Kushnir (1018904), страница 14
Текст из файла (страница 14)
Второе важное обещание, приведшее блок левых социалистов к власти в России, было обещание заключения мира. К его выполнению большевистское правительство приступило 7(20) ноября -- сразу же после преодоления в своих рядах первого кризиса.
20 ноября (3 декабря) удалось добиться начала переговоров, которые 2(15) декабря завершились подписанием перемирия между Россией, Болгарией, Германией, Австро-Венгрией и Турцией на 28 дней для выработки и заключения договора о мире.
Аннексионистский характер австро-германских условий заключения мира сразу же был отвергнут советским правительством, что укрепило в глазах россиян имидж новой власти как власти патриотической, учитывающей и желание населения, и государственные интересы России. Но, вместе с тем, хотя воевать страна не могла не только по политическим мотивам, но и по причине полного развала армии (назначенный главой советской делегации на мирных переговорах, Л. Троцкий вспоминал: "когда я в первый раз проезжал через линию фронта на пути в Брест-Литовск, наши единомышленники в окопах не могли уже подготовить сколько-нибудь значительной манифестации протеста против чудовищных требований Германии: окопы были почти пусты"), в руководстве левоэсеровской и большевистской партий существовали значительные силы, настаивавшие на ведении "революционной войны", которая могла бы послужить детонатором для мировой социальной революции.
В этой сложной внешне- и внутриполитической ситуации затягивание переговоров мыслилось единственной альтернативой войне, грозившей не только падением советской власти, но и национальной трагедией для государства Российского. "Затягивателем" стал Л. Троцкий, использовавший (одобренную руководством ЦК) знаменитую тактику "ни войны, ни мира".
Однако сепаратное подписание мирного договора (27 января /9 февраля/ 1918) делегацией Украинской народной республики поставило Россию перед необходимостью дать односложный ответ на германские аннексионистские требования. Дипломатический маневр Л. Троцкого не сработал и 18 февраля началось германское наступление, завершившееся лишь на этно-исторических границах России у Пскова и Нарвы.
Преодолевая ожесточенное сопротивление в собственных рядах, лидеры правящих партий добились от своих ЦК и во ВЦИК советов решения о заключении мира. Обещание народу было выполнено. Советская власть сохранена. Сохранилась и надежда на мировую революцию.
ОТ ДИКТАТУРЫ ПРОЛЕТАРИАТА К ТЕОРИИ И ПРАКТИКЕ "ДИКТАТУРЫ ПАРТИИ" / ЧАСТЬ II/
Общедемократический характер октябрьского переворота (без учета событий, начавшихся с весны—лета 1918 года) нашел отражение в аграрной программе правительства левых социалистов, т.е. в декрете о земле, который де-юре завершил процесс реформирования российской деревни, начатый 19 февраля 1861 г. Но завершил его в полном соответствии с крестьянскими представлениями и пожеланиями о решении земельного вопроса.
II Всероссийский съезд советов рабочих и солдатских депутатов, принимая левоэсеровский (по содержанию, составленный в соответствии с крестьянскими наказами) Декрет, фактически лишь закрепил за крестьянством те помещичьи земли, которые оно силой экспроприировало в ходе гражданской войны в деревне еще летом—осенью 1917 г.
В принципе, большевики были против уничтожения крупных товарных помещичьих хозяйств путем растаскивания их составляющих по избам, хатам, куреням и т.п. Поскольку, согласно Декрету, земля продаже не подлежала, а государство было не в состоянии оказать финансовую и материальную поддержку отдельным мелким хозяевам, то, естественно, крестьянство в своей массе не смогло "переварить" захваченную землю. Это резко снизило ее продуктивность. Когда же в 1918 г. гражданская война отрезала наиболее хлебородные регионы от Центральной России, начался повсеместный голод, что неизбежно привело к введению продовольственной диктатуры, в частности, к продразверстке (апробированной еще царским, а затем — весной 1917 г. -Временным правительством).
Созданные 11 июня 1918г. комитеты бедноты, подменив собой советы, стали орудием классовой пролетарской диктатуры. Однако, нанося удар по "кулаку", конфискуя у последнего землю и инвентарь, комбеды лишь усилили "непе-ревариваемость" земли крестьянством. Формально осеред-няченная деревня оказалась не в состоянии обрабатывать огромные территории и они выпали из сельско-хозяйствен-ного оборота.
