Диссертация (1098185), страница 15
Текст из файла (страница 15)
В отношении выделенных нами жанровых маркеровможноговоритьогиперфункции.Болезненныйопытмыслитсякактравматический и подчас трансгрессивный, а «маска» (Брукс), «самооговор»(Аксельм), «переписывание» (Деррида), «лазейка» (Бахтин) принимают формы в62крайнейстепениэстетизированнойсаморефлексиисиспользованиемпостмодернистского инструментария. Субъект, представленный в категорияхэпистемологической неуверенности, принципиально незавершен, его опытмыслитсякакнетранзитивный,аязыкпроблематизируетвозможностьсамораскрытия и становится объектом тематизации: роман не столько предлагаетисповедь «Я», сколько рассказ о становлении (конструировании) исповеди о «Я».Философско-психологические интенции заостряют идею неизбывности опыта ибезответного вопрошания о его смысле.Предлагаемоевосновнойчастинастоящейработыисследованиеанглийского исповедально-философского романа 1980-2000 гг. позволит датьразвернутый комментарий данного этапа развития жанра на материале романовМ.
Эмиса, И. Макьюэна, Дж. Барнса, Г. Свифта, К. Исигуро, Д.М. Томаса,Дж. Фаулза.63ГЛАВА 1ИСПОВЕДАЛЬНОСТЬ И ПОСТМОДЕРНИЗМ―Постмодерн-изм‖, сучковатое древо теорий, даровавшееупоительную свободу интеллектуалам предыдущего поколения,теперь переживает кризис среднего возраста <…> что до шумнойкультуры постмодерна, мы видим, как она набирает обороты, почтив полном забвении всякой теории.К. Нэш.
Постмодернистское мышление: разборная модель159Впротивовесироничному«состояниюпостмодерна»иширокораспространенным представлениям об отсутствии личностного, эмоциональногои этического начал в постмодернизме, работы последних десятилетий обращены кальтернативномумирочувствованию,ряду–понятий,эстетикесентиментальности, нарциссизму160сопутствующихпостмодернистскомуранимости,постмодернистской.
Пожалуй, еще более репрезентативенпристальный интерес исследователей к феномену постмодернистской Библии,религии и, в особенности, дискуссиям о «Другом» и о «Даре»161. Это и многоедругое позволяет по-новому взглянуть на проблему постмодернистскогосубъекта, а также пересмотреть тезис о его равнодушии к смыслам, рожденным вэпистемологическом вопрошании.Один из влиятельных теоретиков постмодернизма 1980-х И. Хассан отметилв недавнем интервью: «[теперь я интересуюсь] тем, как происходит обретениесвязей, или, скорее, возвращение к теме отношений между духовными159Nash Cr. The Unraveling of the Postmodern Mind. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2001.
P. 1.См. об этом: Bauman Z. Intimations of Postmodernity. London: Routledge, 1992. 232 p.; Bauman Z. PostmodernEthics. Oxford: Basil Blackwell, 1993. 255 p.; Cavarero A. Relating Narratives: Storytelling and Selfhood. London andNew York: Routledge, 2000.
184 p.; Ethics and Aesthetics: The Moral Turn of Postmodernism // Ed. by G. Hoffmann,A. Hornung. Heidelberg: C. Winter, 1996. 377 p.; Ledbetter M. Victims and the Postmodern Narrative or Doing Violenceto the Body. New York: Palgrave Macmillan, 1996. 159 p.; Nash Cr. The Unraveling of the Postmodern Mind. Edinburgh:Edinburgh University Press, 2001. 310 p.; Schrag C.O. The Self After Postmodernity. New Haven & London: YaleUniversity Press, 1997. 176 p.; Winnberg J. An Aesthetics of Vulnerability. The Sentimentum and the Novels of GrahamSwift.
Goeteborg: Goeteborgs universitet, 2003. 214 p.161См. к примеру: Hart K Postmodernism. Oxford: Oneworld, 2004. 192 p.; Adam A.K.M. Postmodern Interpretations ofthe Bible: A Reader. St. Louis: Chalice Press, 2001. 296 p.; Caputo J. The Prayers and Tears of Jacque Derrida: Religionwithout Religion. Bloomington: Indiana Unversity Press, 1997. 416 p.; Marion J.-L. Being Given: Toward aPhenomenology of Givenness. Stanford: Stanford University Press, 2002. 408 p.16064побуждениями человека и его повседневным бытием в культуре иронии, китча иневерия <…>, обнаружением связующего звена между духовным началом,нигилизмом и языком» 162 . Весьма симптоматично и то, что ученые, имеющиеразные методологические пристрастия и исследовательские цели, отмечают, напервый взгляд, парадоксальную ранимость постмодернистского «Я».В своей монографии «Современный британский роман» («The ContemporaryBritish novel», 2004) Ф.
Тью обращается преимущественно к социокультурным имифопоэтическим потенциям современной прозы. Любопытно, однако, сделанноеисследователем наблюдение: «Изменение фокуса в современном романе отражаетизменение современного британского сознания и его повествовательныхреализаций: оно касается не только нестабильности ―Я‖, но и зависимости ―Я‖ оттого, насколько оно способно понять ―Другого‖. Это обрекает ―Я‖ на вечнуюнеудачу, неизбывную ранимость и уязвимость (always-already vulnerable)» 163 .Представительница оппозиционного теоретического крыла К.
