Диссертация (1098233), страница 86
Текст из файла (страница 86)
P. 66-67.405Ibid. P. 66.406Ibid. P.14.407Ibid. P. 67408Life of William Grimes, the Runaway Slave. Written by Himself. N.Y.: S.N., 1825. 68 p. URLhttp://docsouth.unc.edu/neh/grimes25/grimes25.html.404293плантатор), брате, детстве в доме хозяина доктора Стюарта.
«Неканоническим» дляповествований, но типичным для плантаторской литературы является хорошее мнение Граймсаоб отце-плантаторе – восхищение его знатностью, богатством, гордым и буйным нравом,уверенность в том, что отец «непременно выкупил бы его»409, если бы ему не помешалиобстоятельства.Далее, в соответствии с каноном, следует рассказ о смене хозяев – хороших и плохих (нопреимущественно плохих, грубых и жестоких), перемещениях c одной плантации на другую,из штата в штат. Граймс дает описания и характеристики хозяев и надсмотрщиков – ключевыхфигур в жизни каждого раба; правда, к этому времени еще не сложился набор типажей,который представлен в классических повествованиях рабов середины века. В повествованиевключены вставные рассказы о судьбах и эпизодах из жизни разных знакомых Граймса – нетолько канонические, о тяжкой доле рабов, но и события жизни белых – сведения,«нефункциональные» с точки зрения классического канона, нацеленного на задачиаболиционизма.
Примечателен рассказ о злой хозяйке – жене доктора Стюарта, тайком от мужатретировавшей и избивавшей Граймса, 10-летнего мальчика – «так, что я едва мог потомподняться»410. Этот тип хозяйки -- жестокой ведьмы, фурии, займет заметное место вклассическом каноне и потом перекочует в первые негритянские романы; однако в середине1820-х появление такой «героини» в повествовании должно было вызвать шок ублагопристойной аудитории 411.Яркой отличительной чертой повествования Граймса является обилие описанийжестокостей, шокирующих деталей и подробностей – порки (flogging), избиения, кровавыераны, рубцы на спине, а также заключение в тюрьму и прочие наказания – все это станетобщим местом повествований только через полтора десятилетия.
Однако и на фонеканонических описаний жестокостей в аболиционистcких текстах 1840-50-х, повествованиеГраймса выделяется «экстремизмом». Например, вполне укладывается в канон паническийстрах раба перед перспективой быть проданным на глубокий Юг; однако у Граймса мынаходим детальное описание того, как он, стремясь спастись от продажи в Джорджию, топоромрубит себе ногу.
Отмечая эту особенность повествования, У.Эндрюс отмечает «устрашающий»и «саморазрушительный» характер текста 412, который был крайне непривычен для тогдашнегобелого читателя. Жестокость надсмотрщиков также станет общим местом; однако характернымименно для периода формирования канона является надсмотрщик-африканец – как правило,409Ibid. P.
6.Ibid. P. 8.411Так полагает У.Эндрюс : Andrews W.L. To Tell a Free Story. P. 79.412Ibid.410294жестокий дикарь, свирепый язычник 413. У Граймса один из надсмотрщиков -- невежественныйафриканец, дикий гвинеец 414. В целом для ранних повествований бывших рабов довольнотипично появление персонажей-африканцев, интерес к ним (помимо надсмотрщика у Граймсафигурирует еще «Джек, бедный, честный негр-гвинеец»415).
С одной стороны, это следствиетого, что рабы-африканцы в первом поколении все еще встречались в Америке, с другой – этоуже достаточно экзотический тип, чужак, к которому относятся с любопытством и опаской.Пороки и достоинства дикаря-африканца характерны для этого устойчивого типа;пороки американских негров-рабов также традиционны для американской словесности (какаболиционистской, так и плантаторской) -- воровство, лицемерие, лживость.
Эти порокисвойственны и самому рассказчику – и он не находит нужным оправдываться, рассказывая освоих кражах или притворстве 416.Ключевой элемент повествования – побег -- у Граймса не выглядит как кульминация;первая и последняя, увенчавшаяся успехом, попытки далеко разнесены сюжетно --- в отличиеот классических нарративов середины века. Еще не сложилась техника «нагнетаниянапряжения» (suspense), которая обеспечивала увлекательность повествованиям 1840-50-х,однако Граймс, разумеется, не умалчивает об опасностях и трудностях, с которымисталкивается беглый раб.
Следующая обязательная часть сюжета, рассказ о жизни на свободе,также присутствует, но заметно отличается от канонической. Граймс акцентирует вниманиеисключительно на трудностях и непомерных тяготах, с которыми он сталкивается (презрение,издевательства, побои, голод, невозможность найти работу). Дважды он оказывается на скамьеподсудимых 417, пытается завести свое дело и открывает парикмахерскую, но, столкнувшись сненавистью соседей и судебным преследованием, теряет свое предприятие.
