Диссертация (1098294), страница 17
Текст из файла (страница 17)
В этом смысле несколько неудачно сформулирован п. 3 совместного Постановления Пленумов Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ от 4 декабря 2000 г. № 33/14 «О некоторых вопросах практики рассмотрения споров, связанных с обращением векселей». В нем говорит-
98
ся, что «Требование векселедержателя об исполнении вексельного обязательства, основанное на документе, не отвечающем требованиям к форме и наличию реквизитов, подлежит отклонению судом, что не является препятствием для предъявления самостоятельного иска, основанного на общих нормах гражданского законодательства об обязательствах». Создается впечатление, что излишние сведения в векселе никогда не препятствуют обсуждению отношений из документа как общегражданских. Это не так: как было показано выше, бывает, что и препятствуют. Но соблазн нарочито огрубленного толкования судьями этого правила слишком велик, ибо результат такого толкования позволяет вовсе не исследовать материалы дела с общегражданских позиций и ограничиться заключением: если перед нами не вексель, то значит - долговая расписка.
При преподнесении вывода в такой вот краткой форме отчетливо видна его логическая несостоятельность: одна его часть совершенно не связана с другой, не обусловливается ею и сама не является ее следствием. Документ признается общегражданским долговым не оттого, что он не имеет силы векселя, а оттого, что он удостоверяет возникновение и существование какое-либо обязательства. Вопрос, удостоверяет ли он его, или нет, может быть решен только в результате всестороннего судебного исследования содержания и формы спорного документа, но не на предмет его соответствия вексельному законодательству, а на предмет содержания в нем сведений, позволяющих определить условия удостоверенного им обязательства. Выявление в документе одних только дефектов вексельной формы отвечает на вопрос об отсутствии у него вексельной силы, но не предрешает вопроса о силе общегражданской, ибо выявленные дефекты могут быть разными: и такими, которые уничтожают только вексельную силу, и такими, которые лишают документ всякой юридической силы, в т. ч. и силы долговой расписки. Так, например, отсутствие в документе о денежном долге вексельной метки, отнимает у документа только вексельную силу, но не лишает его общегражданской; напротив, какой-нибудь
99
приказ о назначении работника на должность не соответствует признакам не только векселя, но и общегражданского долгового документа. В свете сказанного представлялось бы желательным, чтобы Пленумы высших судебных инстанций разъяснили п. 3 своего совместного Постановления в том смысле, что дефект документа, лишающий его вексельной силы, не является препятствием для предъявления самостоятельного иска, основанного на общих нормах гражданского законодательства об обязательствах, если иное не вытекает из содержания этого дефекта и иных обстоятельств (материалов) дела.
В упомянутом совместном Постановлении двух Пленумов имеется и еще одна норма, имеющая прямое отношение к нашей теме. Пунктом 33 установлено, «... что включенные в вексель условия об обеспечении исполнения по векселю залогом, общегражданским поручительством или неустойкой признаются ненаписанными и не влекут каких-либо правовых последствий. Вместе с тем при рассмотрении споров необходимо принимать во внимание допустимость и возможность заключения облеченных в простую письменную форму вневексельных соглашений о залоге, неустойке или поручительстве, обеспечивающих исполнение конкретным должником по векселю своего обязательства перед конкретным вексельным кредитором». Не оспаривая последнего тезиса обратимся к первому: почему именно ненаписанными?
Представляется, что судебные инстанции могли руководствоваться соображениями двоякого свойства: вексельными и общегражданскими. Вексельные соображения суть следующие. Вексельной силы могут лишить только такие сведения, которые обусловливают или усложняют предложение или обещание уплатить определенную денежную сумму. Поскольку реализация условий об обеспечении возможна только в случае неисполнения обязательства, их следует признать относящимися к случаям, когда предложение (обещание) уплатить себя не оправдали. Условия об обеспечении относятся, таким образом, не к предложению и обещанию
100
уплатить, а к эксцессам вексельного обращения. Коль скоро ни простота, ни безусловность вексельного содержания не страдают, сведения об обеспечении платежа не отнимают у документа вексельной силы, но сами считаются ненаписанными.
