Диссертация (1098185), страница 18
Текст из файла (страница 18)
– <…> Вы говорите о душевной боли? – Нетнет, о ране. Ей уже много лет – и она не перестает меня беспокоить. Ужасная боль<…>. – Вы имеете в виду сердечную рану, мистер Бродский? – Сердечную?Сердце у меня еще ничего. <…> Вы думаете, я выражаюсь фигурально, <…> я76говорил о самой настоящей ране»187. В сюрреалистическом и бессвязном миреесть лишь одно онтологическое начало – боль. Переживаемый травматическийопыт прошлого, стыда и вины диктует миру формы, рождает и трансформируетего, но понимается как нечто первичное по отношению к нарративнымконструкциям «Я».Любопытно, что само рассказывание начинается с воспоминания о боли.Счастливая память для героев Исигуро оказывается утраченной навсегда.Большинство героев – сироты в прямом значении этого слова, либо сиротыфигуральные.
И сиротство это дано не как личностная ущербность, а как забвениерайской полноты мира, способности к спасительному для души анамнезису опотерянном рае. Эцуко из романа «Там, где в дымке холмы» («Pale view of Hills»,1982) потеряла родителей при бомбежке Нагасаки (о чем упоминается лишьвскользь), Сашико осиротела в это же время в Токио; постоянно акцентируетсяутрата дома в сюжетных ситуациях с Кайко и Ники. Не имеют родителей Бэнкс,Сара и Дженнифер из романа «Когда мы были сиротами» («When We WereOrphans», 2000). Рассказчик из «Безутешных», пианист Райдер188, гастролирует помиру, каждый раз надеясь обнаружить в зрительном зале отца и мать, а город, вкоторый он попадает, предстает местом тотального человеческого отчуждения.
Впоследнем романе Исигуро «Не отпускай меня» («Never Let Me Go», 2005)повествование ведется от лица клона, изначально лишенного и родителей, иотчего дома.Мотив забвения счастливого прошлого проходит буквально через всероманы Исигуро. Воспоминания начинаются с момента распада семейнойидиллии, переезда, утраты родины. Таким образом, сама память начинается сраны, чувства собственного сиротства в мире, положения вне дома и семейныхсвязей.Так называемая «спонтанная память», прочно ассоциируемая с методомПруста, у Исигуро функционирует сходным образом: от неожиданногоИсигуро К.
Безутешные. СПб.: Симпозиум, 2001. С. 392.Имя Райдера значимо (англ. Rider – всадник, ездок, пассажир), оно акцентирует характерное положение героя«на дороге» домой, в мир прошлого, к обнаружению собственной идентичности.18718877столкновения с предметом автоматически запускается та ее часть, которая до техпор вымарывалась из сознания героя. Но будто бы сходная триада поиски «Я» –восстановление памяти через рассказ – восстановление полноты мира рассказчикау Исигуро представлена с принципиально другим исходом. И Пруст, и Набоков всвоемЯ-повествовании(Ich-Erzaehlung),пронизанномавтобиографизмом,воскрешают мир прошлого, опредмечивая его, учреждая его в слове и такимобразом связывая воедино дискретные фрагменты памяти, они возвращают мирусознания искомую полноту.
Для рассказчиков Исигуро существует лишь тот мир,до которого нет памяти о гармонии, фрагменты воспоминаний не способнысоставить вербальный аналог прошлого, они все так же знаменуют началонеобъяснимой трагедии, не оправдывая ее и не смягчая боль.Неожиданно увидев старую ржавую развалину, рассказчик «Безутешных»опознает в ней остатки семейного автомобиля: всплывают подробности детскихигр с солдатиками на заднем сиденье машины, воспоминания об отце и матери,лужах и подъездной аллее – и рассказчика охватывает полная безмятежность.
Нотут же Райдеру вспоминается одна из, казалось бы, счастливейших семейныхпоездок, смысловым эпицентром которой становится болезненное пониманиемнимости семейной идиллии: «Я не сомневался, что с минуты на минуту какаянибудь, пусть самая незначительная, деталь укажет старушке на ее чудовищноезаблуждение, и в страхе ждал того момента, когда она застынет перед нами,пораженная ужасом». Знаменательно и продолжение: «Сидя в старом автомобиле,я пытался припомнить, чем закончился тот день, но вместо этого мне на умпришел другой – с проливным дождем <…>. Дома вспыхнул скандал <…> отец<…> бесцельно побрел по дороге и исчез из вида»189.Странным образом в сознании героев запечатлеваются только те событияпрошлого, которые связаны с переживаемым страданием.
