Диссертация (1098233), страница 90
Текст из файла (страница 90)
У Уильямса присутствует вполнеканонические типажи – изверг-надсмотрщик, хозяин -- мот и распутник, злобная «фурия», изкоторой рабство вытравила все следы женской мягкости и сострадательности. Присутствуют иэлементы бытописательства: Уильямс дает описание плантации в Алабаме, куда его обманомувозит хозяин (местность, способы хозяйствования, жилища рабов, их быт, одежда, пища,распорядок дня и т.д.). Особое внимание уделяет рассказчик охоте на беглых негров ссобаками, подробно останавливается на описании собак, повествует том, как их дрессируют инатаскивают (J Williams, 45-49) 465.
Лаконичный рассказ о побеге, как и положено, -кульминация повествования; рассказчик стремится создать напряжение и удержать внимание462Ibid. 70-74.Ibid. P.62-66.464Ibid. P. 54.465Ibid. P.45-49.463307читателя, повествуя о том, как ему удается спастись от охотничьих собак, которых он заранееприучил к себе, готовясь к побегу. Уильямс описывает свои блуждания по лесу, голод,усталость, опасности и, наконец, гостеприимство, оказанное ему в индейском поселке.Традиционен рассказ о помощи «добрых джентльменов» и о том, как Уильямс, оказавшись наволе, принимает решение непременно отыскать аболиционистов: он слышал о них от Хакстепаи других надсмотрщиков и понял, что аболиционисты – «друзья рабов»466.
Послесловие отредакции к повествованию, кратко описывает жизнь Уильямса на свободе. Отъезд Уильямса изСША в Канаду, а затем в Англию – также типичный путь беглого раба, присоединившегося каболиционистам.Стилистически повествование Уильямса отличается традиционной дляаболиционистской прозы палитрой – это и памфлет с типичной обличительной риторикой, исентиментальность, апеллирующая к чувствам читателя, и стремление к максимальномуправдоподобию -- подробные описания, выразительные детали, показ событий и типажей кактипичных, характерных. У.Эндрюс подчеркивает (если не сказать утрирует)ориентированность повествования Уильямса на «белый стандарт» -- традициюблагопристойности.
Отмечая «соблюдение социального и языкового этикета благопристойнойбелой Америки», Эндрюс утверждает, что и образ повествователя выдержан в этом духе:Уильямс предстает как «подражающий Христу муж скорбей», в терпении и смирении несущийсвое крест, все негативные и шокирующие душевные переживания, связанные с рабством(ярость, мстительность, отчаяние, горечь и т.п.) «подавляются» как «преувеличенные»,неприемлемые для белой публики; подобная «фикционализация» повествования может, помнению Эндрюса, вести к «редуцированию» фактов биографии, слишком шокирующих дляблагопристойных читателей – это «цена, которая платится за то, чтобы повествование читалоськак реалистичное»467.
Такой вывод кажется странным – стратегия аболиционистов как раз быланаправлена на то, чтобы всеми средствами, в том числе и самыми сильными, вызватьотвращение к рабству. Апологеты рабовладения как раз упрекали аболиционистов в«преувеличении», раздувании фактов. Подобная «критика слева» и «критика справа» повопросу о правде и правдоподобии выдает идеологизированность в позициях обеих сторон –южан-апологетов 19 века и современного афро-американского литературоведения, постоянноизыскивающего способы упрекнуть «белых» (даже аболиционистов) в замалчивании «черногоголоса» и «лакировке» американской рабовладельческой действительности.
Тезис об образеповествователя как кроткого «мужа скорбей» также не выдерживает критики – раб, бывшийнадсмотрщиком на плантации, едва ли годится на роль смиренного агнца, вземлющего скорби466467Ibid. P. 99.Andrews W.L. To Tell a Free Story. P. 88, 90.308ближних. Если снять все эти идеологическое передержки, бесспорным остается лишь тот факт,что повествование Уильямса писалось и редактировалось, исходя из потребностейаболиционистской пропаганды конца 1830-х годов и именно поэтому стало первым текстом,ознаменовавшим появление канона fugitive slave narrative.Аболиционистские повествования рабов. Расцвет жанра ( 1840-1850-е гг.).