Что же касается соображений общегражданского свойства, то они чрезвычайно просты. Основаниями возникновения неустоечного и залогового обязательств могут быть либо договор, либо закон (п. 1 ст. 330, п. 3 ст. 334 ГК), обязательства поручительства - только договор (ст. 361 ГК). Вексель не является ни договором, ни, тем более, законом, вследствие чего он не может быть признан основанием возникновения ни одного из перечисленных обязательств. Как видим, оба способа рассуждения приводят к одному и тому же результату, который, следовательно, вполне можно считать истинным.
Признание документа не имеющим не только вексельной, но и общегражданской силы, имеет, понятное дело, весьма прискорбные последствия для его держателя - нужно было смотреть, что приобретал. Но не менее неприятны и последствия признания документа не имеющим хотя бы и только вексельной силы. Дело в том, что ни общегражданский долговой документ, ни, тем более, документ, не создающий вовсе никаких правовых последствий - ни вексельных, ни общегражданских - не могут передаваться по индоссаменту. Общегражданское долговое требование, если оно инкорпорировано в спорном документе, может принадлежать либо первому приобретателю документа, либо лицу, приобретшему его в общегражданском порядке (посредством цессии). Расценивать передаточные надписи на векселе (индоссамент) как надписи о сделках уступки требования (о сделках цессии), как представляется, нельзя (см. следующую главу). А это значит, называть лицо, в руках которого находится квазивексельный долговой документ, легитимированного непрерывным рядом индоссаментов, «законным держателем» этого документа, строго говоря, неправильно. Возникает вопрос: кому же, в таком случае принадлежит
101
требование по долговому документу, лишенному вексельной силы в силу поразившего его плеоназма?
При ответе на этот вопрос необходимо принять во внимание то обстоятельство, что лицо, у которого находится спорный документ, помимо своей легитимации непрерывным рядом индоссаментов, обыкновенно легитимируется еще и общегражданскими документами о его приобретении. Во-первых, индоссамент, будучи сделкой распорядительной, должен основываться на какой-то иной (обязательственной) сделке. Современная коммерческая практика свидетельствует, что такие сделки чаще всего имеют характер договоров («купли-продажи векселя», «мены векселей», «вексельного займа», «вексельного кредита» и др.), либо договорного условия о коммерческом кредите в рамках купли-продажи, поставки, подряда и т.п. Заключаются такие договоры, как правило, в простой письменной форме. Во-вторых, требования норм российского публичного права, в частности - о порядке ведения бухгалтерского учета, диктуют необходимость оформления фактов совершения сделок и исполнения возникших из них обязательств с помощью ряда т.н. первичных документов. Передача и приобретение ценных бумаг вообще и векселей в частности сегодня обыкновенно оформляют двусторонними актами1. Будучи лишенными вексельного правового значения, данные документы - договор и акт - буквально спасают горе-приобретателей квази-вексельных документов, ибо, как правило, оказываются единственными допустимыми законом (письменными) доказательствами приобретения удостоверенных такими документами требований в общегражданском (цессионном) порядке.
Может возникнуть сомнение: а следует ли подобные документы считать доказательствами совершенной цессии? Ведь сделка цессии имеет четкую направленность - уступку требования (обязательственного права), - в то время, как договоры и акты оформлялись сторонами в расчете на
1 Строго говоря, никакой гражданско-правовой необходимости в их оформлении, конечно, нет; самый факт нахождения документа в руках определенного лица является основанием для предположения о том, что документ получен им (передан ему) законным образом.
102
вексельную силу документа и, следовательно, предусматривали совершение действий, направленных на отчуждение и приобретение векселя (ценной бумаги) и значит - на передачу права, удостоверенного векселем. В последующем выясняется, что векселя никогда не существовало, следовательно, не было и права из векселя; значит, сделка была беспредметной, направлялась на динамику не существующих прав и, следовательно, объективно не могла породить предусмотренных ею правовых последствий. Никаких других последствий ее стороны не предусматривали и достигнуть не пытались; не правильнее ли тогда считать, что подписанные сторонами документы (договор и акт) вовсе не доказывают совершения ими каких-либо сделок, тем более - сделки цессии, о которой в оформленных документах вовсе ничего не говорится? Вероятно, с точки зрения строгой логики именно этот подход и должен быть признан правильным, но вряд ли такое признание было бы целесообразным. Встав на эту позицию, пришлось бы констатировать цепочку актов неосновательного получения вексельной валюты каждым из отчуждателей таких документов и необходимость развязывать эту цепочку с помощью ряда кондикционных исков. Благо, если квази-вексель прошел через руки одного-двух приобретателей, а если таковых было значительно больше? Стоит ли перегружать и без того заваленные делами суды? Нельзя сбрасывать со счетов и ситуацию, когда квази-вексель некоторое время обращался, будучи снабженным бланковой передаточной надписью - в это время он мог сменить массу держателей, причем, ни одна из таких сделок на нем самом никак не отразилась. Предложенный подход предполагает разыскание таковых и их вовлечение в число участников кондикционных процессов. Легко представить, к чему это приведет на практике.
