Диссертация (Лингвистический анализ русских переводов трактата «Лунь Юй»), страница 9

Д.Г. Лахути пишет в применении к переводуфилософскихтекстов:противопоставленное«Слово«телу»mind(body),вкаксамоеконкретныхобщееконтекстахпонятие,можетпереводиться как разум, дух, сознание, ум, в то же время разум соответствуетанглийскому reason; дух – английскому spirit; сознание – consciousness; ум – wit,intellect, intelligence.

С другой стороны, reason может переводиться также и какрассудок, а reasoning вообще иначе как рассуждение не переводится» [Лахути1999: 34-35]. Соответственно, «при описании систем абсолютного идеализматермин mind в соответствии с традицией русской переводческой литературыследует переводить как разум и дух, при описании эмпирических систем с ихпервоочередным интересом к познанию на уровне ощущения и восприятияmind, очевидно, следует переводить как сознание» [Там же].Следующая проблема перевода философского текста связана с понятиемжанрово-стилистической нормы, охарактеризованным в начале этого параграфа.55Переводчик не всегда знает, какую жанрово-стилистическую норму применитькфилософскомутексту,посколькуграницамеждуфилософскимихудожественным текстом является проницаемой, тем более, если мырассматриваемтекстыотдаленныхэпохисильноразличающихсянациональных культур.

Например, относительно средневекового Ирана говорято единой поэтико-философской традиции: «Соединенность философии ипоэзииприменительнокклассическомупериодуиранскойкультурыоказывалось вполне закономерным фактом: поэзия для иранцев традиционноявлялась и является излюбленным способом передачи теоретических идей»[Федорова 2015: 15]. Соответственно тексты, представляющие эту традицию,рассматриваются как имеющие два смысловых плана: поэтический ифилософский.В[Федорова 2015] посредством анализа языка и образнойсистемы поэтического текста маснави «Язык птиц» (Мантик ат-тайр) Фаридад-Дина‘АттараНишапури (X㄰㄰–X㄰㄰㄰вв.) происходит раскрытиеегофилософского содержания: «Поэтапный анализ поэтических конструктов(«душа-птица»,«долина»,«Сӣмург»)даетвозможностьвыявитьсоответствующие им философские понятия (взыскующий истины, стоянка насуфийском пути богопознания, Бог) и раскрыть такие темы суфийскойфилософии, как проблема само- и богопознания, соотношение единогобожественного бытия и преходящего существования множественного мира приусловии одновременной трансцендентности и имманентности Бога миру.

Врезультате проведенного анализа делается вывод о том, что вся поэмавыстраивается‘Аттаромкакзакономерная56параллельностьвнешнего,поэтического смысла и смысла внутреннего, философского. Поэтому смысловаяструктура поэмы отражает фундаментальную с точки зрения философскогосуфизма истину мироздания: «параллельность», т. е. зеркальность Бога и мира»[там же; 15]. Какой жанрово-стилистической нормой должен управлятьсяпереводподобной«философскойпоэмы»,жанровыеаналогикоторойотсутствуют в русской лингвокультуре, - вопрос не имеющий однозначногорешения.В статье Р.В. Псху «К постановке проблемы перевода арабоязычныхтекстов суфийской традиции», где ставится вопрос о возможности перевода сарабского языка на русский текстов религиозно-философской традицииарабского Востока, делается вывод о невозможности строго научного переводаарабоязычных суфийских текстов.

Автор выражает скептицизм и по поводупереводафилософскихтекстоввцелом,утверждая,что«работаспервоисточником, если мы хотим иметь дело с настоящей наукой, немыслимабез обращения к оригинальному тексту, даже при условии наличия егомногочисленных, пусть и высококачественных, переводов. Более того, именномногочисленность переводов одного текста вдруг обнаруживает парадокс:переводы есть, но они не могут заменить оригинал. Возникает вопрос: зачемнужен перевод? Казалось бы, ответ ясен: чтобы тот, кто не знает языкаоригинала, мог ознакомиться с содержанием текста, понять его смысл.

Нопереводчик никогда не скажет, что его перевод абсолютно точно и адекватноотражает оригинальный текст. Вместе с тем, он и не согласится с тем, что егоперевод лишь примерно отражает (или приближает) оригинал. Переводчик57может лишь попытаться объяснить, обосновать свой перевод. Почему же онпереводит, если заведомо знает, что любой перевод - это толкование, а значит внекотором роде - искажение оригинала? Поиск ответа на вопрос, зачем нуженперевод, подразумевает рассмотрение другого вопроса: «Как возможенперевод?» [Там же].С нашей точки зрения, ответ на этот вопрос дает философ, член-корр. РАНВ.В. Миронов, который рассматривает проблему перевода и интерпретациифилософского текста в русле общего понимания задач и методов философии какнауки, которая не имеет своей целью «стремление к точности наподобиечастных наук.

㰍 важнейшей особенностью выступает меньшая однозначностьи гибкость понятийной системы» [Миронов 2009: 46].сли мы рассматриваемтекст - результат философской рефлексии – как «собственную, личностнуюинтерпретацию философом проблем, что, в свою очередь, порождает известнуюмногозначность философского понимания даже одних и тех же проблем», то мыпридем к пониманию «особой «непереводимости» философского текста на языкдругой культуры». «Перевод философского текста, т.е. языковой системынасыщенной смыслами и значениями, связанными с данной культурой, - пишетВ.В. Миронов, - всегда представляет его интерпретацию и адаптацию квоспринимающей культуре.