Хлеб же был нужен городу и армии. Объективная ситуация в совокупности с левацко-утопическими теориями периода "военного коммунизма" превратила насилие над крестьянством в рутинную практику управления. В ответ — по всей стране заполыхал пожар крестьянских восстаний и только введение нэпа в 1921 г. погасило его.
Итак, декрет о земле дал левым социалистам широкую социальную военно-политическую опору в борьбе за власть. Но, вместе с тем, заложенные в него феодально-социалистические принципы (уравнительность землепользования, отказ от купли-продажи земли и т.п.) противоречили любой модели социально-экономической модернизации страны. Рано или поздно этот Декрет должен был быть, если и не отменен, то выхолощен — кому бы ни принадлежала политическая власть. Такова была цена компромисса не только 1917, ной 1861 г.
Опустив живописные картины собственно гражданской войны с ее в основном двухцветным (красно-белым) видением, перейдем к рассмотрению сочетания реалий второй половины 1918 - - 1920 гг. с теоретическими иллюзиями, исповедывавшимися правящей большевистской партией, т.е. к тому, что получило название "военного коммунизма" как политики тогдашнего руководства советской, "социалистической" России.
Само понятие "военный коммунизм" было введено в на-учно-публицистико-политический оборот на рубеже 1917— 1918 гг. Александром Александровичем Богдановым (Малиновским) и не связывалось им с теорией и практикой коммунизма (социализма). Оно имело отношение к опыту государственного регулирования экономики в 1914 — 1917 гг. — опыту "чрезвычайщины", который был накоплен правительствами всех стран-участниц мировой войны.
В привычном же понимании чрезвычайной политики большевистского руководства "военный коммунизм", будучи в значительной степени вынужденным, ориентировался на цель развития мировой соцреволюции, а не на социалистическое строительство в России. Отсюда почти безрассудная легкость применения крайних мер в экономике типа "красногвардейской атаки на капитал", комбедовского разграбления деревни, сверхмилитаризации всего народного хозяйства и архицентрализации управления. И уже только в процессе осуществления политики "военного коммунизма" сложился тот идеал социализма, который стал исповедываться не только новобранцами большевистской партии, но и убеленными политическими сединами бывшими политэмигрантами и каторжанами. Видимая ясность и упрощенность целей, быстрота и простота решения сложнейших задач гарантировала идеологическое единство и социально-политическую опору. Поэтому насилие стало признанным способом кардинальных преобразований 1918— 1920 гг. --от форм собственности до сознания людей.
Проблема революционного насилия связана с вопросом о массовом терроре. Вопрос этот имеет весьма давнюю (и не только российскую) историю политического, идеологического, классового противоборства. Гражданских войн без террора не бывает и все участвующие в ней стороны должны нести свою долю ответственности за пролитую кровь. Как справедливо писал в эмиграции один из лидеров партии народных социалистов: "если у большевиков имеются чрезвычайки, то у Деникина ведь была контрразведка, а по существу — не то же ли самое?". — Это не извинение для "красных" или "белых", "зеленых" или "черных". Это напоминание, предупреждение и отрезвление для ныне живущих.
Сверхцентрализация, "главкизм" времен "военного коммунизма" так же являлись способом революционного насилия — по отношению к сложившимся еще в годы мировой войны государственно-монополистическим органам регулирования капиталистической (no-преимуществу) экономикой России с целью превращения этих органов в механизм планового руководства народным хозяйством в условиях диктатуры пролетариата.
Правда, в связи с вышеизложенным, возникает закономерный, как представляется, вопрос — чья диктатура (власть) осуществлялась в России в период "военного коммунизма"? Кто реально правил страной в начале 20-х гг. — советы или компартия? Ответ может быть достаточно однозначным. Уже в 1918 г. советы перестали быть органами всенародного представительства, став в стране с "осередняченной" деревней органами власти меньшинства. Реализованный Центром курс на ликвидацию советской власти на местах привел к тому, что безвластные "советы" оказались придатком, а затем ширмой партийно-административных органов. Одновременно шел активный процесс огосударствления, обюрокрачивания компартии, теоретически обоснованный изобретенным Григорием Евсеевичем Зиновьевым (Радомысльским) тезисом "диктатуры партии". Таким образом, в третье десятилетие XX в. Россия входила не "советской", не "социалистической" (и даже, по сути, не федеративной) республикой, а коммунистическим государством с весьма существенными признаками тоталитаризма.
