Диссертация (Статус лувийского языка в многонациональной Анатолии бронзового века - опыт социолингвистической реконструкции), страница 8

Хотя княжеские монументальные надписи составляютосновную часть лувийского корпуса в данный период, также доступна группатекстов, подготовленных частными лицами и/или для частных целей, такиекак буллы и надписи на могильных плитах32. Личные имена, встречающиесяв этих надписях, являются преимущественно лувийскими, или, по крайней30Возможно также, что некоторые территории, на которых сохранилась иероглифическая письменнаятрадиция, подверглись частичному языковому сдвигу.

Это, в частности, вероятно для постхеттскогокняжества Мелид, чьи элиты продолжали носить анатолийские имена и устанавливать анатолийскиеиероглифические памятники, но значительная часть населения которого, согласно мнению Дьяконова,являлась носителями праармянского языка [Дьяконов 1983: 172].31Впрочем, необходимо отметить, что Брайс делает довольно произвольные выводы из этой максимы. Так,он подвергает сомнению проникновение лувийского языка в центральную часть империи Хаттусы, даженесмотря на то, что оно независимо подтверждается грамматической и лексической интерференцией междуновохеттским и лувийским языками. При этом Брайс без колебаний утверждает, что западноанатолийскоекняжество Мира было лувоязычным, хотя в пользу такой гипотезы имеется куда меньше языковыхсвидетельств.32Ср., напр., погребальные надписи TİLSEVET, KARKAMIŠ A18b, KARKAMIŠ A5a, KARKAMIŠ A5b, атакже буллы, использовавшиеся для подсчета овец (HAMA фраг.

7–10). Все эти документы опубликованы виздании [Hawkins 2000].39мере, анатолийскими, в то время как хурритские ономастические элементыограничены несколькими династическими именами (ср. KARKAMIŠ A7,[Hawkins2000,I:129]).Этораспределениеконтрастируетссоциолингвистической ситуацией конца бронзового века, когда хурритскиеэлементы широко использовались по всей Северной Сирии, хурритскиеформы, помеченные глоссовым клином, обильно встречались в местныхклинописных текстах, а употребление хеттского и лувийского языков, повидимому, было ограничено официальной сферой33.

Следует также учестьзамечания Зингера [Singer 2005: 439–440] относительно увеличения числазахоронений (вместо кремации) в начале железного века на территорииСирии, что может быть показателем анатолийских миграций в данную зону.Из этого, конечно, не следует, что лувийский оставался единственнымязыком, на котором говорили в Северной Сирии: для раннего железного века(как и для позднего бронзового века) имеется множество свидетельствприсутствия в этом регионе семитов.

Но, учитывая отсутствие хеттскихпамятников железного века, ничто не мешает предположить, что лувийскийоставался единственным анатолийским языком, распространенным натерриториипостхеттскихкняжеств.Поэтомуимеющиесявнашемраспоряжении данные совместимы с моделью домино, согласно которойвытеснение определенных групп лувийского населения из ЦентральнойАнатолии в конечном счете стимулировало миграцию других групплувийского населения в Сирию.

При этом нет оснований считать, что какаялибо из этих групп продолжала идентифицировать себя в качестве лувийцев,поскольку когнаты лексемы luwili также не встречаются в текстах железноговека. Развивая гипотезу [Aro 2010: 2–3], можно высказать предположение,что носители лувийского языка в данный период стали воспринимать себякак основные наследники многонациональной империи Хаттусы.33Распределение личных имен в Эмаре в конце бронзового века задокументировано в работе [Pruszinsky2003]. Автор делает вывод о том, что анатолийские личные имена в документах из Эмара тесно связаны сдолжностными лицами из Каркемиша и центра империи Хаттусы, тогда как хурритские личные имена,которые встречаются примерно в три раза чаще, отражают, по-видимому, существование автохтонногохурритского населения на данной территории.401.3 Винительный падеж множественного числа общего родаВ дальнейшем я планирую рассмотреть языковые изоглоссы, которыемогут частично подкрепить предложенную классификацию лувийскихтекстов в соответствии с их происхождением.

Первое изменение, котороебудет рассмотрено, является морфосинтаксической инновацией, отделяющейимперскийлувийскийилувийскийдиалектжелезноговека(позднелувийский) от лувийского диалекта Киццувадны.Лувические языки унаследовали праанатолийское окончание *-ms >*-ns в винительном падеже множественного числа общего рода. Ключевойморфологическойинновациейлувическойподгруппыявляетсяаналогическое образование им. мн.

общ. *-nsi вместо исконного им. мн. общ.*-es, сохранившегося в хеттском34. Другая инновация, характеризующаятолько лувийский язык, заключается в образовании окончания дат. мн. *-ans,которое, похоже, представляет собой результат контаминации междустарым дат. мн. на *-as и окончанием им. мн. общ.35. В процессеэволюцииэпентеза,лувийскогоиониязыкасталивовсехтрехпроизноситьсяокончанияхкакпроизошла[-nts],[-ntsi],[-ants]36. В клинописной орфографии они записывались графическимисочетаниями -Vn-za и -Vn-zi. Этот этап напрямую отражен в краткомописании грамматики клинописного лувийского, подготовленном Ларошем[Laroche 1959: 137].34По поводу общелувийской датировки этого процесса см.

