Диссертация (1098233), страница 74
Текст из файла (страница 74)
Это стало одним из секретов популярности романа, который,черпая из менестрельной традиции, в свою очередь обогатил минстрел-театр: перваясценическая постановка по роману появилась меньше, чем через год после его выхода 302; жизньгероев на сцене, а потом на киноэкране с неизменных успехом продолжались как в 19, так и впервой половине ХХ века 303. Книга Бичер-Стоу дала новых минстрел-героев, пополнившихтрадиционных репертуар амплуа – Тома и Топси.Оба этих персонажа являются наиболее оригинальными творениями Бичер-Стоу.
В обоихслучаях легко просматривается основа образа: Том восходит к типу «черного дядюшки» и«преданного раба», Топси – к негритенку-picaninny. Однако Бичер-Стоу указывает, что у Томабыли реальные прототипы, в первую очередь Джосайя Хенсон 304. Главным в Томе являются неузнаваемые минстрел-черты, и даже не «правдивость» этого образа, на которой всегда такнастаивают авторы-аболиционисты, а «моральное чудо».
Именно это составляет феномен Тома,христианского мученика, воплотившего идеологему черного мессианства и породившего «мифдяди Тома» в негритянской литературе. Историю этого мифа прослеживает в своемисследовании У.Дж. Мозес 305, стараясь ответить на вопрос, каким образом он подвергся в ходеистории столь радикальной трансформации, и как дядя Том из воплощенного христианскогоидеала, героя и мученика стал символом расового предательства.Несомненная авторская удача Бичер-Стоу -- Топси. Как и в случае с Томом, образмаленькой «чернушки» несводим к минстрел-амплуа «негритенка».
В системе персонажей,которые отчетливо делятся на статичных (Том, Ева, Легри, миссис Шелби, Элиза и Джордж) итех, кто меняется, развивается (Огюстен Сен-Клер, Офелия, Касси, Джордж Шелби), Топсипринадлежит ко второй группе, причем именно с ней происходят наиболее глубокие перемены.В Топси соединены элементы разных типов: страдающей жертвы -- «ребенка, всеми забытого иуниженного» (415), с глубокими рубцами и шрамами на плечах и спине; дикарки -- Топси«недоцивилизована», у нее дикие представления о мире, о самой себе 306, она не различает доброи зло и постоянно сравнивается со зверьком – то забавным, то опасным. Есть в Топси и черты«скверного ниггера» (bad nigger) плантаторского романа, невоспитуемого, агрессивного,непригодного для цивилизации (Топси ворует, лжет, устраивает разнообразные каверзы икажется неисправимой).
На развенчание этого последнего стереотипа как раз и направленаО сценических постановках по роману в 1850-е гг. см.: Frick J. Uncle Tom’s Cabin on the Antebellum Stage. URL:http://utc.iath.virginia.edu/interpret/exhibits/frick/frick.html .303Рецепция романа в популярной культуре (театр, комиксы, кино) представлена в комментированном издании подред. Г.Л.Гейтса-мл: The Annotated Uncle Tom’s Cabin Harriet Beecher-Stowe / Ed.
H. L. Gates Jr., H.Robbins. N.Y.; L.:W.W.Norton & Co., 2007. 480 p.304The Life of Josiah Henson, Formerly a Slave (1849).305Moses W.J. Black Messiahs and Uncle Toms.306В ответ на расспросы мисс Офелии Топси уверяет, что она «не родилась» (416); Топси не различает добро и злои постоянно сравнивается со зверьком – то забавным, то опасным.302253эволюция Топси: Бичер-Стоу доказывает тезис о всесилии христианской любви, для которойнет невозможного. Любовь, крещение и просвещение – вот необходимые слагаемые для того,чтобы даже самый жестокий дикарь стал цивилизованным христианином. Примечательно, чтоТопси – единственный чистокровный представитель черной расы, отличительной чертойкоторого является острый и подвижный ум; автор наделяет ее этим качеством, хотя она и неполукровка.
Интеллектуальная одаренность Топси позволяет ей стать выдающейся дочерьюсвоего народа: получив образование и приняв крещение, она едет в Либерию учительствовать.Тип дикаря, в том числе и «кровожадного дикаря», привлекал пристальное вниманиеБичер-Стоу. В «Хижине дяди Тома» она несколько раз повторяет схему обращения «жестокогоязычника»: это истории Сципиона, Самбо и Квимбо. Как и Топси, Самбо, Квимбо и Сципион –не дети Африки, а «продукты» бесчеловечной системы рабства, которое бестиализирует раба,превращая его либо в отупевший рабочий скот, либо в дикого зверя.
Все они оказались в рукаху жестоких хозяев, и в итоге стали развращенными, свирепыми, бесчувственными. Обращение,то есть, встреча со Христом, возможны только как личный опыт любви-агапе. Этот путьпроходят Сципион, Топси, Самбо и Квимбо -- под влиянием Огюстена, Евы, Тома.Другой вариант сюжета, связанный с типом «кровожадного дикаря», представлен вромане «Дред». Дред, о котором сообщается, что он сын Денмарка Визи 307, -- собирательныйобраз взбунтовавшегося раба; его прототипы – Визи, Габриэль Проссер и, в особенности, НатТернер.