Негативные последствия "военного коммунизма" как целенаправленной чрезвычайной политики — очевидны. Однако нельзя не видеть и ее позитивные итоги для того политического режима, который тогда поддерживался большинством населения в качестве альтернативы правой, связанной с интервентами, реакции. — Это победа в гражданской войне и спасение рабочего класса России от биологического вымирания.
ТРАГЕДИЯ РОССИЙСКОГО ЯКОБИНИЗМА
Политика "военного коммунизма", направленная на сохранение Советского государства как базы, плацдарма для мировой соцреволюции, органично сочеталась с бухаринс-ким лозунгом "красной интервенции". Однако призыв к военному экспорту революции и попытки его реализации дали двоякий результат.
В Закавказье Красная Армия при поддержке местного большевистского подполья свергла существовавшие там Политические режимы и установила "советскую", т.е. коммунистическую форму правления. В "индийском" направлении были созданы базы на территории Ирана (Гилянская советская республика) и в Туркестане (Бухарская народная республика) для развертывания мировой революции в сторону южных морей. Под Варшавой же наступление Красной Армии на Берлин (согласно приказу Михаила Николаевича Тухачевского) захлебнулось и она оказалась отброшенной войсками социалиста Юзефа Пилсудского (костяк армии которого составляли польские рабочие) за установленную Брестским договором границу. ("Измена" пролетарскому интернационализму здесь не при чем. Просто, как свидетельствовал исторический опыт, "свобода, равенство и братство" теряют свою привлекательность, если они привносятся на кончиках иностранных штыков. Еще Максимильен Робеспьер признавал, что "народы не любят мессионеров в кованных сапогах", а рабочие — часть, причем, как утверждает марксизм-ленинизм, лучшая часть любого народа.)
В итоге, к началу третьего десятилетия XX в. Россия (РСФСР) устала от левого радикализма в экономике и политике и просигнализировала об этом кронштадтским "мятежом", его отголосками в среде рабочих Петрограда, всполохами крестьянских восстаний (наиболее известное из них — "антоновщина") во многих губерниях. Устал народ от беспрерывной семилетней войны. Планы большевистской партии о прыжке в социалистическое будущие перестали быть планами народа. Выполнив свою миссию как партия революции и ее защиты, РСДРП(б) /РКП(б)/ либо должна была уйти с исторической сцены, либо перейти к созидательному реформаторству внутри России, надеясь на
восстановление связи с массами, на новый подъем революционного движения на Западе.
Борьба за массы опять стала для большевиков основной, ибо только союз с ними сулил перспективу развития соцреволюции. Дальнейшее открытое насилие над народом было чревато контрреволюцией и "сверху", и "снизу", концом исторической судьбы большевизма, отождествлявшегося В. Лениным с якобинством времен Великой Французской революции. Поэтому проблема "партия и массы", собственно, и дискутировалась на переломном X съезде РКП(б) как вопрос об отказе от политики "военного коммунизма" и о переходе к новой экономической политике (нэп).
Принятие съездом нэпа вновь решило вопрос о власти в пользу большевистской партии, лишив широкой социальной базы ее основных оппонентов - - меньшевиков и эсеров. Только нэп, как основа национального согласия, мог ответить положительно на один из последних политических вопросов, мучивших В.Ленина: "Удастся ли нам про держаться при нашем мелком и мельчайшем крестьянском производстве, при нашей разоренности до тех пор, пока западно-европейские капиталистические страны завершат свое развитие к социализму?" Продержаться! А не строить социализм в одной отдельно взятой стране. Нэп позволял выжить (продержаться) и на международной арене, поскольку госкапитализм, составлявший содержание нэпа, т.е. регулирование государством (в СССР — пролетарским, по определению, государством) капиталистического базиса, становился своеобразным "мостиком" через пропасть между двумя общественно-политическими системами.
Итак, нэп позволял продержаться и выжить. Эта политика объективно включала в себя задачи воссоздания крупной машинной индустрии и добровольного кооперирования. Решение данных задач способствовало бы консолидации основной части общества на базе советской власти.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