К 1840-мгодам окончательно кристаллизуется жанровый канон повествований бывших рабов иначинается «массовое производство» этих текстов, которые становятся востребованнойпродукцией в предвоенные десятилетия. Как справедливо отмечает Д. Брюс, повествованияэтого периода были злободневными политическими документами; прочие мотивы, по которымони могли создаваться, отступали на второй план перед главной задачей – борьба срабовладением. С началом эры аболиционизма (отсчет ведется от начала 1833 г., когда былосоздано Американское антирабовладельческое общество) повествования быстро становятсясущественной частью аболиционистского пропагандистско-полемического арсенала. Авторыповествований в большинстве своем сами были активными аболиционистами. Поскольку ониписались для нужд аболиционистского движения, в них довольно быстро сложилсясоответствующий сюжетно-тематический канон и набор риторических конвенций 468.
Каксформулировал Джеймс Ольни 469, «генеральный план для невольничьих повествований»включает определенный набор основных элементов, в числе которых -- свидетельствадостоверности (документы и проч.), описания рождения, детства, жизни в рабстве, включаяжестокости, насильственное разлучение семей, сцены продаж с аукциона побег, начало новойжизни на свободе. Постепенная секуляризация и радикализация аболиционизма в 1830-1860-хгг. отражена, как в зеркале, в развитии и трансформации невольничьих повествований.Участие аболиционистов в процессе создания и «продвижения» текстов обеспечилобурный расцвет жанра.
Несмотря на очевидность этого факта, в афроамериканскомлитературоведении постоянно делаются попытки опровергнуть или, по крайней мере,затушевать роль аболиционистской «машины» . Это отчетливо видно, например, в ставшейклассической монографии У.Эндрюса, в первую очередь в 4 и 5 главах, посвященныхклассическим повествованиям середины века. Объясняя причины роста популярности жанра,резкого увеличения количества и качества повествований, он ставит во главу угла достижениячерных авторов, их заслуги как литераторов, вышедших из периода ученичества и достигшихвысот писательского мастерства 470. Бесспорно, число грамотных и образованных негров, как иBruce D.D. Politics and Political Philosophy in the Slave Narrative.
См. также раздел о невольничьихповествованиях в его монографии: Bruce D.D. The Origins of African American Literature. P. 238-248.469Olney J. I Was Born.470Andrews W.L. To Tell a Free Story. P. 99.468309повествований, снабженных фразой «написано им самим» (written by himself), заметно растетот начала к середине века, но это отнюдь не говорит о окончании периода ученичества вистории негритянской словесности или даже этого конкретного жанра – о чем, в частности,свидетельствует и очень разный уровень повествований.
Только на втором месте У.Эндрюсназывает главную причину расцвета жанра и массового «производства» повествований –аболиционизм. Как справедливо отмечает У.Эндрюс, основное отличие нового этапа вразвитии жанра состоит в том, что авторы повествований - бывшие рабы активнорекрутируются в аболиционистское движение – как лекторы, агитаторы, писатели агитаторы 471.У.Браун Уэллс, Ф.Дуглас, Г.Бибб и др. уже не «одиночки», а часть аболиционистской«машины».Вместе с тем, Эндрюс дает понять, что белые аболиционисты не столько помогаличерным авторам, сколько затрудняли и ограничивали процесс «черного самовыражения» и«поиска идентичности»: «Литературная самостоятельность людей вроде Дугласа, Брауна иБибба, хотя они и были величайшими из всех прежде существовавших черных авторовавтобиографий, тем не менее, ограничивалась теми, которые, как могло показаться, поощрялиих литературный труд.
Движение против рабства не предоставляло форума для их выступленийи писательства (sic! – О.П.), который бы обеспечил им самовыражение. Невольничьиповествования требовались и издавались только для продвижения общественных,аболиционистских целей, а не ради личных потребностей индивида» 472. Таким образом,оказывается, что, покинув плантации Юга, вчерашние рабы попадали в новое рабство – каболиционистам, которые запрещали неграм «самовыражаться» и принуждали кподневольному труду, но уже на литературной ниве и во имя освобождения рабов.Аболиционизм предстает как тормоз для индивидуального таланта, а белые аболиционисты,давшие дорогу в литературу десяткам вчерашних рабов, обучавших литературных неофитовписьму, стилю, редактировавшие и издававшие их тексты, добывавшие им профессию изаработок – как эксплуататоры, цензоры и расисты.
У.Эндрюс неоднократно подчеркивает, что«черные тексты» подгонялись под белые литературные стандарты, что аболиционисты (излучших побуждений) навязывали черным авторам амплуа в духе «романтического расизма»(romantic racialism) 473.471Ibid. P. 100.Ibid. P. 106473Понятие «романтический расизм» широко используется в афроамериканистике применительно каболиционистской литературе. См. напр. Sinanan Kerry. The Slave Narrative and the Literature of Abolition // TheCambridge Companion to the African American Slave Narrative. P.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
