Диссертация (1098185), страница 22
Текст из файла (страница 22)
М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. С. 103.См. об этом: Lee A. Realism and Power: Postmodern British Fiction. NY: Routledge, 1990. P. 3.94очевидно, что знаменитый «метод человеческих документов» обнажает своюподчас «ненадежную» природу. Луиза Коле была, но ее исповедь не вызываетдоверия. Гонкуры были, но стоит ли полагаться на мнение «завистливых иненадежных братьев»209? Бедственное положение Брэтуэйта как автора-реалистаможет быть выражено словами Х. Уайта: убеждение, что «реальность не толькоможет быть воспринята, но и представлена как связная структура»210 – большойпредрассудок эмпириков. Брэтуэйт находит не менее сорока «настоящих»попугаев Флобера, так же как любой писатель находит свою «реальность».«Попугай, искусно выражаясь, при этом не делает никаких умственныхусилий и поэтому он скорее воплощение чистого Слова.
Будь вы членомФранцузской академии, вы бы непременно сказали, что он является символомЛогоса» 211 . Возможно, Барнс в виду Клода Леви-Строса, одного из немногихструктуралистов – члена Французской академии. Возможно, вопреки издержкамрусского перевода,212 попугай предстает символом «смерти автора» в тексте, темболее что именно эта идея Р. Барта противостоит главному объекту критики вромане – биографизму лансоновского типа.
Однако так же вероятно, что попугайвыступает иллюстрацией фоно-логоцентризма, чистого «голоса» (Ж. Деррида).Вместе с тем важно и то, что «голос» человека, узнаваемый в крике попугая,лишается всяких опор для самоотождествления и гарантий самодостаточности;возможно, это голос близкого человека, которого уже нет рядом.Однако отсутствие «голоса» не есть отсутствие вопрошания, частобезответного вопрошания человека.
Находит ли правду о попугае, Флобере, цветеглаз Эммы Бовари, изменах жены Брэтуэйт («Попугай Флобера»); получает лиудовлетворяющий его ответ от компьютеризированного банка данных Грегори,спрашивающий о смысле жизни («Глядя на солнце» («Staring at the Sun», 1986));достаточно ли убедительны факты, открывающиеся ревнивому мужу («До того,Барнс Дж. Попугай Флобера.
М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. С. 166.White H. The Fictions of Factual Representation / H. White; ed. by A. Fletcher // The Literature of Fact. New York:Columbia University Press, 1976. Pp. 22-44, P. 22.211Барнс Дж. Попугай Флобера. М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. С. 16.212В контексте, предложенном Барнсом, который декларирует свое предпочтение эмпирике материального мира, aFrench academic скорее французский интеллектуал-теоретик, не обязательно являющийся членом ФранцузскойАкадемии.20921095как она встретила меня» («Before She Met Me», 1982)); увенчаны ли успехомпоиски религиозной фанатичкой Ноева ковчега («История мира в 10 ½ главах»)?Список вопросов может быть продолжен, но ответ на них всегда отрицательный.Не важно, насколько тривиально звучит вопрос.
Героиня романа «Глядя насолнце» прослыла глупой оттого, что ее мучили странные вещи: почему норкинеобыкновенно живучи и что стало с тремя с половиной бутербродами,оставшимися у Линдберга после его трансатлантического перелета? Но каким быпримитивным ни казался вопрос, он связан с признанием конечности и распада, ас ним и кажущейся бессмысленности жизни.
Вот почему герои Барнса не находятна них ответ, пускаются в фабуляции (глава «Сон» из романа «История мира в 10½ главах»), признают тщету вопрошания («Метроленд» («Metroland», 1980)),предпочитают разочарование от неопределенности возможного ответа («ПопугайФлобера») и т.д. Пожалуй, поэтому Барнс не может быть поставлен в один ряд сД. Лоджем, М. Брэдбери и П.