В классическихнарративах беглецов также говорится о трудностях, которые вначале должен преодолеватьбывший раб, топосом является и обличение расизма, процветающего в свободных штатах.Однако свобода остается несомненной ценностью, герой быстро адаптируется к новымусловиям жизни, находит поддержку у новых друзей-аболиционистов. Граймс же, в духеплантаторской литературы, утверждает, что быть свободным гораздо тяжелее, чем рабом, ипризывает рабов не покидать хозяев, если те не отличаются патологической жестокостью иизуверством 418 Подобные выводы, разумеется, немыслимы в повествованиях середины века.Реликты этой топики, сложившейся еще в 1820-30-е гг. обнаруживаются и в романе Бичер-Стоу (надсмотрщикина плантации Легри, свирепые дикари-язычники Самбо и Квимбо).414Life of Williams Grimes.
P.39415Ibid. P. 49.416Ibid. P.14, 27-28.417Ibid. P.56, 58.418Никому из рабов я бы не советовал покидать хозяина. Если раб убежит, скорее всего, его поймают. Если даже ине поймают, он будет жить в страхе, постоянно ожидая этого. Думаю, что у раба нет причин покидать хозяина и413295Надо отметить, что в нарративе Граймса не упоминаются аболиционисты; здесь присутствуютэлементы американской иеремиады – но нет аболиционистской пропаганды.В повествовании присутствуют и другие элементы, несовместимые саболиционистскими воззрениями.
Например, это рассказы о ведьмах, колдовстве и призраках. Вканонических аболиционистских повествованиях подобные сюжеты получали сатирическуюили ироническую трактовку и также служили обличению рабства, порождавшего невежество,предрассудки и отсталость. Рассказы Граймса о доме с привидениями, о ведьме, катавшейся поночам на негре Фрэнке, о «нехорошей комнате», где бродит призрак недавно умершего тамчеловека 419, выдержаны в стиле страшных историй и небылиц (tall tales), совершенно лишеныиронии и напоминают страшные истории, которые Марк Твен вложил в уста своего неграДжима.Секуляризация жанра ощущается в напряжении между христианской моделью,присутствующей в сознании повествователя, и его нехристианскими поступками (пьянство,кражи, ложь) и чувствами, в которых он признается без раскаяния или самоосуждения.Читателя несомненно должно было покоробить откровенное выражение злопамятства имстительной радости, с которой Граймс сообщает о смерти жестокой хозяйки миссис Стюарт:«Она умерла – слава Богу!» 420.
У.Эндрюс справедливо характеризует повествование Граймсакак жестокое и саморазрушительное, полагая, что оно «не столько представляет прошлоеГраймса, сколько раскрывает его душевное состояние через акт воскрешения прошлого радиотмщения. Открыть книгу Граймса все равно, что открыть телесные и душевные раны бывшегораба, так как его книга – это душа и тело, манифестированные посредством языка» 421. В пользутакого вывода свидетельствует финал повествования, в котором Граймс прибегает к пугающейбуквализации метафор, связанных с письмом и памятью, -- «писать кровью», «зарубить себе наносу» и т.п.: «Если бы не рубцы у меня на спине, оставшиеся с тех пор, когда я был рабом, язавещал бы свою кожу правительству с пожеланием содрать ее с меня и сделать пергамент,чтобы записать на нем конституцию славной, счастливой и свободной Америки.
Пусть кожаамериканского раба станет хартией Американской Свободы»422. Рубцы на спине, содраннаякожа войдут в качестве топосов в аболиционистские повествования и романы середины века 423жить свободным в северных штатах. Мне приходилось работать, не разгибая спины; меня постоянно обманывали,унижали, оскорбляли, избивали» (Ibid. P. 67).419Ibid. P. 31,25, 30.420Ibid. P. 8.421Andrews W.L. To Tell a Free Story. P. 79.422Life of William Grimes. P. 60.423Напр.
В романе Бичер-Стоу – страшные рубцы на спине Топси и старой Прю; фраза Топси о том, что для нееневозможно содрать с себя кожу и стать белой.296и останутся в негритянской литературе вплоть до сегодняшнего дня в качествематериализованной метафоры прошлого, рабства, травмы истории 424.В повествованиях конца 1830-х годов завершается кристаллизация канона. Разныестадии этого процесса видны на примере трех повествований, появившихся практическиодновременно. Записанное, дополненное и отредактированное белым юристом АйзекомФишером (Isaac Fisher) пространное повествование «Рабство в Соединенных Штатах:повествование о жизни и приключениях Чарльза Болла» (1837) 425 представляет собойжанровый гибрид, ядро которого составляет рассказ Чарльза Болла – секулярнаяавтобиография, тяготеющая к становящемуся жанровому канону повествований беглых рабов.Собственно автобиографическая часть начинается после публицистической «прелюдии»,открываясь рассказом о деде-африканце, родителях, за которым сразу следуетдушераздирающая сцена разлуки маленького Чарльза с матерью, проданной в Джорджию.Несмотря на отсутствие обычного начала – сведений о своем рождении (I was born… и т.д.) 426,схема повествования беглого раба в целом выдерживается – смена хозяев, переезды с однойплантации на другую, из штата в штат, продажи с аукциона, характеристики разных хозяев инадсмотрщиков, а также вставные истории о судьбах рабов, с которыми знакомится рассказчик,наконец, обстоятельное повествование о побеге, точнее, о трех попытках бегства и краткийфинал – жизнь на свободе.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