Было бы гораздо удобнее отказаться от идеи «развязывания» цепочки сделок, по которым квази-вексель дошел до своего последнего держателя, признав, что конечной целью каждой из них было перенесение на приобретателя обязательственного права (требования), удостоверенного опре-
103
деленным документом. Да, в момент совершения сделки стороны полагали, что имеют дело с векселем, - оттого и ошибочно квалифицировали саму сделку, оттого и написали, что речь идет о купле-продаже ценной бумаги. Не соверши они такой ошибки - они бы оформили договор уступки требования (цессии), а удостоверяющий его документ все равно был бы вручен новому кредитору. Как кажется, такой подход более отвечал бы сути ситуации. Естественно, им не исключается право держателя документа доказывать, что в момент его приобретения он не знал и не мог знать о его вневексельном характере и требовать признания совершенной им сделки по приобретению документа на этом основании недействительной, как совершенной под влиянием заблуждения. Но, думается, что доля таких исков на практике будет незначительной: требования к векселю устанавливаются законом, а содержание закона не может быть предметом заблуждения.
Соображения практического удобства возбуждают и другой, более общий вопрос. Насколько вообще оправдан столь детализированный и дифференцированный подход к проблеме юридического значения вексельного плеоназма? Не было ли бы более целесообразным это явление просто игнорировать, т.е. считать всякие излишние сведения, присутствующие в векселе, ненаписанными? Не следует ли условные векселя считать безусловными, несмотря на содержащиеся в них условия? осложненные - простыми? оговорки, исключающие требование оплаты - не сделанными? Другими словами: что мешает абстрагироваться от вексельного плеоназма как такового, просто не замечать его? Выше уже указывалось, что в некоторых случаях это возможно - технические сведения и пометки, включенные в вексель, вексельной силы его не лишают. Почему бы не применить этот подход ко всяким вообще излишним сведениям? И если такое его универсальное применение все-таки будет признано невозможным, то где граница между видами вексельного плеоназма? Какие из них следует учитывать, а какими можно и пренебречь?
104
Всякие условия, включенные в вексель, не исключая плеоназма, являются внешней формой выражения воли субъекта, поместившего эти условия перед своей подписью. Естественно, инкорпорация таковых в документе может иметь место лишь при условии согласия на то его непосредственного контрагента; в противном случае, вексель просто не попадет в обращение. Так, составитель векселя никогда не отяготит его оговоркой об оплате определенной продукцией, если у него не будет уверенности в том, что такой вексель найдет сбыт; индоссант никогда не снабдит индоссамента безоборотной оговоркой, не согласовав этого вопроса с будущим индоссатом. Ни одно условие векселя не появится в нем без волеизъявления на то, с одной стороны, лица, подписывающего вексель с соответствующими условиями, с другой - его непосредственного контрагента, приобретателя векселя.
Волеизъявление же, как известно, имеет (во всяком случае - должно иметь) в своей основе свободно сформировавшуюся волю, и является ее адекватным выражением, по которому о содержании воли судят все другие лица. Одно дело, когда воля лица, поразившего вексель плеоназмом, была направлена исключительно на достижение последствий технического рода: например, бухгалтер организации-векселедателя снабдил вексель пометкой о реквизитах договора, для расчетов по которому этот вексель выдан. Здесь воля векселедателя и первого приобретателя не направлена на изменение правового режима векселя в сравнении с режимом законным и, следовательно, вполне безобидно как для векселедателя, так и для его контрагента, может быть игнорирована при определении и вексельно-правовых, и общих гражданских правовых последствий выдачи и передачи такого документа. То же можно сказать и о различного рода приписках и пометках, не снабженных подписями и не изменяющих вексельного текста, а также о декоративных элементах оформления бланка (типографского клише) листа, на котором написан вексельный текст (заголовок типа «Простой банковский вексель», водяные знаки, читающиеся как «Товар-