Акройдом – авторами романов, в гораздо большейстепени ориентированных на постструктуралистское прочтение.Он знает, что эпистемологическое вопрошание в постмодернизме не всегдаисключительно «интеллектуальные уловки»213: «А не живет ли он (мозг)самостоятельной жизнью, полегоньку разрастаясь без вашего ведома?»214. Барнсмаксимально проблематизирует саму тему невозможной правды о себе, делает еепредметом весьма остроумной, а подчас и парадоксальной рефлексии, связанной сличным опытом «Я».
Непрямое говорение, исповедь с «лазейкой» – излюбленныйприем ироника-постмодерниста: «Ты не можешь честно, глядя в зеркало <…>описать себя»215. «Прямота смущает»216.Эпиграф к роману «Попугай Флобера», будто произвольно выбраннаястрока из письма французского писателя, становится тезисом, многообразноварьируемым в исповедальном тексте Джеффри Брэтуэйта: «Когда пишешь«Интеллектуальные уловки» - нашумевшая книга, обращенная к критике постструктуралистского дискурса(Интеллектуальные уловки.
Критика философии постмодерна / А. Сокал, Ж. Брикмон. М.: «Дом интеллектуальнойкниги», 2002. 248 с.).214Барнс Дж. История мира в 10 ½ главах. М.: Иностранная литература, 2001. С. 311.215Барнс Дж. Попугай Флобера. М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. С. 102.216Там же. С. 111.21396биографию друга, ты должен написать ее так, словно хочешь отомстить занего»217.
Представляется, что Джеффри взял на себя миссию дать неканоническуюверсию жизни и духовного облика Флобера, «отомстить» всем, кто «завершилгероя»: «отомстить» критикам, друзьям автора и даже его возлюбленной – всем,кто, оставив словесный портрет Флобера, создает законченный образ (Флобермедведь, Флобер-попугай, Флобер-провинциал, Флобер-садист и т.д.).Расследование Джеффри сопровождается систематизированными списками,биографическимисправками,пронумерованнымиверсиями,тщательнойвыборкой извлечений из текстов, но цель этой упорядоченности видится впарадоксальном опровержении самой возможности портрета.
Нет ничего нелепеескрещения медведя и попугая, но Барнс декларирует и то, и другое как правдивое,но не окончательное знание о Флобере. Скромный вдовец вступает в схватку сШарлемБовариисамимФлобером;свыдуманнымкритикомЭдомУинтерспуном и реально существующей Энид Старки; с психобиографией Сартраи псевдоисповедью Луизы Коле.Подчеркнем здесь исповедальную уловку: Брэтуэйт не желает создаватьобраз Флобера потому, что сам не желает стать объектом вербальногоконструирования. Он отнюдь не отождествляет себя с великим писателем, скорее,он боится быть узнанным в образе Шарля Бовари, несчастного мужа невернойжены.
И все же разговор здесь не столько о портрете, сколько о прискорбномотсутствии «натуры», «референта», «означаемого», живого человека. Так,интеллектуальное конструирование уступает место печальным истинам опытаутрат.«Простое сердце»218, по мнению Барнса, лучшая повесть Флобера,неоднократно интерпретируется на страницах его романов. Что же видит Барнс всердечной простоте оставленной всеми безграмотной служанки Фелиситэ, и в217218Там же.
С. 6.В русском переводе повесть Флобера озаглавлена «Простая душа».97жизни, и в смерти не теряющей надежды на «святой дух» взаимности? 219 Какпредставляется, не Фелиситэ оказывается в центре внимания, а Флобер –писатель, разрушающий иллюзии. Простота любого человеческого сердца –надеяться; его трагедия, и в этом высшая правда Флобера, – знать о смертинадежд. Неверующий Барнс, в мире которого нет и не может быть наивной веры,принимает трагическую иронию простого сердца и трактует ее по-своему.«Сердце никогда не бывает сердцевидным» – в этом лейтмотиве Барнса итайна любви, ее неподвластность «криптоаналитикам и хирургам», и разрушениемифологии ее взаимности. Самым неожиданным образом с этой темой связанмотив супружеской измены, реальной или только предполагаемой героямиромановБарнса.Неверновидетьвэтомповторяющемсямотиве220постмодернистскую дань любовному роману.