В одном из эпизодовромана «Когда мы были сиротами» рассказчик вспоминает детскую забаву: «Мы смамой играли в пятнашки на лужайке <…>. Забыл уже, кто из нас в конце концовпобедил, но до сих пор помню, как злился на нее и чувствовал, что по отношению189Исигуро К. Безутешные. СПб.: Симпозиум, 2001. С. 339.78комнесвершилась чудовищнаянесправедливость»190. Другойэпизод«счастливых» воспоминаний также связан с болью, хоть и воображаемой. Бэнкс,герой романа «Когда мы были сиротами», попадает в дом, который напоминаетему дом его шанхайского детства. Следуя внутренним взором за изгибами давноне существующей лестницы, он неожиданно заглядывает в прошлое: «И памятьпостепенно стала возвращаться, память о том периоде моего детства, когда яобожал вихрем слетать вниз по этой лестнице <…> и приземляться на мягкуюбанкетку, стоявшую неподалеку». Далее следует воспоминание о запретах материи, наконец, в сознании рассказчика всплывает тот день, когда, совершив свойлюбимый трюк с банкеткой, он «начал изображать боль», и с тех пор «никогда непытался приземлиться на нее»191.
Именно боль, даже фиктивная, венчаетвоспоминания. Подобным образом организованы многочисленные эпизоды издругих романов автора, в которых деталь интерьера, неожиданно попавший вполе зрения предмет разворачиваются в эпос «утраченного времени», безнадежды на время «обретенное».«Рана» инициирует воспоминания и конфигурирует их сюжет: «Хорошаярана способна притянуть тебя, зачаровать. День ото дня она меняется. Каждый разона выглядит чуть иначе. Что-то изменилось? – спрашиваешь ты себя. Бытьможет, она наконец затягивается? Ты рассматриваешь ее в зеркале и видишьизменения.
Но потом ты ее трогаешь и понимаешь: нет, вот она, твоя стараяприятельница, все та же. Ты повторяешь это из года в год – и становится ясно, чтоисцеления ждать не приходится, и ты от этого устаешь. До чертиков устаешь»192.Неизбывность опыта противопоставляется ширмам из слов, профессиональнымуловкам, позволяющим придать ему завершенную форму. К примеру, неслучайнов «Безутешных» Райдер желает исполнить «Стеклянные страсти» Маллери 193 .Так, в романах Исигуро «рана» (опыт, болезненные воспоминания, страдание),Исигуро К.
Когда мы были сиротами. М.: Издательство АСТ, 2002. С. 199.Там же. С. 189.192Там же. С. 399.193Произведение вымышлено.19019179являясь единственной несомненной реальностью, предстает в целом ряде«спектаклей сознания».По признанию автора, язык рассказчиков в его романах «особым образомподавляет истинный смысл происходящего, стремится скрыть его, делая будтонедоступным для слов» 194 . Вялое и непоследовательное изложение фабулы уИсигуро обнаруживает «ложную» логику, тогда как неожиданные возвращенияотдельных образов и ситуаций выводят на поверхность тщательно скрываемыеболезненные открытия. В романе «Там, где в дымке холмы» память о винепрорывается в снах, в романе «Художник зыбкого мира» («An Artist of the FloatingWorld», 1986) преследует рассказчика запахом сгоревших картин, в «Остатке дня»(«TheRemainsoftheDay»,1989)–настойчивымвозвращениемкдисциплинирующей «английской сдержанности».
Особая событийность романовИсигуро связана с мучительным обнажением раны и трансформацией страдания,часто принимающего сюрреалистические формы.Потерянныйсчастливыймирпрошлогонередкосимволическиматериализуется в романах Исигуро в лейтмотивные образы коробки, сундука,ящичка с «тайными сокровищами», коробки с личными вещами, которую геройили героиня безуспешно ищут.
Коробка окажется одним из самых частотныхлейтмотивов, каждый раз возникающим как нечто, связанное с памятью ипоиском идентичности. Уже в первом романе Исигуро «Там, где в дымке холмы»упоминается коробка, в которую японка Сашико, уезжающая в Америку,помещаетизысканныйяпонскийсервиз,ранеефигурировавшийкакквинтэссенция традиционного семейного уклада. По-видимому, именно этакоробка возникнет сорок лет спустя в эпизоде английского настоящегорассказчицы Эцуко. Она обнаружит пустую коробку в комнате повесившейсядочери.
Здесь важна не столько утрата этнической идентичности, сколькосопряженность данного предметного лейтмотива с темой краха семьи, утратыдома в самом широком смысле.194Vorda A. An Interview with Kazuo Ishiguro / A. Vorda, K. Herzinger // Mississippi Review. 1991. Vol. 20. P. 136-137.80Наиболее«Безутешных»,последовательноромане,логикакомпозициялейтмотивовдискретныхпрослеживаетсяфрагментоввкоторогоуподобляется музыкальным каденциям на тему безутешности.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