Дред, как и Нат, -- духовидец, он изрекает апокалиптические пророчества, егопосещают видения, он слышит голоса. Дред предрекает кару, гнев Божий, которые должныобрушиться на голову рабовладельцев. Для разрываемого противоположными стремлениямимулата Гарри Дред является воплощением его гнева, ярости, жажды справедливости; другойполюс – негритянка Милли, жертва насилия со стороны белого, противопоставляющая гневу,отмщению и оскорбленному достоинству любовь и терпение, прощение, смирение.
Дред,однако, так и не приходит к обращению и погибает, ибо попытка обойтись без Христа, безлюбви – это дорога, ведущая к погибели. Гибель Дреда традиционно толкуетсяисследователями как следование автора стереотипу о неспособности негров силой добитьсясвободы и взять свою судьбу в собственные руки: «Дред застрелен, а… Гарри, который явноразделяет мнение Клейтона о неспособности чернокожего довести бунт до конца и взять своюсудьбу в собственные руки, бежит на Север» 308. Подобный анализ искажает посыл, вложенныйв роман Бичер-Стоу. Видение бунта как тупикового пути, деструктивного исаморазрушительного, следует понимать прежде всего не в «расистской», но в христианскойсистеме координат.
Насилие, гнев, жестокость – всегда грех; особенно непростителен он для307308Историческое лицо, взбунтовавшийся раб, возглавивший восстание в Чарльстоне, Южная Каролина, в1822 гYellin J.F. The Intricate Knot. P. 144254белой «господствующей» расы; что до расы черной – «мягкой, терпеливой, смиренной, детскидоверчивой и особенно восприимчивой к христианству», бунт идет вразрез с ее мессианскимпредназначением. Но Дред гибнет, и финал романа вновь возвращает читателя к идее черногомессианства, рисуя идеал торжества христианской любви, примиряющей негра и белого, раба ихозяина (черный дядюшка Тифф и его молодой хозяин).Парадокс творчества Бичер-Стоу – использование топики плантаторского романа иминстрел-шоу в аболиционистской прозе -- Дж.Йеллин Фейген объясняет христианскимсмыслом романа: «Христианская переоценка ценностей позволяет миссис Стоу включитьрасистские стереотипы плантаторской литературы в роман, направленный против рабства»» 309.Однако плантаторские романы также пишутся в христианской системе координат.
В данномслучае речь должна идти о разной оценке одних и тех же, общеамериканских расовых топосов имоделей в плантаторской и аболиционистской идеологии. Тем не менее, обвинение или, влучшем случае, констатация приверженности Бичер-Стоу так называемому «романтическомурасизму» (romantic racialism) после Дж.Фридриксона стало общим местом.Примечательно, что попытка, вполне соответствующая духу романтизма, эпохирождения историзма и «сотворения наций», национального «гения», духа, культуры,определить особенности негров как расы и народа была заклеймена в афроамериканистике как«приверженность расистскому стереотипу» -- хотя сам факт того, что данной модели чернойрасы равно следуют и апологеты, и противники рабства, обнаруживает нейтральность этоймодели.
Портрет черной расы получается не только комплиментарным – как, впрочем, ипортрет расы белой. В контексте эпохи попытки Бичер-Стоу описать «расовый характер»негров, интерес к их истории, начиная с древней Африки, являются расизмом не более, чемстремление описать особенности северного и южного характера через сравнение Офелии иОгюстена, вермонтских родственников с новоорлеанскими. Разумеется, эти попытки описать«гений расы» в известной степени предвосхищают эпоху рубежа 19-20 вв.; однако нельзя незаметить качественное отличие романтических определений «гения расы» – и расовых теорийпрогрессистской эры, создававшихся в новых социальных условиях и под влияниембиологического детерминизма, дарвинизма, евгеники.Предвосхищением топики послевоенного периода является у Бичер-Стоу обращение ктеме пересечения расового барьера (passing): она появляется в историях побега ДжорджаГарриса, Касси и Эммелины.
Джордж, как и благопристойные светлокожие полукровки влитературе рубежа веков, отвергает этот способ ассимиляции в американское общество какпредательство своей расы и самого себя: «Да, я согласен с тобой, что мог бы смешаться сбелыми… Но представь, я этого не жажду. Все мои симпатии на стороне расы матери, а не309Ibid. P. 136.255отца. Для отца я был ничем не лучше породистой собаки…моя несчастная убитая горем матьвидела во мне ребенка… у меня нет… ни малейшего желания выдавать себя за американца илиотождествляться с ним» (719-720).Рецепция «Хижины дяди Тома» негритянской критикой 310. Роман Бичер-Стоуспровоцировал не просто обилие рецензий и откликов, но и острые дискуссии.
Главное«сражение», естественно, разыгралось между аболиционистами и апологетами рабовладения наЮге, и происходило оно не только в публицистике, но и в литературе, породив в рамкахплантаторского романацелое полемическое направление (anti-Tom novels) 311. Отклики на романи его оценки негритянскими авторами и общественными деятелями положили начало долгомупроцессу интерпретации и ре-интерпретации романа, которые он претерпел на протяженииболее полутора веков в истории негритянской мысли.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