Здесь нет места и топосамтрадиционногопсихологическогоромана,скорее,следуетговоритьобэкзистенциальном сюжете, разворачивающемся в поле интимных отношений так,как это происходит в романах Грина и Мердок, высоко чтимых Барнсом.Показывая хрупкость интимной стороны взаимоотношений как своего родапредопределенность (любить, страдать, ранить), Барнс учреждает болезненныйопыт как закон жизни.Любовь необъяснима, она противится завершению и живет даже тогда,когда смерть или отсутствие взаимности превращает ее в боль.
Неизбывностьсердечной боли от любви к другому и есть истинное несчастье человека, поБарнсу, она же является единственной возможностью самообнаружения в мире.Исповедальное«Я»Барнсасаморефлексивно,ночуждоизолирующегонарциссизма современных ему писателей-соотечественников: Эмиса, Исигуро илиАкройда.По мнению исследователя творчества писателя М. Мосли, фокус искусстваБарнса сосредоточен не на истории мировой литературы или эксперименте сИспуская последнее дыхание, набожная Фелиситэ видит в разверстых небесах гигантского попугая, парящегонад ее головой. Так, чучело Лулу, попугая, ставшего последней привязанностью Фелиситэ, трансформируется в еесознании в Святой Дух.220В особенности значим этот сюжет для романов «До того, как она встретила меня», «Попугай Флобера», «Каквсе было» («Talking it Over», 1991), «Любовь и так далее» («Love, etc.», 2000).21998формой, а на проблематике любви221.
Три десятка страниц интермедии,написанных Барнсом от собственного имени, помещенных между главами ожестокости истории мира («История мира в 10 ½ главах»), посвящены любви кжене, оправдывающей бессмысленность жизни. Вместе с тем одной апологиилюбви оказывается недостаточно.Кажущийся сентиментальным разворот темы любви у Барнса перерастает вразмышления о преградах в обретении смысла «Я», перекликающихся с мысльюДеррида, который обращается к «возлюбленной» в своем труде «О почтовойоткрытке»: «Даже к себе самому, с тех пор как появилась ты, я больше не могуобратиться.
Та часть меня, которую ты хранишь222, больше, чем я, и малейшеесомнение ужасно. Еще даже до того, как покинуть меня, каждое мгновение тытеряешь меня <…>. (Однажды я умру, и если ты перечитаешь почтовыеоткрытки, которые я посылал тебе тысячами <…>, ты, может быть, поймешь <…>что все, что я написал, – легендарно, то есть это более или менее эллиптическаялегенда, многословная и переводимая с картинки <…> с картинки, котораяпредшествует или следует за посланием. Я никогда ничего не говорил тебе, ятолько передавал то, что видел или думал, что видел – то, что на самом деле тыпозволяла мне видеть.
<…> Прости за немного печальное начало этого письма.Всегда вспоминается одно и то же, одна и та же рана, она говорит вместо меня,как только я разжимаю губы, но свои, однако.Пообещай мне, что однажды будет один мир и одно тело»223.Обратим внимание на то, как в этом отрывке Деррида балансирует награнях смысла и бессмысленности, надежды и отчаяния. Смысл жизни любящегоему не принадлежит, он спрятан в том, кого он любит, в откликнутости другим,увы, всегда разлученным с тобой (хранить и терять). Слова, единственныйдарованный человеку путь к пониманию другого, изначально не адекватны мыслии чувству говорящего (многословный эллипсис), всегда не совпадают с моментом221Moseley M.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
