет его себе как на картине КлодаЛоррена «Асис и Галатея»), но и рисует в воображении будущеечеловечества, когда после эпохи атеизма и войн люди, всем человечествомосознав свое сиротство и смертную природу, полюбят друг другасознательно, направят все свои силы на любовь к ближнему и к природе (врукописи это состояние обозначено как «Клод Лоррен после атеизма» (16;158Шиллер Ф.
Собрание сочинений в 7-ми тт. Т. 6. М., 1957. С. 445.перевод О.З.) „Somit erweist sich auch Dostoevskijs auf das „Kindheitsstadium“ der Menschheit projiziertesIdealbild menschlich-natürlicher und harmonischer Lebensverhältnisse weniger als Bild geschichtlicherVergangenheit denn als ein solches utopischer Zukunft“ // Schulz C. Aspekte der Schillerschen Kunsttheorie imLiteraturkonzept Dostoevskijs. Vorträge und Abhandlungen zur Slavistik“ Bd. 20 Verlag Otto Sagner, 1992. S.
33.15969417)). В рассказе «Сон смешного человека» герой, узнав блаженноесостояние «золотого века», увлечен идеей вновь увидеть его уже на своейпланете: «люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способностижить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальнымсостоянием людей» (25; 118). По убеждению героя, это состояние можетбыть достигнуто, было бы только желание: «Если только все захотят, тосейчас всё устроится» (25; 119).Историю человечества Шиллер представляет как состоящую из трехэпох: состояние человеческого сознания наивное, невыделенное из природы;затем нынешнее состояние разобщения, нравственной дисгармонии; наконец,достижение духовного совершенства. Этот взгляд можно сопоставить сконцепцией Достоевского в его заметке «Социализм и христианство» (1864):1) первоначально «человек живет непосредственно», «живет массами (впервобытных патриархальн<ых> общинах, о которых остались предания)»(20; 191) – это описание соотносится с образом «золотого века»; 2) «затемнаступает время переходное, то есть дальнейшее развитие, то естьцивилизация», «это состояние, то есть распадение масс на личности, иначецивилизация, есть состояние болезненное»; 3) наконец, человек достигает«полного могущества сознания и развития», способности «вполне сознатьсвое я – и отдать это всё самовольно для всех» (20; 192).Оба писателя сознательное состояние человечества в конце историиставят гораздо выше первоначального наивного существования: «Природадает человеку внутреннее единство, искусство его разделяет и раздваивает, ксвоей целостности он возвращается через идеал.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
