Диссертация (1098185), страница 27
Текст из файла (страница 27)
В начале возник образ маленькой племянницырассказчика, жизнь которой непоправимо разрушается из-за насилия со стороныродителей. В финале романа этот не до конца осознанный мотив вины загероини, которая лишь фиксирует происходящее; в более поздних романах тема сексуального насилия, возникаяскорее на периферии сюжета, становится маркером бездушных персонажей (насильник из «Искупления»; Клайв,композитор «с именем» из романа «Амстердам», который становится случайным свидетелем нападения наженщину, но предпочитает вывесить в сознании неоновую надпись «Меня тут нет» (Макьюэн И. Амстердам.
М.:РОСМЭН, 2003. С. 96)).264Ребенок зачат в Главе 3. См.: Noakes J. Interview with Ian McEwan (Oxford: 21 September 2001) / J. Noakes,M. Reynolds // Ian McEwan. The Essential Guide to Contemporary Literature. London: Vintage, 2002. P. 13.118неспособность к сочувствию и бездействие по отношению к родному человекузаставит героя вмешаться в ситуацию совершенно чужих людей. Став случайнымсвидетелем отвратительной сцены с унижением ребенка, он защищает ребенка,ибо теперь способен к эмпатии.В романе «Суббота» преступник останавливается перед насилием,расчувствовавшись от прочитанных ему поэтических строф.
Невероятная,фантастическая, если не мелодраматическая, перемена, однако, сначала находитфизиологическое объяснение (весьма показательный поворот для Макьюэна). Снаучной точки зрения поведение обреченного на смерть преступника спрогрессирующей болезнью мозга вполне предсказуемо: «Для разрушающегосясознания характерна утрата последовательности: больной переходит из одногоэмоционального состояния в другое, начисто забывая о том, что говорил и делалминуту назад, и не понимая, как это выглядит со стороны» 265 . Преступниксхвачен, его ждет справедливый суд и смерть, «записанная в хрупкихпротеинах» 266 .
Но чуждый всякой изящной словесности нейрохирург Пероун(авторская маска самого Макьюэна) хочет снять обвинение. По-видимому, и длянего поэзия раскрыла пространство «чужого» сознания, его боль и его надежду:«Какой-то поэт девятнадцатого века (надо бы разузнать, кто он вообще такой,этот Арнольд) затронул в Бакстере струну, которой он, Пероун, даже не можетподобрать определения. Отчаянная жажда жизни, жажда восприятия, познания идействия проснулась в нем в тот самый миг, когда дверь сознания уже началазахлопываться, отделяя его от мира. Нет, нельзя допустить, чтобы последние своидни он провел в камере, дожидаясь нелепого суда»267. Бакстер, чья внешность припервой встрече была описана Пероуном в анималистическом ключе, а историяболезнидалаисчерпывающееобъяснениеегоповедению,взываеткчеловеческому сочувствию.
Насилие, а теперь его инструмент (скальпель) в рукахнейрохирурга, делающего операцию своему недавнему противнику, перерастает вметафору необходимости знания о том, что «Другой» существует.Макьюэн И. Суббота. М.: «РОСМЭН-ПРЕСС», 2007. С. 320.Там же. С. 300.267Макьюэн И. Искупление. М.: АСТ, 2004. С. 397.265266119Роман «Искупление», пожалуй, единственный на настоящее времясаморефлексивный роман автора, включает рассказ о военной операции 1940года. Но любопытно, что война, насилие, травма и стыд связаны с писательствоми связаны самым небанальным образом.Существенную часть романа «Искупление» занимает вставной сюжет обисторическом отступлении из Дюнкерка.
В конце книги оказывается, что рассказэтот не претендует на документальность, он «придуман» героиней романа,писательницей Брайони, в надежде на оправдание своей детской ошибки. Ещеподростком она дала ложные показания по поводу личности насильника еедвоюродной сестры, обвинив в преступлении невиновного Робби Тернера. Годыспустя она пишет историю Робби, оказавшегося на войне после тюремногозаключения, пишет о его спасении во время операции в Дюнкерке ивоссоединении с любимой Сесилией.
Сюжет чудесный и сентиментальный.Но кроме этого, романизированный военный эпизод Макьюэна связываетсяс историческим нарративом. Как известно, официальная английская историяпреподносит отступление у Дюнкерка как чудо – miracle of Dunkirk. Именно этислова речи У. Черчилля ознаменовали и зафиксировали идею спасения 338 000английских и французских солдат, которые были эвакуированы в Англию.Макьюэн строит историю иначе: подробно, натуралистично, глазами солдата онпоказывает трагическую картину отступления и случайность выбора судьбой тех,кто выжил268.
Макьюэн не создает исторический роман и не стремится переписатьофициальную версию хроники военных действий. В фокусе его вниманиянепоправимость опыта, не рассказанного, а показанного писателем.За последнее десятилетие появилось несколько монографий историков идокументальных фильмов, в которых отступление при Дюнкерке представленокак трагическое событие: достаточно вспомнить полемику вокруг фильма BBC2003 года. В противовес «большому нарративу» мифологизированной идеиВозможно, роман предстает и личным «искуплением», отданной данью уважения отцу Макьюэна, участникуисторического отступлении при Дюнкерке, и размышлением над «случайностью» собственного появления на свет.268120спасения 269 , внимание историков и журналистов сосредоточено на личныхсвидетельствах участников эвакуации, подборке фотографий, которые до этого небыли известны широкой аудитории. Этот отказ от аналитической рамки в пользупоказаисвидетельствавесьмазнаменателен.Кпримеру,работапрофессионального английского журналиста Х.