В философском переводе как особом произведениивполнедопустимаситуация,интерпретационно-адаптационнойкогдаработыавторскийнаднимтекстпереводчикапослеможетзначительно отличаться от своего изначального варианта с позиции передачисмысла и значения при сохранении внешней схожести с ним». И это не должно58рассматриватьсякакнекоторое«преступление»переводчикапротивфилософии, но как нормальный процесс реализации философского текста вкоммуникации. Именно безграничностью интерпретаций философского текстаобусловлена безграничность его существования во времени и пространстве, чтоподтверждают тексты Конфуция.В связи со всем сказанным те предпочтения и рекомендации к переводуотдельных лексических единиц, которые мы будем высказывать относительнотекста «Лунь юй», следует рассматривать относительно: как возможныеинтерпретации,базирующисянаприводимыхнамиаргументах и нашем понимании конфуцианской философии.59лингвистическихГлава II.

Имена субъектов и их признаков в русских переводахтрактата «Лунь юй»Велик, велик, велик Конфуций!му ведом вселенский путь вещей.Он телом стал одним и с Небом, и с Землей.О, Учитель десяти тысячи поколений!..Гимн Конфуцию[Гузанова 2013]Конфуций (Кун-Цю 551–479 до нашей эры) – великий древнекитайскийпедагог, мыслитель, философ. Всю жизнь он исследовал человека, государствои общество и обобщил свое исследование в оригинальной философскойсистеме.Трактат «Лунь юй» («Беседы и суждения»), одно из самых известныхпроизведений конфуцианства в Китае и в мире, представляет собой моральнуюмодель общества, изложенную в форме диалогов и высказываний Конфуция иего учеников. Автор биографии Конфуция в серии «Жизнь замечательныхлюдей» В.В.

Малявин пишет: «Для Конфуция умение правильно строить своиотношения с людьми или, точнее говоря, строить их таким образом, чтобыблагодаря связям с другими определять свое собственное место в жизни,познавать самого себя, как раз и было настоящей школой. Ибо истинаКонфуциева учения – это сама со-общительность людей, и учиться ей можновсегда и повсюду» [Малявин 1992: 178]. Поэтому полисубъектным было и самоавторство «Лунь юй»: «Отнюдь не случайно «Беседы » – плод коллективноготворчества, создававшийся многими десятилетиями. Здесь видится не только60естественное желание учеников Конфуция как можно правдивее передать словаи поступки Учителя, но и потребность – быть может, вполне сознательная –сделать наследие Учителя Куна вестью сверхличной жизни, пробуждающей вкаждом вкус к сотворчеству, допускающей беспредельное разрастаниехранимого традицией смысла» [Там же].Наш анализ с необходимостью включает еще одного субъекта измодусной части субъектной перспективы текста [Коммуникативная грамматика1998] – современного читателя, который, не будучи идеальным (замысленнымавтором) реципиентом конфуцианского текста, является его актуальнымреципиентом (об идеальном и реальном, актуальном читателе см., например,[Эко 2004] [Эко 2007]).

Мы стремимся оценить разновременные переводы сточки зрения того, насколько успешно они выполняют функцию медиатора,передатчика конфуцианского смысла именно современному русскому читателю.2.1. Субъектная структура текста конфуцианского трактата «Лунь юй»«Лунь юй» – один из основных источников конфуцианства – уже своимназванием предполагает необходимость тщательного изучения субъектнойструктуры текста. Это «Беседы и суждения», то есть беседы Конфуция(Кун-цзы, учителя Куна) с учениками и их суждения. В качестве двух основныхмодусных субъектов – говорящего (отправителя сообщения) и адресата(получателя) – выступают Конфуций и его ученики: ученики задают вопросы иполучают ответы или сами формулируют философские суждения, Конфуцийвысказывается в ответ на вопросы учеников или какую-то ситуацию, реже сам61обращается с вопросом, риторическим или требующим ответа.

Спрашиватьмогут не только ученики, но и другие субъекты – об учении Конфуция и егоучениках. Иногда встречаются суждения, в которых Конфуций выступает какдиктумный субъект, а не носитель слова (см. главы 9 и 10 «Лунь Юй»).Состав диктумных субъектов, которые служат предметом бесед и суждений,разнообразен,ноособоеместосреди нихзанимают«правитель»и«благородный муж» – краеугольные концепты конфуцианского учения.В ходе анализа нами была создана типология субъектной организациитрактата «Лунь юй», которая излагается далее в этом параграфе.Цитаты даются по переводам В.П.

Васильева и Л.С. Переломова, которыеразделяют более ста лет.Академик В.П. Васильев (18181900) являетсякрупным российским востоковедом X㄰X века. го перевод был издан в 1884 г.под названием «Примечания на второй выпуск китайской хрестоматии. Переводи толковании Лунь юя» [Васильев 1884] и может считаться классическим.Перевод нашего современника -доктора исторических наук, президентаРусского конфуцианского фонда и Московского дома Конфуция Л.С.Переломова -представляет новейший этап в осмыслении текста Конфуция вРоссии. Работа Переломова «Конфуций. Лунь юй.