Бэлси, известнаясвоими постструктуралистскими разборами, приходит к аналогичным выводам164.ЭкзистенциальнаяперспективапониманияранимостиоткрываетсяМ. Ледбеттером в работе «Жертвы и постмодернистское повествование»(«Victims and Postmodern Narrative, or Doing Violence to the Body», 1996). Ученыйутверждает,чтотелеснаяметафорапризванавернутьусловныйпостмодернистский мир исключительно интеллектуального опыта к экзистенцииопыта реального: «Все, от небольшого шрама на коленке, который напоминаетнам о падении в детстве, до огромного шрама в наших сердцах, напоминающего осмерти родителей или супруга, все это делает нас нами, позволяет обрести себячерез осознание боли»165.Ранимость в центре монографии Я. Виннберга «Эстетика ранимости» («AnAesthetics of Vulnerability: The Sentimentum and the Novels of Graham Swift», 2003).Цит.
по: Winnberg J. An Aesthetics of Vulnerability. The Sentimentum and the Novels of Graham Swift. Goeteborg:Goeteborgs universitet, 2003. Р. 3.163Tew Ph. The Contemporary British Novel. London: Continuum, 2004. P. 29.164См. главу «Postmodern Love» в книге: Belsey C. Desire: Love stories in Western culture. Oxford: Wiley Blackwell,1994. 244 p.165Ledbetter M. Victims and the Postmodern Narrative or Doing Violence to the Body. New York: Palgrave Macmillan,1996. Р. 16.16265И хотя масштаб работы и ее выводы дают иную перспективу пониманияфеномена ранимости, обращение к «духовному и этико-эмоциональномуизмерению в постмодернистском художественном осмыслении мира» говорит опристальном интересе к современным формам эстетической завершенности,весьма далеким от всепоглощающей иронии и апеллирующим к человеческому«Я»166.Последовательность выводов ведущих теоретиков саморефлексивногопостмодернистского романа Л.
Хатчеон, П. Во, А. Ли или Б. Макхейла, который,к примеру, рассуждает о любви и смерти в постмодернистском романе, наблюдаяструктуру металепсиса, 167 и сегодня не вызывает сомнений. Но аргументацияученыхдолжнабытьдополненаинымподходомкфункциональностисаморефлексии168.Постмодернистская метапроза перестает выступать как художественныйресурс, направленный на тотальный демонтаж текста и демонстрацию егоусловности 169 . Еще в 1975 году Р. Альтер заметил, что постмодернистскаясаморефлексия – это ничто иное как «долгая медитация о смерти»170.
Начиная с1980-х, времени заметного поворота британцев к реальности личного опыта,подчеркнутая конструктивность романного повествования (пастиш, структурыдвойничества, прием «короткого замыкания», нарочитая интертекстуальность,166Winnberg J. An Aesthetics of Vulnerability. The Sentimentum and the Novels of Graham Swift. Goeteborg: Goeteborgsuniversitet, 2003. 214 p. Обратившись к романам Г. Свифта с опорой на эстетико-философские труды Э.
Левинаса,З. Баумана и Ч. Дженкса, исследователь наблюдает генерирование диалогического начала в постмодернистскомромане, направленном на эстетическую и этическую завершенность в сознании «Другого». Осмысление всаморефлексивном постмодернистском искусстве форм «человеческого сосуществования в гетерогенном мире»называется ученым sentimentum.167Металепсис позволяет создавать ситуации моделирования или симуляции смерти, когда текст «производитсимулякр смерти, сталкивая миры, пересекая границы онтологических уровней» (McHale B. Postmodernist Fiction.New York & London: Routledge, 1987.
Р. 232).168К примеру, Б. Стоунхилл в своем исследовании, посвященном саморефлексивному роману, пишет: «Создаетсявпечатление, что рефлексивность ставит под сомнение способность литературы утверждать смыслы, но мыубедились, что эти смыслы не уничтожаются <…>. Демонстрируя искусство саморефлексии, роман вовсе ненуждается в том, чтобы порвать всякие связи с реальным миром. Скорее в романе признаются воображаемые, илиметафорические, или в лучшем случае проблематичные связи с миром извне.
<…> Саморефлексивный романостается игровым и при этом сохраняет серьезное стремление литературы выражать некую позицию в отношенииэтики и ответственности» (Stonehill B. The Self-conscious novel. Artifice in Fiction from Joyce to Pynchon.Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1988. P.
188).169См. классические работы: Waugh P. Metafiction: The Theory and Practice of Self-concious Fiction. London & NewYork: Methuen, 1984. 176 p.; Hutcheon L. Narcissistic Narrative. The Metafictional Paradox. London: Routledge, 1980;1984. 192 p.; Scholes R. Fabulation and Metafiction. Urbana: University of Illinois Press, 1979. 222 p.170Alter R. The Self-Conscious Moment: Reflections on the Aftermath of Modernism // Triquarterly. 1975. Vol. 33.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