[Melchert 2003b: 176, сноска 6, см. там жебиблиографию]. К сожалению, происхождение расширения -i в им. мн. общ. остается неясным.35В качестве альтернативы можно было бы предположить, что в лувийском языке функция исконногоокончания вин. мн. общ. *-ns распространилась на дат. мн., а затем тематическое окончание дат. мн. *-ansраспространилось на остальные формы дат. мн. в связи с необходимостью устранить неоднозначностьмежду окончаниями вин. мн. общ.

и дат. мн. Ни одно из двух объяснений не является безупречным слингвистической точки зрения, но существование окончания *-as в пралувическом языке подтверждаетсяликийскими свидетельствами [Starke 1990: 44–45]. Стоит отметить, что окочание дат. мн. -e постулируетсясейчас не только для ликийского, но и для милийского языка (напр., дат. мн. xbade [Melchert 2004a: 135]).36Далее ситуация усложнилась спорадической синкопой [ija] > [i:] в лувийском языке [Melchert 2003b: 183],которая часто порождает формы дат. мн., заканчивающиеся на -inza.41Новое прочтение лувийских иероглифических знаков *376 и *377позволило исследователям увидеть, что окончания множественного числа на-Vn-zi и -Vn-za клинописного лувийского находят свои прямые соответствияв окончаниях -V-zi и -V-za иероглифического лувийского.

Поскольку -n,располагавшийсявконцеслога,неотраженванатолийскомиероглифическом письме, формальное соответствие между двумя парамиявляется безупречным. Однако их функциональное распределение различно.Лувийские формы мн. ч. на -zi, как известно из иероглифических надписей Iтыс. до н. э., функционируют как субъекты и объекты общего рода, в товремя как формы мн. ч. на -za в надписях того же периода неизменнофункционируют как непрямые объекты37. Это важное разграничение,отмеченное уже в работе [Hawkins et al.

1974: 169, сноска 100], может бытьрезюмировано в следующей таблице:Таблица 2. Падежные окончания мн. ч. в лувийских диалектах«клинописный лувийский»«иероглифический лувийский»им. мн. общ.-nziвин. мн. общ.-nz(a)-nziдат. мн.-(a)nz(a)-(a)nz(a)-nzi↓Контраст между стандартными формами вин. мн. общ. в лувийскихдиалектах бронзового и железного веков можно проиллюстрироватьследующими примерами (искомые окончания выделены жирным шрифтом):(1) KUB 9.31 ii 22–24, CTH 757.B (NS), Starke 1985: 53dAn-na-ru-um-mi-en-zi aš-ha-nu-wa-an-ta ku-in-zi wa-aš-ša-an-ta-ridLu-u-la-hi-in-za-aš-tar hu-u-up-pa-ra-za ku-in-zi hi-iš-hi-ya-an-ti‘Боги Аннарумми, носящие окровавленные (одеяния), повязывающиеперевязи (варваров) лулаххи’.37Эти случаи должны отделяться от именных форм им.-вин.

ед. ср., снабженных расширением /-sa/, которыйвыглядит как -za после /-n/ и /-l/ [Melchert 2003b: 186–187, см. там же библиографию].42(2) KARKAMIŠ A15b, §15, Hawkins 2000, I: 131.POST+ra/i-zi-pa-wa/i-tú |FRATER.LA-zi-i MAGNUS+ra/i-nu-ha‘И я возвеличил его младших братьев’.Поскольку из сравнительного материала следует, что исконнойфункцией -za было маркирование вин. мн. общ., распределение лувийскихокончаний, зафиксированное в надписях железного века, должно считатьсяинновацией. Однако само по себе не ясно, является ли это инновативнойособенностью лувийского языка в целом, или определенного лувийскогодиалекта. В первом случае мы имеем дело с чисто хронологическойдистрибуцией, которая бесполезна для установления диалектных изоглосс, вовтором же случае можно попытаться локализовать тот диалект лувийскогоязыка бронзового века, который имел специфическое влияние на развитиеязыка более позднего периода.Мелчерт [Melchert 2003b: 173] высказывался в пользу второго решения.Он обратил внимание на лувийское заклинание в одном из ритуаловКиццувадны (приписывается Куваталле), две копии которого содержатсистематические грамматические ошибки.

Оригинальный текст заклинанияпредположительно содержал длинную цепочку вин. мн. общ. на -nz(a). В егоболее поздних копиях, которые, вероятно, были выполнены в Хаттусе,обнаруживаются непоследовательные замены этих форм на формы сокончанием -nzi38. Важно, что оба переписчика открыли цепочку аккузативовспомощьюинновативныхформ,которые,вероятно,отражалиихсобственные идиолекты, но затем осознали свою ошибку и сталииспользовать стандартное окончание38-nz(a)39.