А.Л. Никифоров. Философия науки. История и методология (1998) (А.Л. Никифоров. Философия науки. История и методология (1998).pdf), страница 20

У нас нет оснований считатьновую теорию лучше старой и верить в то, что она ближе к истине, дотех пор, пока мы не вывели из новой теории новых предсказаний,которые нельзя было получить из старой теории, и до тех пор, покамы не обнаружим, что эти новые предсказания успешны. Только такойуспех показывает, что новая теория имеет истинные следствия(истинное содержание) там, где старая теория имела ложныеследствия (ложное содержание).

Если бы новая теория былаопровергнута при любом из этих решающих экспериментов, то у насне было бы оснований для устранения старой теории даже если быстарая теория была не вполне удовлетворительна.3) Третье основание в защиту третьего требования опирается напотребность сделать проверки новой теории независимыми. До техпор, пока мы не добились успеха в проверке новой теории, мы не можем сказать, что новая теория независимо проверяема.Само третье требование можно разделить на две части: во-первых,новая теория должна быть успешной в некоторых новых предсказаниях; во-вторых, новая теория не должна опровергаться слишком скоро,т. е. прежде чем она добьется явного успеха.

Оба эти требованиякажутся довольно странными. На логическое отношение междутеорией и любым подтверждающим ее свидетельством не влияет тотфакт, предшествует ли во времени обнаружение определенногосвидетельства построению теории или нет. Внутренняя ценностьтеории не может зависеть от того, быстро она была опровергнута илиэтого пришлось ждать длительное время. Однако это достаточно легкообъясняется: успех новых предсказаний, которого мы требуем оттеории, равнозначен решающим проверкам, которые теория должнавыдержать для того, чтобы стать достаточно интересной и получитьпризнание как шаг вперед в развитии познания по сравнению сосвоими предшественницами. Это дает теории право на дальнейшиеэкспериментальные проверки, которые, может быть, приведут к ееопровержению.

Однако право на опровержение нужно заслужить.И все-таки Поппер так и не порвал с фальсификационизмом. Идеяправдоподобия и третье требование к научным теориям оказались неразвитием его концепции от фальсификационизма к признанию прогресса науки, а лишь отклонением от фальсификационизма, обусловленным его стремлением учесть реальности науки. Что это действительно так, показывает модель развития науки, к которой в конце концов приходит Поппер.II. 10.

МОДЕЛЬ РАЗВИТИЯ НА УКИИтогом и концентрированным выражением фальсификационизмаявляется схема развития научного знания, выдвигаемая Поппером.Как мы уже отмечали, фальсификационизм был порожден глубокимубеждением Поппера в том, что у людей нет никакого критерияистины и мы способны обнаружить и выделить лишь ложь. Из этогоубеждения естественно следует: 1) понимание научного знания какнабора догадок о мире — догадок, истинность которых установитьнельзя, но можно обнаружить их ложность; 2) критерий демаркации— лишь то знание научно, которое фальсифицируемо; 3) метод науки— пробы и ошибки. Научные теории рассматриваются какнеобоснованные догадки, которые мы стремимся проверить, с темчтобы обнаружить их ошибочность.

Фальсифицированная теорияотбрасывается, а сменяющая ее новая теория не имеет с ней никакойсвязи, напротив, она должна максимально отличаться отпредшествующей теории. Развитие в науке нет, признается толькоизменение: сегодня вы вышли из дома в пальто, но на улице жарко;завтра вы выходите в рубашке, но льет дождь; послезавтра вывооружаетесь зонтиком, однако на небе ни облачка... Вы никак неможете приноровиться к капризам погоды.

Даже если однажды вамэто удастся, все равно, утверждает Поппер, вы этого не поймете иостанетесь недовольны. Вот очерк его фальсификационистскойметодологии.Когда Поппер говорит о смене научных теорий, о росте их истинного содержания, о возрастании степени правдоподобия, то можетсложиться впечатление, что он видит прогресс в последовательностисменяющих друг друга теорий Т1 -> Т2 -> Т3 -> ... сувеличивающимся истинным содержанием и, таким образом,накоплением истинного знания о мире. Однако это впечатлениеобманчиво, так как до признания кумулятивности Поппер так и недоходит. Переход от Т1 к Т2 не выражает никакого накопления: "...наиболее весомый вклад в рост научного знания, который можетсделать теория, состоит их новых проблем, порождаемых ею..." м.Наука, согласно Попперу, начинает не с наблюдений и даже не стеорий, а с проблем. Для решения проблем мы строим теории,крушение которых порождает новые проблемы и т. д.

