Диссертация (1098185), страница 28
Текст из файла (страница 28)
Писательразвенчивает саму культуру письма, становящуюся для него набором стилей,отчужденных от человеческого опыта.Напомним, перед нами саморефлексивный роман о написании романаискупления и Брайони по-разному конструирует свой рассказ. Так, эпиграфом кроману выбрана цитата из «Нортенгерского аббатства» Дж. Остен: подобноКэтрин Морланд героиня и повествователь Макьюэна, начинающая писательницаБрайони, оказывается заложницей литературных форм. Сначала сюжет еедомашней жизни преподносится как сюжет сентиментальных «ЗлоключенийАрабеллы»274 с не раз повторяемой формулой «ужас, облегчение, наставление» иполной властью над реальностью, в которой живые люди поступают так, как еслибы они были персонажами хорошо продуманной автором истории. Именнопоэтому в начале романа Брайони – режиссер-постановщик миниспектакля, а неего участник: «Брайони была из тех детей, что одержимы желанием видеть мирупорядоченным» 275 .
Однако в «головной» сентиментальный сюжет никак невписываются наблюдения Брайони над реальной жизнью, над охваченнымистрастью сестрой Сесилией и ее возлюбленным Робби, над тем, что не поддается274275Аллюзия на известное сочинение Ш. Леннокс «The Female Quixote, or the Adventures of Arabella» (1752).Макьюэн И. Искупление. М.: АСТ, 2004. С. 9.123еепорядкамлитературногознания.Жизненныйхаосвзрослойжизнисопротивляется режиссированию.Но важно и другое: «Брайони была потеряна для общения, потому чтополностью погрузилась в свои писательские фантазии»276. Нарциссическаязацикленность Брайони на поисках организации нового писательского материаладается теперь через другую «готовую» художественную форму – язык ВирджинииВульф.Первая часть романа, как мы узнаем гораздо позже, – это первая редакциявоспоминаний Брайони, трансформированных в роман «Двое у фонтана».«Роман» был послан «Сирилу Коннолли» и отвергнут им из-за недостаткасюжетного действия.
Ряд сцен романа напоминают излюбленные усадебныетопосы Вульф и Форстера, импрессионистический язык описаний отдельныхпассажей отсылает к той же Вульф, а образ миссис Толлис, матери Брайони,будто списан с известных модернистских портретов писательницы кисти ВанессыБелл. Макьюэн признается, что сознательно стремился к эффекту пастиша,заставляющего вспомнить о модернистских стилевых новациях277. Кстати, именнолитературный контекст конца двадцатых «всплывает» в этой части романа.Макьюэн также играет с сюжетными реминисценциями на романы ЭлизабетБоуэн «Последний сентябрь» («The Last September», 1929) и Розамунд Леман«Разочаровывающий ответ» («Dusty Answer», 1927) 278 .
Заметно овладение испектром характерных поэтических средств Вульф, в особенности, ее манерой впроизведениях «На маяк» («To the Lighthouse», 1927), «Волны» («The Waves»,1931). Но робкие попытки потока сознания в тексте Брайони намеренно даны какподражательные, самодостаточные в своем эстетизме, отчужденные от опыта.Вот, к примеру, пассаж из романа, решенный в импрессионистическом ключе ипрактически лишенный телесной органики:Макьюэн И.
Искупление. М.: АСТ, 2004. С. 27.Lynn D. A Conversation with Ian McEwan [Электронный ресурс] // Bloomberg News. 2006. 9 November. P. 51.Режим доступа: https://www.kenyonreview.org/journal/summer-2007/selections/a-conversation-wi th-ian-mcewan/.278См. по этому поводу: The Modernism of Ian McEwan‘s «Atonement» // Modern Fiction Studies. 2010.
Vol. 56. № 3.Pp. 273-495. Сам писатель в качестве источника стилизации также упоминает роман Э. Боуэн «The Heat of the Day»(1948) (Begley A. The Art of Fiction CLXXIII // Paris Review. 2002. № 162. P. 76).276277124«К концу дня облака образовывали в западной части неба тонкийжелтоватый накат, который еще через час окрасился в более интенсивный цвет иуплотнился, повиснув чистым оранжевым свечением над гигантским гребнемпарковых деревьев; листья стали орехово-коричневыми, между ними мерцалимаслянисто-черные черви, а высохшая трава впитала краски неба.
<…> Небо,заключенное в квадрат окна над головой, постепенно меняло свой цвет в пределахопределенного отрезка спектра: от желтого до оранжевого; точно также одничувства самого Робби плавно перетекали в другие, прежде незнакомые, авоспоминания последовательно чередовались»279.Кто это видит? Искушенный в анатомии студент-медик, читающий«Любовника леди Чаттерли» (1928) Лоуренса, или поклонница «Волн» Брайони?В утрированно живописном описании угадывается лишенная сексуального началаоптика видения молодой Брайони, подражающей манере Вульф. Именно поэтомуфизиология человеческих отношений, сексуальный контакт влюбленных Робби иСесилии, преподнесена ею как разрушительная для красоты.
Своего родафиксация этого видения предстает новым «стилем» Брайони. Она представляетсобственную мать в роли «Вульф» и воображает Сесилию в образе «Клариссы»Ричардсона, образе с будто «прозреваемым» Брайони знанием о насилии.Неспособность понять реальность «Другого» – как мы видим, героиня фатальногосюжета четырнадцатилетняя Брайони здесь в роли остеновской Кэтрин Морланди Мейзи из знаменитой повести Джеймса «Что знала Мейзи»280 – объясняется, аспустя годы будто оправдывается спецификой редуцированного виденияситуации. Иначе говоря, легкость, с которой Брайони обвинила Робби визнасиловании Лолы, оправдывается ее литературным и писательским опытом, ноне опытом принятия «Другого» (Э.