Монтефьоре Dunkirk: The Fight tothe Last Man (Гарвард, 2006) вызывает критику как сочинение, лишенное какой быто ни было исторической оценки событий и роли в них Гитлера, Черчилля,Рамсея, Диксона270. Но не кризис командования в англо-французских войсках илинеспособность вести кампанию в условиях современной войны (танки, воздушныеатаки), а трагедия и стыд «человеческой саги» об отступлении при Дюнкеркегораздо более значимы для Монтефьоре.Как представляется, цель Макьюэна та же – показ не истории, атрагического опыта, феноменологии соприкосновения с насилием, физическойхрупкостьючеловека:«Всетайнычеловеческойанатомииоткровеннообнажились: выпирающие сквозь мышцы кости, кощунственный вид кишок илиглазного нерва <…>.
Соприкоснувшись с этой новой, сокровенной сторонойдействительности, Брайони усвоила простую и очевидную истину, которую умомпонимала и прежде, которая ни для кого, собственно, и не была секретом:человеческий организм, как и любой другой, есть материальный объект, его легкоповредить, но трудно исправить» 271 . Стремление Макьюэна заставить читателяпережить подобный опыт имеет свою оригинальную концепцию, в которойслышны отголоски экзистенциальной феноменологии «бытия и ничто» Ж.П.
Сартра и этики «гуманизма другого человека» Э. Левинаса.В одном из интервью Макьюэн говорит об опасности «сентиментального»использования сцен насилия в современной культуре: «Когда читатели обвиняютменя в слишком откровенном изображении насилия, я отвечаю: ―Либо тыКаноническая версия представлена многочисленными трудами от монографии С. Роскила (Roskill S.W. The warat sea, 1939-1945. London: Her Majesty's stationery office, 1954-1961. Vol.
1. 664 p.) до современного исследованияД. Дилди (Dildy D. Dunkirk 1940: Operation dynamo. Osprey Publishing, 2010. 96 p.).270См. к примеру: Hamilton N. Review of Dunkirk: The Fight to the Last Man by Hugh Sebag Montefiore // The Journalof Military History. 2007. Vol. 71. № 2. Pp. 557-559.271Макьюэн И. Искупление. М.: АСТ, 2004. С. 338.269121заставляешь другого увидеть насилие, либо ты делаешь насилие частьюсентиментальнойкультуры‖»272.Чтожевкладываетсявпониманиесентиментальности? Это тип восприятия реальности, в котором нет местаосознанию потенциальной катастрофичности жизни, хрупкости человеческоготела и человеческих отношений.Насилие Макьюэна разрушает комфортную читательскую позицию.Зримый, грубый, материальный мир представлен у него без комментариев,плотно, предельно физиологично: достаточно вспомнить полные анатомическихподробностей сцены рассечения плоти в романах «Утешение странников» (1981),«Невинный», «Искупление», «Суббота».
Это то, что должен увидеть его читатель.Макьюэн использует алитературные формы репрезентации, «плоскостный»кинематографическийпоказинаучныйдискурс,противопоставляяихиндифферентную фиксацию иллюзорному миру вербальных фабуляций. Этаоптика «бытия и ничто» часто пронизана философской иронией: Макьюэн не разпоказываетбуквальное«проникновениевголову»,разуподобляяипоследовательно дегуманизируя человека: «С помощью хирургических щипцовБрайони начала осторожно отдирать слой за слоем насквозь пропитаннуюкровью, задубевшую марлю, прикрывавшую страшную рану. Когда был снятпоследний слой, сходство с наглядным пособием по анатомии, манекеном, укоторого половина лица была лишена кожи и мышц, оказалось весьмаотдаленным.
Ее взору предстала живая окровавленная развороченная плоть.Сквозь отсутствующую щеку были видны нижние и верхние задние коренныезубы и блестящий, неестественно длинный язык <…>. Рядовой Латимерпревратился в монстра и наверняка догадывался об этом»273.Врагом правды о «бытии и ничто» становится сентиментальный языклитературы.
Поэтому в конце романа в сущности два финала: выдуманныйписательницей Брайони хэппи-энд о воссоединении влюбленных и признание втом, что Робби и Сесилия погибли в 1940-м. Брайони выполняет требование272Noakes J. Interview with Ian McEwan (Oxford: 21 September 2001) / J. Noakes, M. Reynolds // Ian McEwan. TheEssential Guide to Contemporary Literature. London: Vintage, 2002. P.
22.273Макьюэн И. Искупление. М.: АСТ, 2004. С. 335.122редактора и сочиняет рассказ о «чуде», мелодраматический аналог miracle ofDunkirk. Однако в конце романа она предпочитает правду.Брайони вынуждена признать трагическую иронию «ничто»: ее мозгслабеет, с каждым днем появляется все больше знаков старческой деменции.Именнонеумолимоенасилиебытиязаставляеттеряющуюпамятьсемидесятисемилетнюю писательницу признать фатальную непоправимостьошибки детства и сказать о том, что Робби погиб от сепсиса, так и не увидевберегов Дюнкерка, а Сесилия была убита бомбой. Макьюэн не дает читателюзабыть об осязаемой телесности мира, он отрезает пути к спасительнойсентиментализациисюжета.Но«сентиментальныйсюжет»,сюжетбезпоследствий для читателя, значит для Макьюэна еще и нечто большее.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