Поэтому схемаразвития науки имеет следующий вид:Здесь Р1 — первоначальная проблема; Т1, Т2, ..., Т — теории, выдвинутые для ее решения; ЕЕ — проверка, фальсификация иустранение выдвинутых теорий; P2 — новая, более глубокая исложная проблема, оставленная нам устраненными теориями. Изсхемы видно, что прогресс науки состоит не в накоплении знания, атолько в возрастании глубины и сложности решаемых нами проблем.На первый взгляд кажется, что модель развития Поппера верноописывает одну из сторон реального процесса развития науки: действительно, если мы сравним проблемы, решаемые наукой наших дней,с теми проблемами, которые решали Аристотель, Архимед, Галилей,Ньютон, Дарвин и все другие ученые прошлых эпох, то возникает искушение сказать, что сегодня научные проблемы стали несравненноболее сложными, глубокими и интересными.

Увы, небольшоеразмышление показывает, что это впечатление — хотя и лестное длянашего самолюбия — ошибочно или, по крайней мере, нуждается вуточнении.34Поппер К. Р. Предположения и опровержения. Указ. соч., с. 336.Попробуем согласиться с тем, что в процессе развития знания растет только глубина и сложность решаемых нами проблем.

Тогдавстает вопрос: на каком основании мы это утверждаем? Чемопределяется глубина и сложность научной проблемы? Сразу жеочевидно, что нет иного ответа на этот вопрос, кроме того, которыйдает нам и сам Поппер: глубина и сложность проблемы определяетсяглубиной и сложностью теории, решающей эту проблему. Мы неможем оценить сравнительную сложность проблем, решаемыхучеными, разделенными, скажем, двумя столетиями развития науки,иначе, как сравнив сложность теорий, разработанных учеными этихэпох. И если теории ученых более поздней эпохи покажутся нам болеесложными и глубокими, это даст нам основание утверждать, что онирешают более сложные и глубокие проблемы.

Таким образом, впроцессе развития знания прежде всего растет глубина и сложностьтеорий и только это дает нам некоторое основание говорить овозрастании сложности наших проблем. Однако и это еще не вполневерно.Возрастание глубины и сложности теорий в процессе развитиязнания достаточно очевидно. Но так ли уж очевидно, что вместе сэтим растет глубина и сложность решаемых учеными проблем?Подумаем, как оценивается успех ученого, решившего некоторуюпроблему и предложившего для этого новую теорию, например,достижения Эйнштейна? Оценивая теорию относительностиЭйнштейна и сложность проблем, которые она решила, мы соотносимее с уровнем науки начала XX века, а вовсе не с наукой древнихгреков, проблемы Эйнштейна мы сравниваем с теми проблемами,которые решали Лоренц, Пуанкаре и их современники, а неАристотель или Галилей.

Всякое научное достижение тем болееценно, чем больше оно превосходит уровень науки своего времени.Оценка научных результатов всегда относительна. Это можнопояснить аналогией с оценкой спортивных достижений, например, втяжелой атлетике. Пусть, например, спортсмен М поднял в толчке 150кг, а через 20 лет спортсмен Н поднял 180 кг. Можно было бы сказать,что спортсмен Н. Намного сильнее М, "проблема", стоявшая передним, была гораздо сложнее, а достижение — более значительно.Однако те, кто немного знаком со спортом, не согласятся с таким утверждением. Они прежде всего спросят, на сколько килограмм увеличился рекорд за время своей спортивной карьеры М и насколько этосделал Д? И если окажется, что за время своих выступлений М увеличил рекорд, скажем, на 30 кг., а Н— только на 10, они признают, чтоболее выдающимся спортсменом был М и он безусловно решил болеесложную "проблему".

С точки же зрения абсолютных цифр сегодняшний перворазрядник может показаться гораздо более значительнымспортсменом, чем прославленные чемпионы прошлых лет.Аналогично обстоит дело в науке. Глубина и сложность проблемы,решенной учеными, определяется тем расстоянием, на котороепродвигает фронт науки ее решение, и тем влиянием, котороеоказывает это решение на соседние научные области. Именно поэтомумы считаем великими учеными таких людей, как Ньютон и Дарвин,хотя по абсолютному количеству знаний этих ученых превзойдут, повидимому, современные аспиранты. Оценивая глубину и сложностьпроблем по тому влиянию, которое оказывает их решение на наукусвоей эпохи, мы можем сказать, что вопреки мнению Поппера,глубина и сложность научных проблем по-видимому не возрастает стечением времени.

Растет сложность, растет глубина наших теорий.Но это происходит потому, что каждая новая теория надстраиваетсянад предыдущими, которые передают ей свои достижения.Изменяются и наши проблемы. Однако их глубина и сложность независят от уровня достигнутого знания. Во все времена были глубокиепроблемы — как сегодня, так и вчера — и во все времена были мелкиеи простенькие проблемы.Если же допустить — как это делает Поппер в своей схеме, — чтоглубина и сложность научных проблем возрастают по мере развитиязнания, то мы должны признать, что каждый современный ученыйработает над более сложными проблемами и, следовательно, являетсяболее значительным ученым, чем все ученые прошлых эпох.