Левинас). Любопытна реплика Макьюэна поэтому поводу: «Брайони прячет свою совесть за потоком сознания»281.Нарциссистичность писателя и есть, по Макьюэну, его главный этическийизъян: «Каждый, должно быть, думает: ―Это я‖. Но самая страшная мысль дляМакьюэн И. Искупление. М.: АСТ, 2004. С. 90-91.Cryer D.
A Novelist on the Edge // Newsday. 2002. 24 April. P. 6.281Silverblatt M. Interview with Ian McEwan // Bookworm. KCRW, Santa Monica, California. 2002. 11 July.279280125ребенка, мысль о том, что другие люди также существуют, дает основание нашейморали. Ты не можешь быть жесток к другому, потому что ты знаешь, каково это– быть человеком, быть ―Я‖. Иными словами, жестокость – это своего рода изъянвоображения»282. Вспомним, что «Конноли» (возможно, авторская маска в тексте)указывает на неспособность молодого автора проникнуть в чувства другогочеловека, понять, что должны были переживать Сесилия и Робби. Неспособностьк выходу за пределы собственного «Я», неспособность видеть «Другого»определяет трагедию непонимания и природу насилия в этом и других романахписателя.Вторая часть «Искупления», повествующая об отступлении при Дюнкерке,таким образом, представляет собой попытку проникновения в мысли «Другого».Переписывание истории Робби с «позиции Робби» дает иной, физиологическийплан изображения.
Воображаемые Брайони тяжелые физические испытания,перенесенные Робби во время отступления при Дюнкерке, становятся еесобственным опытом. Изменяется и язык показа – теперь это стиль Хемингуэя,предельно лаконичный, констатирующий 283 : «Они блаженно утоляли жажду.Даже когда им уже казалось, что животы у них вот-вот лопнут, они продолжалижадно глотать, впиваясь губами в края кувшинов.
Потом женщина вынесла иммыло, полотенца и два эмалированных таза. Вода в тазу у Тернера, после того какон умылся, приобрела ржаво-коричневый цвет. Корка засохшей крови, принявшаяформу его верхней губы, отвалилась целиком <…>. Цыганка наполнила их флягиводой и принесла каждому по литровой бутылке красного вина, по ломтю хлеба икругу колбасы»284.Но эмпатия влияет уже не на оптику видения ситуации, а на форматкоммуникации (Э. Левинас) с чужим опытом. Боль от так и нереализованноголюбовного сюжета, трагическое тюремное заключение выступают вариантамифатального опыта жизни, теперь заостренного посредством физической боли,переживаемой Робби на войне.
Иначе говоря, Брайони стремится стать Робби,Kellaway К. Review: Interview: At Home with his Worries // Observer. 2001. 16 September. P. 3.Ali O. The Ages of Sin // Time Out. 2001. 26 September. P. 59.284Макьюэн И. Искупление. М.: АСТ, 2004. С. 287.282283126узнать, что мог чувствовать он, претерпевая физическую боль, соотносимую сдушевными страданиями (связанными с ложным обвинением), которым сама онакогда-то не была способной сострадать. И вновь вживание в чувствавоображаемого Робби провоцирует изменение Брайони и языка ее исповеди. Какотмечает Б. Финни: «Стиль, и это обнаруживает Брайони, имеет этическоеизмерение»285.Наконец, в начале третьей главы Брайони рассказывает о своей работемедсестрой в военном госпитале. Многочисленные ситуации столкновения сбольными, переживающими страшные муки вследствие перенесенных ранений,подводят ее к признанию физической хрупкости человека, его приговоренности ктелу.
К примеру, эпизод разговора Брайони с молодым солдатом, тонкимромантичным юношей, не только значим как эпизод сочувствия (напомним,Брайони – сестра милосердия) и коммуникации с «Другим» (эта идеяподчеркивается и тем, что солдат – француз). «Проникновение в голову», окотором мы уже упоминали ранее, здесь становится своего рода проникновениемв трагическую хрупкость бытия «Другого», разрушающую коммуникативную(языковую, литературную) надежду как таковую. Макьюэн «снимает» с головыюноши бинты – бедняга лишился части мозга. Перед Брайони картина обритогопролома, «зиявшего от уха до уха»: «Под зазубренными краями черепа <…>губчатое вещество – мозг» 286 .
Во всех своих романах Макьюэн пишет обэкзистенциальных «бытии и ничто», о равнодушии косной материи к человеку, оего ранимости перед лицом катастрофической случайности. Но теперь этопонимание дается самой Брайони. В каком-то смысле Брайони проходит путьинициации, становится писателем, открывает в себе способность сочувствовать«Другому», человеку, заброшенному в мир случайностей и насилия.Брайони пишет роман о непоправимости, невозможности искупить своюдетскую ошибку. Наивно видеть в таком финале пафос христианской исповеди,чистосердечное раскаяние которой дарует надежду на искупление.
Замысел285Finney B. Briony's Stand Against Oblivion: The Making of Fiction in Ian McEwan's Atonement // Journal of ModernLiterature. 2004. Vol. 27. № 3. P. 72.286Макьюэн И. Искупление. М.: АСТ, 2004. С. 342.127атеиста Макьюэна в другом – в создании оригинальной несентиментальнойапологии писательского слова.Говоря об экзистенции, Макьюэн часто пользуется словом condition. Этоситуация,вкоторойнаходитсебяегогерой,ситуация,проявляющаяэкзистенциальную ранимость человека: его боль, ошибки, страх, вину, стыд,возникающие по каким-то для него прежде непонятным причинам.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
